Дорогой Леонид Ильич - Страница 78

Сочувствовал Русской партии и Д. Полянский, открыто помогавший отважному И. Шевцову в его трудной литературной судьбе. Крупным и твердым русским государственником был белорусский партизан П. Машеров. Из провинциального Минска он осторожно, однако исключительно твердо помогал русским патриотам в Москве. В Кремле к нему относились настороженно, избрали его в 1966 году кандидатом в Политбюро, да так и остался он в этом половинчатом состоянии почти на 15 лет. Вплоть до странной своей кончины.

Особенно тут следует сказать о Константине Устиновиче Черненко. Кажется, в ту далекую пору в Русской партии к нему относились, судя по внешности: старый, невзрачный, невнятно говорящий… Теперь-то все выяснилось, образ его высветился совсем иначе. Как второстепенное, заметим, что в брежневском Политбюро он оказался единственным человеком с гуманитарным образованием (Шелепин не в счет, он был там недолго и на дела не влиял). Но главное в ином: он твердо придерживался не только советского, но и русского патриотизма, был враждебен Суслову, но особенно — русофобу Андропову. У слабохарактерного Брежнева он служил как бы противовесом им обоим. Он издалека, осторожно помогал деятелям Русской партии, хотя решающего влияния в Политбюро не имел. А Генсеком стал уже в больном состоянии и полностью взять власть в свои руки так и не успел, умер всего лишь через год.

Учитывая все эти несомненные обстоятельства, следует тем не менее признать, что поддержка «сверху» Русской партии была весьма незначительна. Все названные лица были не политическими деятелями, а серыми аппаратчиками, не умели толком даже интриговать (в отличие от Арбатова, Бовина, Иноземцева и прочих), имели весьма слабое представление о международной политической обстановке и месте в ней СССР — России. Они не могли не проиграть своим замаскированным противникам, и проиграли, что закономерно.

Но характерно, что молодогвардейские патриоты никогда не уповали и даже не надеялись на поддержку сверху. Они действовали как истые партизаны, сами, без приказа выходили «на железку» и подрывали по мере сил и возможностей вражеские составы. Именно в таком наступательном порыве проходил третий этап Русского Возрождения — последние годы семидесятых. Крупные победы перед грядущим разгромом.

Оглядываясь назад, нельзя не поразиться удивительным успехам наших публицистов и литераторов тех лет, а также их размаху и расширению по стране. Успехи эти следует признать тем более впечатляющими, что они сопровождались непрерывными поношениями в печати. И не только от литераторов-интернационалистов, нет, русских патриотов бранили в «Правде», «Коммунисте», иных партийных изданиях. Никакого значения это все не имело. Как будто и не было никогда в СССР «диктатуры пролетариата» и не стояла у власти партия твердокаменных марксистов-ленинцев, воспитанных в духе «воинствующего атеизма»! Более того: «демократический Запад» охотно поддакивал партийной печати и тоже осуждал «русских националистов», публикуя «жареные факты», которые в целомудренной советской печати поминать было бы неудобно. И тем не менее, Русская партия наступала, завоевывая все новые рубежи.

Почему же такое стало возможным?

Тут приходится сказать слова, которыми слишком часто злоупотребляли и злоупотребляют: Русскую партию поддерживал народ. Оговоримся уж для исторической достоверности: большинство советского многонационального народа и слыхом не слыхали о книгах, статьях и делах русских патриотов. Так, но знало о том все «образованное сословие», и не только в обеих столицах. Боевые публикации замелькали в ту пору в целом ряде изданий и издательств в провинциальных центрах: Ростове, Саратове, Новосибирске, Иркутске, Петрозаводске, Вологде. Более того, за линией Русской партии внимательно наблюдал средний слой идеологических работников и средний совпартаппарат, ведь журналы выходили тиражами в несколько сот тысяч, а «Комсомольская правда», «Советская Россия» и «Человек и закон» — миллионами. Было что читать! По множеству откликов, которыми мы уже тогда располагали, народ, низовой госпартаппарат, военные и правоохранительные органы весьма сочувствовали призывам к порядку, русским корням и укреплению народной нравственности. Осмотрительное брежневское руководство о том, разумеется, ведало и не могло не учитывать в своей идеологической политике.

