Достойное градоописание - Страница 4
В Школе издаются газеты: "Патриотическая культура" и "Вечерний патриот". Кроме того выходит популярный журнал с переводными картинками "Трезвость и патриотизм". Раз в квартал появляется журнал мод "Силуэт патриота". В конце этого выпуска всегда имеются "Патриотическая смесь" и "Чайнворд-патриот", а в середину вложен календарь с указанием вредных для здоровья дней.
Устраиваются также спортивные "Патриотические игры", где выявляется "абсолютный чемпион в патриотическом многоборье" и устанавливаются высшие патриотические достижения - как для залов, так и для открытых площадок.
Имеется патриотическая самодеятельность. Свадьбы играют сугубо патриотические.
Для вышедших в тираж существует привилегированная должность: ветеран-патриот-консультант.
Перед парадным входом в Школу стоит гранитный памятник Неизвестному Патриоту. Надпись над фронтоном гласит:
"Патриотизм должен быть понят народом!"
Страшная история случилась как-то раз в достопочтенном городе Ежополе.
А было вот что.
Некий заезжий певец давал гастроль в зале ежопольского кинотеатра.
Народу собралось, понятно, до отказа.
Певец был скверный, но известный, из столицы.
И поначалу пел он, как обычно: что-то мямлил рядом с микрофоном, ансамбль послушно тренькал - в общем, публику никто не уважал, но и не оплевывал.
И тут - случилось!..
Певец разинул рот пошире, весь напрягся и вдруг взял ноту из двенадцатой октавы.
И - чудо! - песенка закончилась, а нота все звучала и звучала, несчастный наш певец никак не мог захлопнуть рот и замолчать.
Зал было зашикал, потом заревел, на эстраду полетели яблоки, бинокли, номерки от гардероба - бесполезно. Певец осатанел вконец.
Откуда только брал он воздух, чтобы петь, не задыхаясь?! Неведомо, науке православной неизвестно.
И тогда какой-то дерзостный мужик из зала громко произнес: "Инопланетянин! Я его узнал!". Дамы тотчас - в обморок.
Ужасное предчувствие повисло над рядами.
Вот тут сержант милиции Фандей, явившийся с дежурства прямо в кинотеатр, и схватился за наган, привстал из двенадцатого ряда и, полный сострадания к пенсионерам, женщинам и детям, выпустил обойму прямо в лоб нахалу.
Тот вскинул руки и упал. Однако ноту продолжал держать.
Ансамбль его уже давно дал деру - исключительно толковые ребята, деловые...
Все, разумеется, посыпали из зала вон, не в силах больше наблюдать такой кошмар.
Певца же быстро подхватили, уволокли со сцены в комнату администратора, сказали пару скорбно-теплых слов и, заказавши гроб, свезли на кладбище.
К полуночи его похоронили.
Вроде - кончено. Но нет! Нота из двенадцатой октавы, волнующая, чистая, по-прежнему звучит из-под земли.
Из столицы наведывались специалисты, да только все руками разводили.
Было решено певца оставить навсегда в Ежополе. Ну - как бы в дар... Не везти ж такой позор домой!
И своего хватает.
А истинные почитатели вокала до сих пор нет-нет, да и заглянут, словно ненароком, на то кладбище, чтобы услышать это чудо из чудес.
Отцы города повелели интуристов тоже сюда завозить, чтоб не очень-то кичились своими буржуазными свободами и разнообразием товаров широкого потребления.
А прочий люд, из славных трудовых ежополян, с опаской, делая крюк на километр, обходит это кладбище.
Такая вот ужасная история приключилась как-то раз в городе Ежополе.
Случилось так, что в городе Ежополе Надъежопкинскую набережную переименовали в набережную имени Законных прав.
Из столицы вскоре прилетел запрос: "Каких-таких прав?".
Отцы города, дабы не ударить лицом в грязь, немедля уточнили: мол, "Набережная имени Законных Прав Палестинского Населения".
В столице обомлели: "Какого еще населения?! Откуда?!".
