Дотла (СИ) - Страница 1

========== Фаза I ==========

У девочки косичка тонкая, жиденькая. Ветер треплет светлые пряди, солнце скачет по курносому носу.

- Как тебя зовут?

Мальчик смотрит внимательно. И глаза у него не по-детски серьезные, глубокие, вдумчивые.

- Соня.

- А я Ньют.

Он ничего не помнит о своей жизни и, кажется, никогда не помнил. Такая пустота. Гольный вакуум в мозгу, словно крышку коробки захлопнули, оставив внутри лишь воздух, не способный пробиться через щели. Незнание душит, убивает, выворачивает все суставы. Он знает лишь, что просыпается в холодном железном ящике, гремящем и везущим его куда-то. Он знает, что его зовут Ньют. Он знает, что ничего не знает. Лишь свист металлических механизмов да грохот стали. Мысли, словно белесые нити, тонкие, путаются, исчезают. Иногда приходят образы, чьи-то голоса, далекие и давно забытые. Все это смешивается в какофонию звуков в голове, давит на череп. Ему остается лишь упереться локтями в холодное железо, согнуться пополам и дышать.

Он.

Ничего.

Не.

Помнит.

И это пугает.

Глэйд встречает его хмурыми лицами, слепящим небом и высокими, циклопическими стенами. Мальчишки — шенки, и их совсем мало — кажутся ему такими же растерянными, как и он сам. Не ведающие, куда попали, не помнящие сами себя, не знающие, что ждет их впереди. Он уверен лишь в одном — надо привыкнуть. И юноша привыкает. Сначала к имени. Замирая иногда, словно зависая в пространстве, никак не желая отзываться на простые четыре буквы. Ньют. Алби — высокий темнокожий парень — как-то говорит, что имя ему подходит. И Ньют лишь вскидывает брови. Имя кажется ему странным, чужеродным и неправильным. Словно это не его имя. Он перебирает в уме все имена, которые помнит, но Ньют приходит к нему раз за разом. Значит, его.

Он привыкает и к высоким стенам. Сначала камню он не верит. Шершавая твердая поверхность содержит какую-то опасность. И грохот, создаваемый воротами, такими гигантскими, исполинскими, будто возведенными для великанов. Ньют лишь задирает голову. Так высоко-высоко. Стены подпирают небо, касаются его своими остриями. Юноше хочется забраться на самый верх. Шальная мысль. А ночью приходит грохот, и стрекотание, и лязг, и пощелкивание. И снова грохот. Ньют не может уснуть. Лежит с широко распахнутыми глазами, смотрит в странное, словно искусственное небо. И липкий страх хватает его за самое горло. Это место кажется ему чумным, диким, чужеродным. Поляна Глэйда обманчиво приветлива, стены — творения нерукотворные, внушающие ужас. И рокот. Ньют осознает, что не хочет знать, кто или что производит подобные звуки. Но его не спрашивают. В этом мире его никто не спрашивает.

— Эй, Чайник! — чьи-то пальцы щелкают у него перед самым носом, и парень поднимает глаза. — Че расселся? Мешаешь.

Ньют хмурится и провожает недовольным взглядом юношу с узкими глазами. У того такая походка размашистая и шаг широкий. Он проходит мимо одного из парней, ударяет его по спине в дружеском, шутливом жесте. Рука у него явно тяжелая, а смех клубится в глотке. Взгляд хитрый, а от самого исходит сила. Страж Бегунов, Минхо, кажется Ньюту слишком самодовольной личностью. Ему словно нравится здесь находиться, словно забавно. Так, играет. У Ньюта аж кадык дергается. Он готов содрать с себя кожу, если только это поможет исчезнуть отсюда. Он не в состоянии наслаждаться жизнью.

У Минхо стоптаны все подошвы, шея и спина взмылены, руки дрожат. Он падает на землю, широко раскрывая рот, вдыхая воздух. Стены сходятся с грохотом, сливаются в единый монолитный блок. Страж Бегунов валится на землю. Грудь его ходит ходуном, глаза жжет, а пальцы трясутся. Ньют закусывает тонкий стебель сорванной травинки.

— Херово это все, — говорит как-то Минхо.

— Херово, — соглашается Ньют.

