Дорогие девушки - Страница 12

В общем, абсолютно непонятная ситуация. Ничто меня не держит, ничто мне не мешает, а я поступаю как высокоморальное животное. Отвергаю красивую самку и спешу скрыться от нее бегством. Наверное, просто не хочу наживать себе проблем. Хотя своим отказом я, кажется, проблемку себе все же нажил. Если она расскажет мужу о том, что я ее «домогался», и он припрется в «Глорию» выяснять отношения – пожалуй, будет конфликт.

А плевать.

Показал фотографии Марины заказчице – Людмиле Шиловой. С ходу заявила, что это «не та Марина». И взгляд при этом был такой, словно вот-вот спросит:

– Чем вы вообще занимаетесь, господа сыщики? За что я плачу вам деньги?

Плетнев, кажется, слегка расстроен. Он, как и я, рассчитывал, что мы раскрутим это дельце за день. Но не получается.

– Как продвигается расследование? – поинтересовалась Шилова.

– Успешно, – на голубом глазу ответил ей Плетнев. – У нас уже есть пара хороших зацепок.

А ведь раньше абсолютно не умел врать. Похоже, и его испортила работа.

– Денег хватает? – поинтересовалась Шилова с усмешкой. – Если нужно, я могу добавить на расходы.

А вид такой, как будто богатая купчиха полицейского-будочника отчитывает.

Плетнев тоже эту нотку в ее голосе уловил. Побагровел, зубами скрипнул.

– Спасибо, – отвечает. – Средств вполне хватит. По крайней мере, пока.

Тертый мужик. Наверняка руки чесались задушить эту раскрашенную, высокомерную куклу. Не задушил.

Номер машины таинственного плейбоя Родиона «пробили». Если ничто не помешает, завтра с ним встречусь. Сегодня звонил ему. По голосу вроде вполне нормальный мужик. Сильно удивился, когда узнал, что я из детективного агентства, потом разволновался…

Только что в комнату входила Ирина. Сказала всего два слова – «иди ужинать». Но сколько холода, сколько презрения в этих двух словах. Посмотрела на бутылку, нахмурилась, но ничего не сказала.

Хорошо, что Нинка сейчас с нами не живет. Ей было бы неприятно наблюдать, как папа и мама постепенно сходят с ума. И как отращивают клыки, чтобы когда-нибудь (думаю, это время уже не за горами) перегрызть друг другу глотки.

Тут я ставлю точку, и записи конец».

Плетнев и Ирина стояли у ворот музыкальной школы. Плетнев терпеливо ждал, пока она, прикрыв ладонью огонек зажигалки, прикурит. Огонек, однако, едва вспыхнув, тут же гас, и Ирине приходилось снова вертеть колесико зажигалки. Пальцы у нее слегка подрагивали.

– Давай я, – сказал Плетнев и хотел забрать зажигалку, но Ирина не дала.

Она мучилась еще несколько секунд, и, наконец, прикурила. Спрятала зажигалку в карман куртки, посмотрела на Плетнева и улыбнулась.

– Видишь, справилась сама. Ты, Антон, меня явно не дооцениваешь.

Плетнев тоже улыбнулся. Из окна музыкальной школы послышались детские голоса, затем кто-то бряцнул по клавишам пианино и весело засмеялся. Остальные дети подхватили его смех. Взгляд Ирины стал теплым, облачным и задумчивым.

Плетнев смотрел не на окна, он смотрел на Ирину. Видно было, что он хочет что-то сказать, но не знает, как начать. Наконец, Антон решился.

– Мой сын любит тебя больше, чем любил свою мать, – сказал он.

– Он тянется ко мне, – сказала Ирина. – Обычно в таких ситуациях говорят, что ребенку не достает женской ласки. Возможно, это и так.

– Я все жду, когда же он назовет тебя «мама», – сказал Плетнев.

– Он пытался. Но я сделала ему внушение.

– Правда?

– Правда. Он очень ласковый мальчик. Даже моя Нина не была в его возрасте такой.

Плетнев усмехнулся. Ирина посмотрела не него и заметила:

– Тебе, Антон, пора жениться. Ребенку нужна мать. И не чужая тетя, как я, а настоящая. Такая, чтобы всегда была рядом.

– Ближе тебя у него никого нет, и вряд ли когда-нибудь будет, – возразил Плетнев. Он помолчал, о чем-то напряженно думая, потом сказал: – Я, конечно, могу ошибаться, но… По-моему, Александр Борисович этого не одобряет.