Отцы города занервничали, но, не видя в том никакой предосудительности, на всякий случай уточнили дальше: "Набережная имени Законных Прав Палестинского Населения Оккупированных Территорий".
Реакция в столице была ясной и простой: "Да вы что там, спятили?!"
Отцы города растерялись совершенно и в панике дали название такое: "Набережная имени Оккупированных Территорий".
В столице наступило пугающее молчание.
Тогда отцы города полностью осатанели в рвении своем и, не зная, что же дальше предпринять, название вовсе упразднили, а придумали другое "Надъежопкинская набережная". Ни имени, ничего...
И с тех пор очень гордились таким удивительным, красивым названием.
Главное - звучало свежо. И без выкрутасов.
Как город мирового значения Ежополь порешил организовать у себя образцовый симфонический оркестр.
Отцы города были наслышаны, что оркестр - это куча музыкантов, которые что-нибудь вместе играют.
Для того, чтобы играть, нужно уметь играть. Этому, как опять же были наслышаны отцы города, людей учат в консерваториях.
Поначалу так и хотели - учредить консерваторию, и дело с концом.
Но тут мэр Ендюк по нечаянности узнал, что учатся в консерваториях целых пять лет, и, стало быть, вон сколько - еще одну пятилетку! - надобно ждать, пока в Ежополе появится порядочный оркестр.
А такое не входило ни в какие расчеты, поскольку, очарованные дивными музыкальными перспективами, отцы города уже разослали во все концы приглашения на скорые концерты, которые, конечно же, затмят столицу, Пензу и Нью-Йорк.
Дело пахло изрядным скандалом.
И тогда мэр Ендюк еще раз доказал всем, что не зря он столько лет бессменный мэр.
Сутки не евши и, наверное, не пивши, а только размышляя, он вдруг сообразил: чтобы научиться играть, музыканты - играют!
Так за чем же дело?! Пускай наиболее сознательные граждане Ежополя соберутся вместе и играют!
Поначалу будет, может, и не больно хорошо, но потом-то все определенно образуется! Ведь главное - начать.
Поэтому мэр Ендюк отдал приказ никаких консерваторий в городе не открывать, а сразу учредить оркестр и считать его консерваторией без отрыва от производства. Очень современно.
Тотчас закупили прорву разных музыкальных инструментов (все больше скрипок, балалаек и фаготов), собрали народ - человек триста пятьдесят удалось подбить, прельстив гастролями в далекий город Кокчетав и даже в город-побратим Тегусигальпу, - и всем им велели играть.
Филармонию, хотя и собирались, отстроить еще не успели, так что, посовещавшись, отцы города решили, чтобы играли пока в зале ожидания Главного вокзала.
Впоследствии, впрочем, мэру так приглянулись его лепные потолки, что он отменил срочное строительство и повелел вокзал, бывший в прошлом веке городской конюшней, считать народной филармонией и консерваторией одновременно.
После чего все стали дожидаться съезда почетных гостей.
А теперь приспело время рассказать про Ежопольскую кинофикацию, ибо равной ей не было во всем мире.
Город имел изрядный кинотеатр, пять уличных экранов и свою киностудию.
Искусство там творилось, в сущности, везде - от гардероба до клозета.
Все как бы походя и без натуги ввергалось в ранг нетленного искусства.
Режиссеры смотрелись солидно. Сами по себе они были совершеннейшие глазыри.
С пеной у рта, матерясь до полного изнеможения, они высаживали дубль за дублем, гнали кошке под хвост сотни, тысячи метров уникальной ежопольской ни во что не обратимой загубленной пленки и гляделись царями, да что там царями - каждый был Саваоф, вседержитель.
А кругом, как в бесовском вертепе, шастали киномальчики и кинодевочки от двадцати до шестидесяти, неудачливые святоши и головотяпы, разные там помрежики и ассистентики, и просто черт-те кто, народ загадочный, крикливый, сварливый, лютый и, может, самый выдающийся в среде кино: к ним приглядеться - они, они, юлы любых калибров, и составляют монолит, который держит на себе, пестует, холит монтажно-производственный, поточно-плановый разряд увеселений, в простонародье именуемый кино, а здесь - искусством века.