У каждого здесь свои маски и способы выживания. Юноша знает. У Минхо это бравада, та самая, которая так режет по глазам. Набрасывается со спины, рукой сминает шею, теребит волосы и хохочет. Ньют почти улыбается. Вот-вот и его губы растянутся в улыбке. Обаятельной, юношеской, на пределе эмоций. Он едва не разучился так улыбаться. Лишь искривлять свои губы чем-то неверным. Ему тошно здесь находиться, но Ньют это скрывает. Да и Минхо спасает. Тот еще черт, вечно шутит, сыплет остротами, подначивает. Балагур хренов. Но Ньют знает, что стал чаще улыбаться. Так, губы дрогнут, глаза залучатся, да непонятно откуда взявшийся ветер всколыхнет его ершистые волосы.

— А ты когда-нибудь думал о доме? — спрашивает как-то Ньют, болтая в большой банке какую-то жидкость — она призывно трет стенки.

Минхо лишь поворачивает голову. Смотрит серьезно. Нога согнута в колене, рука покоится сверху. Парень чешет затылок и глядит прямо на стены Лабиринта, в темноте кажущимися дверьми в потусторонний мир.

— Плюк все это, — выдает Минхо. — Вот что я тебе скажу. Забей. Мне по хер, что было там, когда-то. Мне важно, что есть сейчас. И сейчас я хочу выбраться из всей этой гребаной заварушки.

Ньют не отвечает. Лишь задумчиво вертит в руках банку. Его длинные пальцы плотно обхватывают стекло. Минхо такой. Был таким с самого первого дня знакомства. Все еще до сих пор кажется чертовым невыносимым шенком. Но уже родным. И его хрюканье, и бульканье смеха в глотке, и этот прищур глаз, и дружеские подзатыльники. Ньют вот-вот готов улыбнуться, но мысли перевешивают. Он все сидит и думает, в чем же его беда. То ли в анализе, то ли в желании знать, то ли в снах.

Ему часто приходят сновидения. Лежа здесь, под открытым небом, завернутый в спальник, вперивая взгляд в мигающие звезды, ведя рукой созвездия. И откуда он их только знает? Он видит цветные картинки, иногда черно-белые. Они являются размытыми образами, неясными, нечеткими, но он всегда выхватывает одно лицо. Женское. Сначала это девочка, курносая, с неправильным прикусом и россыпью маленьких точек на щеках. Волосы у нее светлые и всегда заплетены в косу. Потом эта девочка становится старше, черты ее лица преображаются, взгляд каре-зеленых глаз становится зрелее. В его ушах часто звучит ее смех, а ее светлые локоны волнами спадают на спину. Девочка красива простой, бесхитростной красотой. Она всегда хватает его за руки. И он чувствует, как прикосновения ее тонких пальцев горят на его коже. Иногда она обнимает его во снах, прижимается тонким телом, утыкается носом куда-то в сгиб его шеи. И он ощущает теплое дыхание на своей коже. У нее большие глаза. И влажные. Когда Ньют просыпается, сердце его колотится, заходится в ударах. Светловолосая девушка из снов слишком реальна.

- Ты невыносимый.

- Но я тебе нравлюсь.

Соня закатывает глаза, туда, к самому потолку, совершает этот невообразимый жест, вытягивая свою длинную шею.

- Невыносимый.

- Знаю.

И улыбка по губам. Они смотрятся друг на друга и улыбаются еще шире.

Она распахивает глаза, но не видит ничего, кроме черноты. Темень такая сильная, словно впаялась в ее зрачки, слилась с радужкой. Девушка моргает, но свет не приходит. Лишь гул и грохот нарастают в ушах. Спину холодит металл, кусает лопатки и позвоночник. Она лежит. В пустоте, в неизвестности, с совершенно полой головой. Нет ничего. Даже образов и картинок, даже осознания самой себя. В мозгу формируются лишь четыре буквы. Соня. Странное имя. Ее ли? Но собственная безымянность не так пугает, как рокот вокруг, как шум, а потом хлынувший свет. Нет памяти, нет знания, есть лишь имя. Ей не хочется вставать на ноги, хочется притвориться мертвой, падалью. Но ее тормошат чьи-то руки. Женские, насколько она может судить. И приходится возвращаться в мир.

Соня ни с кем не говорит. Ходит по поляне, выполняет рутинную работу и ни с кем не общается. Ладони ее все забинтованы, еще кровоточат. Цветные пятна расплываются на белой марле. Красивый цветок, жестокий цветок. Она заплетает свои волосы в косу, пряди выбиваются из бесхитростной прически, падают на глаза. Девушка лишь морщит нос.

— О! Долбанутая! — Соня поднимает взгляд. — Ладошки все еще бо-бо?