Досадийский эксперимент - Страница 16

Аритч медленно, вздрагивая всем телом, повернулся и обратился к Вреву.

– Сейланг?

Ей трудно было отвечать, пока оставались обнаженными боевые жвалы с отравленными концами.

– Слушаю вас.

– Хорошо наблюдай за этим человеком. Изучи его. Вы еще встретитесь.

– Повинуюсь.

– Можешь идти, но помни мои слова.

– Я буду их помнить.

Маккай, зная, что танец смерти не может остаться незавершенным, остановил ее.

– Сейланг!

Медленно и неохотно она взглянула на него.

– Наблюдай за мной хорошо, Сейланг. Я то, чем ты надеешься стать. И предупреждаю тебя: если ты не сбросишь свою вревскую кожу, ты никогда не станешь Легумом. – И Маккай жестом отпустил ее. – Теперь можешь идти.

Она повиновалась, повернувшись плавным движением, шелестя халатом, но ее боевые жвалы оставались обнаженными, а отравленные острия поблескивали. Маккай знал, что где-то в помещениях ее триады обычно есть маленький пернатый зверек, который скоро умрет от яда своей хозяйки, пылающего в его венах. Тогда танец смерти будет завершен и она сможет убрать жвалы. Но ненависть останется.

Когда за красным халатом закрылась дверь, Маккай вернул на место, в ящичек, книгу и нож и снова обратил свое внимание к Аритчу. Теперь в его словах слышался тон настоящего Легума, обращающегося к своему клиенту, без всякой софистики, и оба они понимали это.

– Что же склонило Верховного Магистра, прославленного Филума Бегущих разрушить Свод Цивилизации?

Маккай обращался тоном собеседника, ведущего беседу между равными.

Аритчу трудно было приспособиться к новому статусу. Его ход мыслей был понятен. Если Маккай был свидетелем Ритуала Очищения, то его надо воспринимать как Говачина. Но Маккай не Говачин. Тем не менее, он был принят говачинской коллегией Легумов… и если он видел этот самый священный ритуал…

Наконец Аритч начал говорить.

– Где ты видел ритуал?

– Он исполнялся в Филуме, предоставившем мне кров на Тандалуре.

– Сухие Головы?

– Да.

– Они знали, что ты наблюдаешь за ритуалом?

– Они пригласили меня.

– Каким образом ты сбросил свою кожу?

– Они выскоблили меня до крови и сохранили соскоб.

Аритчу потребовалось некоторое время, чтобы переварить эти сведения. Сухие Головы сыграли свою собственную секретную игру в говачинской политике, и теперь их секрет вышел наружу. Аритч должен был обдумать последствия. Чего они хотели этим добиться? Он сказал:

– У тебя нет татуировки.

– Я никогда не подавал формальной просьбы о приеме в Филум Сухих Голов.

– Почему?

– Моя главная принадлежность – Бюсаб.

– Знают ли об этом Сухие Головы?

– Они одобряют это.

– Но что же их заставило…

Маккай улыбнулся.

Аритч бросил взгляд на задернутую полупрозрачной занавеской нишу в дальнем конце святилища, за спиной у Маккая. Внешнее сходство с Богом-Лягушкой?

– Нужно что-то большее, чем просто это.

Маккай пожал плечами.

Аритч начал размышлять вслух:

– Сухие Головы поддерживали Клодика в его преступлении, когда ты…

– Это не было преступлением.

– Пусть так. Ты выиграл свободу Клодику. И после твоей победы Сухие Головы пригласили тебя на Ритуал Очищения.

– Говачин, сотрудник Бюсаба не может служить нескольким сторонам.

– Но Легум служит только Закону!

– Бюсаб и говачинский Закон не конфликтуют друг с другом.

– Сухие Головы хотят, чтобы мы в это верили.

– Многие Говачины верят этому.

– Однако дело Клодика не было настоящим испытанием.

В сознании Маккая вспыхнуло понимание: Аритч сожалел не просто о потерянной ставке. Он вложил в то пари вместе с деньгами и свои надежды. Наступило время направить разговор в другое русло.

– Я – твой Легум.

– Да, ты – мой Легум.

– Твой Легум желает слышать о досадийской проблеме.

