Достигнуть границ (СИ) - Страница 12
И вот Шумахер не выдержал и присоединился в делегации, которую пригласил Растрелли, дабы они точно указали, какие именно элементы храмов, расположенных на территории Кремля, никак нельзя трогать, чтобы не нарушить самобытность и связь с Господом, или что там у них подразумевается под святынями. Вот к этим весьма почтенным и обладающим высокими духовными званиями священникам и присоединился вездесущий Шумахер.
Делегация священнослужителей, назначенных, кстати, решением Синода, вышла на площадь. Делить им с учеными мужами было нечего, кроме того, они с важным видом покивали косматыми головами, приветствуя оных. Довольно сухо, но все же приветствуя. Но! Среди них присутствовал Шумахер, который успел уже всем надоесть до колик. Завидев тех, над которыми совсем недавно у него была власть и власть довольно существенная, этот тип решил напомнить им о себе, и заодно попытаться решить свою проблему, как обычно решив выехать на чужом горбу.
Пока пытающиеся понять, что от них нужно ненавистному библиотекарю, попортившему многим из них крови, Шумахер принялся выступать, настаивая на том, чтобы Бильфингер едва ли не принял академию под свое крыло и начал вот прямо сейчас выделять достойные помещения для учащихся. Бильфингер слегка охренел и попытался выяснить у не менее офигевших попов, с чего бы это физикам и естествоиспытателям, а также разным химикам принимать на себя бремя обучения отроков, многие из которых затем примут сан? Такое положение вещей что, совсем никак не напрягло многоуважаемых попов? Но попы, не разобравшись почему-то приняли возмущения Бильфингера на свой счет, что это он их чуть ли обвинял в том, что они хотят избавиться от своих потенциальных кадров, путем сбагривания их едва ли не конкурентам и в большинстве своем вообще еретикам.
Слово за слово и полемика стала происходить на повышенных тонах. Но, дело бы на этом и закончилось, тем более что к месту брани стали подтягиваться гвардейцы конвоя, командиру которого совершенно не понравилось подобное громкоговорящее столпотворение по пути следования охраняемого лица, вот только в дело вступил его величество Случай.
Мопертюи практически не принимал участия в разгорающемся скандале. Он, к счастью для себя, с Шумахером был не знаком, и суть претензий того не понимал, потому стоял в стороночке и все еще пытался что-то делать со своим куском скверной резины. К нему присоединился Ломоносов, которому еще не чину было пасть открывать в присутствии таких личностей, которые в это время орали друг на друга, уже практически не понимая, кто и что говорит, потому что почти все ученые мужи в пылу ссоры перешли на свои родные языки. То ли они сжатие решили проверить, то ли растягивание — ни тот, ни другой в точности не помнил, когда, заикаясь рассказывал о произошедшем взбешенному Ушакову, который и так работал на износ и еще на подобные дела вынужден был отвлекаться. Если подытожить, эти два гения, и я нисколько не кривлю душой, так их называя, что-то непотребное делали с куском резины, а Шумахер, подошел к ним слишком близко, стараясь уйти от разгоряченных перебранкой спорщиков и встать там, где в данный момент было поспокойнее. Злополучная резина вырвалась из рук экспериментаторов и заехала Шумахеру прямиком в лоб. Скорее от неожиданности, чем получив серьезные увечья, Иван Данилович взмахнул руками и, пытаясь сохранить равновесие завалился прямо на рослого Ломоносова, боднув того головой в живот. Не ожидавший нападения Михаил отшвырнул врезавшееся в него тело, а так как силушкой богатырской он обделен не был, то Шумахер от его оплеухи отлетел прямиком к одному из стоявших поблизости попов. Чтобы все же устоять на ногах, этот идиот не придумал ничего лучшего, чем… вцепиться священнику в бороду! Совершенно нетрудно догадаться, к чему привело подобное кощунство.
Командир конвоя отдал приказ разнять мутузивших друг друга с упоением людей, максимально щадящим образом, потому что прекрасно знал, что за каждого из них, даже за придурка Шумахера, я его на башку укорочу — их слишком мало в Российской империи по-настоящему грамотных и образованных людей, чтобы можно было позволить себе потерять хотя бы одного. Проблема заключалась в том, что бьющиеся на площади ученые со священниками вовсе не хотели, чтобы их разнимали. Многовековая классовая ненависть именно в этот день нашла выход и теперь они вымещали друг на друге все те обиды, что были даже не конкретно этим ученым конкретно этими священниками нанесены. Не прошло и минуты, как гвардейцы увязли в принимающей непредсказуемый оборот безобразной драке.
