Дорогой Джон - Страница 9

– Ну, не мы одни… Ох, подожди, я же хотел тебя попросить кое о чем!

– Неужели записаться к вам в волонтеры?

Тим Уэддон засмеялся:

– Нет, нет. Хотя я это не в первый раз слышу. Завидев меня, люди убегают в противоположном направлении. Наверное, по мне все сразу видно. Шансов, конечно, мало, но я хотел спросить, не знаешь ли ты моего двоюродного брата – он сейчас в Форт-Брэгге.

– Нет, – покачал я головой. – Моя часть находится в Германии.

– В Рамштайне?

– Нет, это летная база недалеко от нас. А откуда ты знаешь Рамштайн?

– В декабре я был во Франкфурте, встречал Рождество в семейном кругу. Мы ведь родом из Германии, дед с бабкой до сих пор там живут.

– Мир тесен.

– Ты научился говорить по-немецки?

– Ни слова.

– Вот и я тоже. Самое обидное, родители шпрехают свободно, дома я с детства слышал немецкую речь и перед Германией даже ходил на курсы, но у меня не получается, представляешь? Экзамен сдал чисто случайно. Все, что я мог, – это кивать за обеденным столом, притворяясь, что понимаю разговор. Единственное облегчение – брат оказался в той же лодке, так что мы тупили на пару.

Я засмеялся. У Тима Уэддона было открытое честное лицо, и, несмотря на намерение смыться сразу после цыпленка, я невольно проникся симпатией к своему собеседнику.

– Может, тебе что-нибудь принести поесть? – спросил он.

– Саванна уже пошла за едой.

– Ах, ну конечно – она же превосходная хозяйка. И всегда такой была.

– Она говорила, вы выросли вместе?

Уэддон кивнул.

– Ранчо ее семьи рядом с нашим. Мы ходили в одну школу, в одну церковь и поступили в один университет. Саванна мне как младшая сестра. Она особенная.

Несмотря на фразу насчет сестры, Уэддон произнес «особенная» так, что я догадался – его чувства к Саванне глубже, чем он хочет показать. Но в отличие от Рэнди Уэддон, казалось, ничуть не ревновал к тому, что она пригласила меня сюда. Не успел я додумать мысль, на лестнице появилась Саванна, проворно сошла по ступенькам и ступила на песок.

– Вижу, ты познакомился с Тимом, – кивнула она. В одной руке Саванна держала две тарелки с курятиной, картофельным салатом и жареной картошкой, в другой – две банки диетической пепси.

– Да, я подошел поблагодарить Джона за то, что он сделал, – поспешил объяснить Тим. – А потом принялся надоедать семейными историями.

– Хорошо. Я хотела, чтобы вы пообщались. – Она протянула нам тарелки. Как и Тим, Саванна никак не прокомментировала мою татуированную полунаготу. – Еда готова. Хочешь мою тарелку, Тим? Я могу сходить за другой.

– Нет, спасибо, сам схожу, – сказал Тим, вставая. – А вы давайте кушайте. – Он стряхнул песок с шорт. – Было приятно познакомиться, Джон. Будешь в наших краях – приходи, будем рады.

– Спасибо.

Тим уже бежал вверх по лестнице, не оглядываясь, по-дружески поздоровался с кем-то на ходу и одним прыжком перемахнул через оставшиеся ступеньки.

Саванна протянула мне тарелку с пластиковыми ножиком и вилкой, из другой руки отдала содовую и присела рядом – близко, но не настолько, чтобы соприкасаться локтями или коленями. Пристроив тарелку на колени, она открыла банку пепси и, поколебавшись, показала ее мне.

– На пирсе ты пил пиво, но сейчас сказал – сойдет что угодно, поэтому я принесла тебе пепси. Я точно не знаю, что ты любишь.

– Пепси – это здорово.

– Точно? А то в кулерах полно пива. Я кое-что слышала о вас, военных…

– Ну еще бы, – фыркнул я, открыв банку. – Я так понял, ты не пьешь.

– Не пью, – согласилась она без тени вызова или самодовольства в голосе. Просто правдиво ответила. Мне это понравилось.

Она съела кусочек цыпленка. Я тоже занялся своей курятиной и в наступившем молчании гадал, знает ли Саванна о чувствах Тима и как сама к нему относится. Что-то между ними есть, но я не мог понять что. Может, Тим прав и это лишь братско-сестринская привязанность? В это верилось с трудом.