И учитывали. Несмотря на печатную брань в адрес русских патриотов, Брежнев, Суслов и Черненко, руководившие и внимательно следившие за идеологией, строго избегали главного воздействия советской эпохи — так называемых «оргвыводов», то есть, проще говоря, снятия и замены руководящих кадров. Попытки таких мер предпринимались партработниками разного уровня, но на самом верху это не встречало поддержки. Так дело могло бы тянуться сколь угодно долго, но резко и неожиданно сыграл тут зловредную роль мрачный, замкнутый и молчаливый шеф Лубянки Андропов.

Теперь русофобские настроения его документально выявлены и описаны, мы тут об этом говорить не станем. Важно напомнить лишь тогдашний политический контекст: через свое доверенное лицо, главного кремлевского лекаря Е. Чазова, отлично был осведомлен Андропов о тяжелом состоянии здоровья руководства Политбюро — Брежнева, Суслова, Кириленко и Черненко. Снедаемый неуемным и тайным честолюбием, он торопил свой час, а некоторые деятели Русской партии уже стали числиться в «кадровом резерве» высоких партийных подразделений. Ясно, что Андропову такое было совсем не на руку, не говоря уже про общее неприятие и русского патриотизма. И он решился на крайние меры, хотя, надо полагать, понимал, что дело это обнажит его истинную суть.

Все спецслужбы всего мира действуют только исподтишка, основной характер их деятельности — провокации, так было всегда, для чего эти органы и создаются. Приклеить к деятелям Русской партии политические обвинения было нельзя, все они искренне и открыто стояли за Советскую власть, в диссиденты не стремились, с иностранцами не якшались, взяток не брали. Андропов применил способ, который с гениальной краткостью выразил Мао Цзэдун: «Огонь по штабам!» В декабре 1980-го некий мелкий чиновник подал в партийные органы записочку, что недавно слышал, как Ганичев, один космонавт и несколько их друзей, находясь в бане, произнесли якобы некие слова о желательности… ну, несколько обновить высшее партийное руководство. Известно, что Ганичев, космонавт и их товарищи спиртным не злоупотребляли и языки не распускали. Нет сомнений, что донос был изготовлен в «Пятке» (5-е Управление КГБ, глава — Ф. Бобков).

Увы, бумага была рассчитана толково. Старцы тогдашнего Политбюро крайне ревниво и раздраженно относились к таким пересудам. Вряд ли до них лично изделие дошло, но в аппарате ЦК (в особенности, в отделах пропаганды и культуры) было немало врагов Русской партии. Они и постарались дать делу ход, благо внешне все выглядело обыденно: баня, выпивка, лишние слова. Парторганы такие дела разбирали постоянно и с высказываниями не стеснялись.

Ганичев, как главный редактор центральной многомиллионной газеты, был в номенклатуре самого Политбюро, высшая номенклатурная ступень, поэтому ему объявил о снятии секретарь ЦК по идеологии М. Зимянин. Он объявил Ганичеву об увольнении и переводе на нижестоящий уровень без каких-либо пояснений. Для всех — и друзей, и недругов — это стало неожиданным и грозным предупреждением.

«Казус белли» с Ганичевым, секретность обвинений против него вызвали естественное смятение в Русской партии. Но партию эту Андропову надо было не только обезглавить, но и разгромить. Так вот и появилась три месяца спустя записка про «антисоветскую деятельность» Семанова, подписанная уже самим главой КГБ. Документ этот следует признать образчиком политического интриганства. По распределению обязанностей в Политбюро именно Генсек Брежнев, выражаясь аппаратным языком, «вел» органы КГБ пристально, вникая во все важные их дела (хорошо запомнил, как снимали Хрущева!). Андропов не раз направлял записки по таким серьезным вопросам на имя Генерального, по поводу Сахарова и Солженицына, например. Отметим, то были записки для Генсека и направлялись непосредственно на его имя. В этот раз было иначе.