– Ничто не является проблемой, пока не вызывает достаточную озабоченность. – Аритч взглянул на ящичек, лежащий на коленях у Маккая. – Мы имеем дело с разной оценкой величин, с переоценкой этих величин.

Маккай на мгновение не поверил, что слышит в его голосе тенор, означающий у Говачинов оправдывающийся тон, но слова Аритча позволили ему перевести дыхание. Говачины обладали какой-то странной смесью уважения и неуважения к своему Закону и ко всякому правительству. В основе такого отношения лежали их неизменяющиеся ритуалы, но над ними все было текучим, как море, из которого возникли сами Говачины. Постоянная текучесть была целью, стоящей за их ритуалами. Никогда нельзя было вести разговор с Говачином на твердой основе. Каждый раз они делали нечто другое… и эта изменчивость имела религиозный характер. Это было их натурой. «Все твердое временно. Закон создан изменяемым». Это было катехизисом Говачинов. «Быть Легумом – это значит научиться выбирать место, на которое можно опереться».

– Сухие Головы сделали нечто другое, – сказал Маккай.

Эти слова заставили Аритча помрачнеть. Его грудные дыхательные отверстия захрипели, указывая, что он говорит «от чистого желудка».

– Люди Консента имеют столько разных форм: Вревы (быстрый взгляд в сторону двери), Собарипы, Лаклаки, Калебанцы, Пан Спечи, Паленки, Хитеры, Тапризиоты, Люди и мы, Говачины… так много разных форм. Неизвестное среди нас невозможно перечислить.

– Как и пересчитать капли в море.

Аритч утвердительно хмыкнул и продолжал:

– Некоторые болезни пересекают барьеры между формами сенсов.

Маккай пристально посмотрел на него. Неужели Досади – это станция для медицинских экспериментов? Это невозможно! Тогда ни к чему была бы вся эта секретность. Секретность сводила на нет попытки изучать общие проблемы, и Говачины знали это.

– Вы изучаете не болезни, поражающие Говачинов и людей.

– Некоторые болезни поражают душу, и их нельзя связать ни с какими физическими носителями.

Маккай обдумал эту мысль. Хотя определения Говачинов были часто трудны для понимания, они не позволяли отклонений в поведении. Иное поведение – да; отклонения в поведении – нет. Можно действовать против закона, но не против ритуала. В этом плане Говачины очень обязательны. Они убивают нарушителей ритуала на месте. Поэтому при общении с другими видами чувствующих существ от Говачинов требовалась большая сдержанность.

Аритч продолжал:

– Ужасающие психологические трения возникают, когда дивергентные виды сталкиваются друг с другом и вынуждены адаптироваться к новым обстоятельствам. Мы ищем новое знание в этой области поведения.

Маккай кивнул.

Один из наставников Филума Сухих Голов выразился так: «Как бы это ни было болезненно, все живое должно адаптироваться или умереть».

Трудно было усвоить, каким образом Говачины применяли свои взгляды к себе самим. Закон изменялся, но он модифицировался на основе, которой не было позволено ни малейшей перемены. «Иначе, как бы мы знали, где мы находимся и где мы были?» Однако столкновения с другими видами изменили основу. Жизнь адаптировалась… по своей воле или под нажимом обстоятельств.

Маккай осторожно заговорил.

– Психологические эксперименты с людьми, которые не дали своего осведомленного согласия, являются незаконными… даже среди Говачинов.

Аритч не принял этого аргумента.

– Консент, во всех своих частях, сохранил долгую историю научных исследований бихевиоральных и медицинских вопросов, в которых люди являлись заключительной опытной средой.

Маккай дополнил:

– И первый вопрос, возникающий, когда вы предлагаете такой эксперимент, звучит: «Насколько велик риск для его участников?».

– Но, дорогой мой Легум, осведомленное согласие подразумевает, что экспериментатор знает возможные последствия и может описать их тестируемым субъектам. Я спрашиваю тебя: как это может быть, если эксперимент заходит за границы уже известного? Как можно описать последствия, которые нельзя предвидеть?

– Вы предоставляете на рассмотрение ваше предложение нескольким экспертам в данной области, – сказал Маккай. – Они взвешивают предлагаемый эксперимент относительно ценности, которую будет иметь новое знание.