– А как ты служишь в армии? – спросила Саванна, отложив наконец вилку.

– Я сержант пехоты. Командую отделением автоматчиков.

– Но как это? Что вы делаете каждый день? Стреляете из автоматов, взрываете или что?

– Иногда стреляем, иногда взрываем. Вообще гарнизонная жизнь нудная и скучная. Утром в шесть построение, проверка – ну, все ли на месте, затем расходимся по отделениям на тренировки. Баскетбол, бег, силовые, все такое. Иногда на день намечены учения – это помимо сборки и разборки оружия, или ночные учения на местности, или идем на стрельбище. Если ничего не запланировано, возвращаемся в казармы, и тогда кто-то режется в видеоигры, кто-то читает, кто-то идет качаться, и так весь день. В четыре вечернее построение, где нам объявляют, что мы делаем завтра. И все, на сегодня служба закончена.

– Видеоигры, значит?

– Лично я тренируюсь и читаю. Но мои приятели стали просто профессионалами в компьютерных стрелялках. Чем жестче игра, тем больше им нравится.

– А что ты читаешь?

Я сказал что. Она немного подумала.

– А что бывает, когда вас посылают в зону военных действий?

– Тогда, – сказал я, приканчивая цыпленка, – все по-другому. Патрулирование, опять же техника вечно ломается – нужно чинить, поэтому мы всегда при деле, даже когда не в наряде. Пехота – наземный род войск, так что в казармах не сидим.

– А тебе бывало страшно?

Я некоторое время подыскивал правильный ответ.

– Да. Иногда. Не то чтобы мы все время потеем от страха, озираясь по сторонам, пусть даже вокруг настоящий ад. Просто это… ну, естественная реакция, что ли, стремление остаться в живых. Все происходит настолько быстро, что у тебя нет времени на раздумья, просто делаешь свое дело, стараясь, чтобы тебя не кокнули. Страх накрывает позже. После боя помаленьку доходит, как близко от тебя прошла смерть, и тогда кого-то начинает трясти, кого-то может вырвать – в общем, реакция.

– Вот интересно, смогла бы я так же?

Я счел вопрос риторическим и сменил тему.

– А почему ты выбрала коррекционное воспитание?

– Это долгая история. Ты готов слушать?

Я кивнул. Саванна набрала воздуха в грудь.

– Есть в Ленуаре мальчик по имени Алан, который рос, можно сказать, у меня на глазах. Он болен аутизмом, и долгое время никто не знал, что с ним делать и куда его девать. Однажды мне стало его ужасно жаль, хотя я была еще маленькая. Мои родители говорили – может, у Господа особые планы на его счет. Сперва это казалось мне бессмыслицей, но у Алана был старший брат, который всегда был с ним очень терпеливым, всегда, понимаешь? Он никогда не переставал в него верить и мало-помалу помог мальчишке. Алан, конечно, не стал как все – он по-прежнему живет с родителями и никуда не ходит один, но он уже не так безразличен ко всему и погружен в себя, как в детстве. Вот я и захотела научиться помогать таким детям, как Алан.

– И сколько лет тебе было, когда ты приняла это решение?

– Двенадцать.

– Ты будешь работать с больными детьми в школе?

– Нет, – сказала Саванна. – Я хочу попробовать так, как делал брат Алана. Он использовал лошадей. – Она помолчала, собираясь с мыслями. – Больные аутизмом дети как бы заперты в собственном маленьком мирке, а обучение и терапия ведутся, как правило, по традиционной методике. А я хочу показать им новые горизонты, как бы открыть для них двери. Я видела, как это происходило: сперва Алан шарахался от лошадей, но брат проявил настойчивость и вскоре добился, чтобы Алан похлопывал их по шее, потирал им носы, а позже даже кормил. Постепенно Алан начал ездить верхом. Я помню его лицо, когда он впервые сел на лошадь – невероятно, но он улыбался! Улыбался счастливой детской улыбкой. Мне захотелось, чтобы и другие дети ощутили это счастье, пусть даже на короткое время. В тот момент я и решила устроить конную базу для детей-аутистов, целый лагерь, где с ними реально можно было бы работать. Может, тогда они познают такое же счастье, как Алан.

Она отложила вилку, словно смутившись, и отставила тарелку в сторону.