Ирина подняла на него удивленный взгляд:

– Чего не одобряет?

– Того, что ты так много времени проводишь с моим сорванцом. Вы ведь с ним и по вечерам, и на выходные.

Ирина фыркнула.

– Чепуха. Саня прекрасно относится к твоему сыну. Он любит его так же, как я. Просто он сдержан в проявлении эмоций, но мужчина ведь и должен быть таким.

– Вовсе не обязательно, – сказал Плетнев. – В последнее время Турецкий уж слишком суров. Я даже забыл, когда он в последний раз улыбался.

– У него сейчас трудный период.

– Может быть, – согласился Плетнев. – Но это «трудный период» слишком сильно затянулся.

Ирина выпустила облако дыма, затушила сигарету о железную стойку ворот и бросила ее в урну. Порыв ветра разметал ее волосы. Плетнев все это время смотрел не нее и вдруг не выдержал, схватил руки Ирины, поднес их к своим губам и принялся целовать.

Ирина не возражала и не пыталась вырвать руки. Она молча и удивленно смотрела на Плетнева.

– Тебе с ним плохо, – хрипло говорил Плетнев. – Он мучает тебя. Ты должна от него уйти.

Ирина покачала головой и тихо сказала:

– Нет. Не должна.

– Он не любит тебя, – продолжал хрипло шептать Плетнев. – Он тебя не ценит. Он вообще никого не любит. Брось его.

Ирина высвободила руки и сунула их в карман летней куртки.

– Я не хочу об этом говорить, – сказала она.

– А я хочу! Я хочу, потому что…

И снова Плетнева качнуло к Ирине, словно притянуло магнитом. На этот раз он поцеловал ее в губы. Попытался обнять, но Ирина высвободилась.

– Не надо, Антон. Только не здесь.

– Почему?

– Нас могут увидеть.

– Пускай! Пускай видят. Мне нечего скрывать.

Губы Ирины тронула едва заметная, почти невесомая полуусмешка.

– Мужчине всегда нечего скрывать, – сказала она. – Его ведь никто не осудит. Осудят женщину.

– Да плевать мне на эти осуждения. Почему я должен скрываться, юлить, хитрить?

– Потому что я замужем, – сухо ответила Ирина.

– Замужем за человеком, который и в грош тебя не ставит! За человеком, которому бутылка водки дороже, чем ты! Еще год, и он превратится в пропойцу.

– Не говорит так, Антон. Это несправедливо.

– Турецкий – эгоист. Он лелеет свое маленькое личное горе, как будто это вселенская трагедия. И не замечает, как страдают его ближние. Если ты уйдешь от него, он этого даже не заметит.

– Ему плохо, – снова возразила Ирина.

Плетнев осклабил зубы в усмешке.

– Если ему так плохо, взял бы пистолет, прижал дуло к виску и спустил курок. Это был бы мужской поступок.

Ирина пристально посмотрела на Плетнева, затем небрежно проговорила «прощай», повернулась и пошла к метро.

– Ира! – окликнул ее Плетнев. – Ты сама знаешь, что я прав!

Однако она не остановилась.

Плетнев постоял еще немного, глядя ей вслед, затем повернулся и направился в другую сторону.

– Если он и дальше будет ее так мучить, я его убью, – тихо проговорил он.

– Боже мой! Боже мой! – Плотников взъерошил руками волосы. – А я все думал – почему она не пришла? Знаете, я ведь даже номер ее телефона не знаю. Я спрашивал, но она не дала. Сказала, что так интереснее.

Турецкий молча разглядывал Родиона Плотникова. Это был рослый, сильный мужчина с темными волосами и добродушным, мужественным лицом, из тех, что так нравятся женщинам. Даже ямочка на подбородке присутствовала.

Они сидели во дворе дома, в котором жил Родион. Турецкий предложил подняться, но Родион не захотел, сославшись на то, что к нему в гости приехали родственники из провинции и теперь там «не квартира, а настоящий цирк».

Переживал он вполне искренне. Лицо побледнело, губы слегка подрагивали.

«Либо он хороший актер, либо и впрямь сильно запал на эту девчонку», – подумал Александр Борисович.

– Вы встречались с ней всего несколько раз, – сказал Турецкий. – А переживаете так, словно Марина – ваша жена или сестра. Неужели, она так глубоко запала вам в душу?