И как раз на этой мажорной ноте я решил покинуть Кремль. Одновременно с этим телега, в которую забросили не полностью опустошенный шар Эйлера, была буквально атакована с двух сторон и не выдержав такого отношения, опрокинулась навзничь. Воздух с шумом вырвался из-под купола, а само падение сопровождалось сильным стуком, который напомнил взрыв. Цезарь до сих пор окончательно не оправился после той засады, и если на поле боя он ждал, что сейчас начнет взрываться вокруг множество снарядов, и хоть и вздрагивал, но все же мог себя перебороть, то вот так внезапно. Я не знаю, может быть он в этот момент вспоминал резкий, бьющий по ушам до контузии звук, пришедшую после него волну, которую он не мог выдержать, заваливаясь на землю. Услышав нечто похожее в то время, когда он вот-вот уже намеривался понестись вскачь, Цезарь резко остановился и поднялся на задние ноги, начав бить в воздухе передними. Ну а я не ожидал, что он так себя поведет, и принялся махать рукой, с зажатой в ней нагайкой, чтобы удержаться в седле и не вылететь из него ласточкой. Но как бы я не старался, падения избежать не удалось, но я буквально своей пятой точкой почувствовал этот момент и сумел сгруппироваться, отшвырнув нагайку в сторону.
Какой-то поп, рядом с которым все и произошло, узнал меня и, всплеснув руками, принялся ловить, но поймал только камзол, в который вцепился своей огромной лапищей, сгребая вместе с ним рубашку и даже чуток кожи, оставив весьма интересный синяк под лопаткой, за который мне еще предстоит как-то отчитываться перед женой в том случае, если синяк этот не сойдет к моменту ее возвращения. В итоге на земле мы оказались вместе с попом, а я ко всему прочему еще и голый по пояс. Уж не знаю за кого меня приняли приблизившиеся уже изрядно потрепанные участники драки, но, не успел я подняться, как мне в глаз прилетел чей-то кулак, возможно даже Михайлова, который прорывался ко мне, метеля всех, кто под его кулаки попадался. Ну вот тут я не сдержался и душу отвел, раздавая оплеухи всякому, кто приближался ко мне, не разбирая, кого я вообще бью. Кадил у святош, кстати, не было — это художественное преувеличение настоящего художника Александра Кожина. В конечном счете озверевший Михайлов навел порядок, и всех участников утащили на правеж к чрезвычайно раздраженному Ушакову. Когда все успокоилось, и я стоял, тяжело дыша с расплывающимся на пол-лица фингалом и сбитыми костяшками на сжатых кулаках, оказалось, что меня все это время опекали четверо гвардейцев, изрядно потрепанных, но не подпустивших никого к моему телу, кроме самого первого энтузиаста, сорвавшего с меня одежду. Но там был настоятель храма Василия Блаженного, как именовался этот храм в народе, и заподозрить в нем хулу… Такое даже Михайлову в голову не пришло.
Бросив уже теплый и очень мокрый платок на поднос, который подставил мне Митька, я потрогал кончиками пальцем припухший глаз и скривился.
— Пиши указ, — мрачно скомандовал я встрепенувшемуся Митьке. — Вынести Славяно-греко-латинскую академию за пределы монастырских стен. Отдать под оную здания, принадлежащие ранее Морской академии. Реставрация и приведение в божеский вид, а также организация общежития для учащихся производиться будет за счет Священного Синода. Отвечает за готовность к приему отроков к сентябрю этого года Шумахер. При неисполнении будет бит нещадно плетьми и сослан в Томск, университет закладывать. Да, он после открытия академии на новом месте, все равно в Томск поедет, а затем в Иркутск. Университет не университет, а пару академий в Сибири открывать надобно, да реальных училищ поболе. Последнее в указе не писать, — откинувшись на спинку кресла, я прикрыл глаза. Как же тоскливо. Просто хоть волком вой, и работать ничуть не охота. Пойти снова в какую-нибудь драку ввязаться, что ли.