Дорогие девушки - Страница 1
Фридрих Незнанский
Дорогие девушки
ПРОЛОГ
«Сегодня ночью мне в голову пришла забавная мысль. Индуисты верят в переселение душ. Так? Так. Получается, что тысячелетиями на свете живут практически одни и те же люди, но в разных обличиях. „Пускай живешь ты дворником – родишься вновь прорабом. А после из прораба и до министра дорастешь“. Примерно так. Но ведь население земли растет! Что при неизменном количестве душ выглядит странновато. Количество душ неизменно, а количество тел с каждым годом увеличивается. Дураку понятно, что душ на всех не хватит.
Но ведь мы живем, плодимся и неплохо размножаемся. Напрашиваются два вывода. Либо половина жителей земли живет без душ. Что в принципе объясняет все безобразия, которые творятся на земном шаре. Либо кто-то там наверху вынужден резать каждую душу на куски, как именинный торт, чтобы каждому досталось хотя бы по кусочку. Это тоже многое объясняет.
В любом случае, ситуация с душами довольно поганая. А значит, Царства Божьего на земле нам не видать как собственных ушей. Да ладно царство. Самое обидное, что такие псы, как я, никогда не останутся без работы. Более того – чем мельче будут душонки, тем больше у нас будет работы.
За ужином поделился этой мыслью с Ириной. Объяснял долго, путано, сбиваясь с мысли. В общем, очень долго объяснял. Пару раз приложился к стакану, чтобы перевести дух и поднабраться сил. Ирина слушала молча, но при этом смотрела на меня как на полного идиота. А потом притащила из книжного шкафа книжонку какого-то поэта из современных. Раскрыла и ткнула пальцем в строки. Вот в эти вот:
Всего четыре строки. А я пыхтел десять минут, чтобы объяснить. До чего все-таки удивительная вещь эта поэзия. Каждое слово стоит двадцати.
Не знаю почему, но мне стало обидно. Вероятно, это из-за того, что за ужином я принял грамм триста водки, а после водки я всегда становлюсь болтливым, обидчивым и сентиментальным.
С Ириной у нас по-прежнему швах. Как две половинки одного куска. Только один из них свежий, ароматный, смазанный бутербродным маслом, а второй – засохший, черствый, грязный, несъедобный. Который из этих двух кусков я? Ответ очевиден.
Вообще, забавный у нас с ней был разговор.
– Ир, – говорю, – может, сходим куда-нибудь? Развеемся.
– Куда? – спрашивает, а сама смотрит так холодно, не глаза, а две замерзшие лужицы.
– В кино, – отвечаю. – Мы с тобой сто лет не были в кино.
– Турецкий, но ты ведь на самом деле этого не хочешь.
– Может быть, – отвечаю. – А может быть, хочу.
– Если и хочешь, то не со мной.
– А с кем?
– С кем-нибудь другим. Помоложе да поярче меня и другого пола.
Хотел возразить, а потом махнул рукой. Что тут скажешь? «Может, да. А может, нет». Хорош ответ.
– Ладно, – говорю. – Тогда ты, наверно, не будешь возражать, если я проведу остаток вечера в баре?
– Что ты, – говорит, – милый. В последнее время бар тебе – дом родной. Разве я могу лишить человека дома?
– Не можешь, – отвечаю с кривой ухмылкой.
Она пожимает плечами:
– Тогда к чему эти вопросы? Иди куда хочешь.
Встала, собрала тарелки, бросила их в раковину и ушла в спальню. Вот и поговорили.
Ладно, я не в обиде. Бар так бар. Но на душе осадочек. И эти дурацкие вопросы в голове… Все время крутится – «Что же с нами, черт возьми, происходит? И когда это началось? И что такое „это“?
Кстати… вернее, совсем некстати, но… сегодня вечером позвонил Плетнев. Говорит, утром в «Глорию» заедет какая-то барышня. Барышня «жутко волнительная». Позвонила и раскудахталась в трубку: «Подруга пропала! Убили, зарезали, утопили! Жуть! Кошмар!» В чем там суть я так и не понял. Не до того было. Вообще, надо завязывать с «Глорией». Надо, Саня, надо. Чувствую себя детсадовским полицейским. Скоро буду подряжаться на поиски детских подгузников.
Частный детектив, специалист по поиску украденных подгузников Александр Турецкий! Звучит неплохо. Может быть, даже прославлюсь на этом поприще, и мою физиономию напечатают на обложке журнала «Работница». Чем не слава?»
Александр Борисович усмехнулся, пару секунд помедлил, потом закрыл тетрадь, бросил ее в верхний ящик стола и запер его на ключ.
Рука потянулась за сигаретами, однако пачка была пуста. «Черт!» – сказал Александр Борисович, смял пачку в кулаке и яростно швырнул ее в урну для бумаг.
На кухне Турецкий долго рылся в шкафах, затем пошарил на антресолях, однако сигарет нигде не нашел. На улицу идти не хотелось. Александр Борисович потихоньку прошел в спальню и прислушался к дыханию жены. Ему показалось, что дышит она неровно, прерывисто.
– Ир, – тихо позвал Турецкий.
Ответа не последовало.
– Ир, ты не спишь?
– Сплю, – ответила жена.
– Слушай, ты не видела мои сигареты? Целый блок где-то оставался.
Ирина протянула руку и включила лампу. Сонно поморгала, привыкая к свету, затем посмотрела на часы.
– Турецкий, ты разбудил меня в два часа ночи, чтобы спросить про сигареты? – спросила она с металлом в голосе. – У тебя совесть есть?
– Если бы не было, я бы дождался четырех часов утра, – ответил Александр Борисович, стараясь сохранить «хорошую мину при плохой игре».
– Что ж, ты всегда был эгоистом. Твои сигареты на балконе. В красной тумбочке. Это все?
– Слушай, Ир, чего мы все время ссоримся, а?
– Посмотри на часы и поймешь.
– Да я не про сейчас говорю. Я вообще.
– Насчет «вообще» спросишь в другой раз. Когда будешь чуточку потрезвее. Спокойной ночи, гражданин начальник.
– И вам того же.
Ирина выключила лампу, и Турецкий вышел из спальни. Настроение было окончательно испорчено.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЛЮБОВЬ
1
– Не знаю, Марина, мне кажется, что ты сильно преувеличиваешь. – Хрупкая, коротко стриженная и очень ухоженная брюнетка отпила из бокала глоток коктейля и облизнула губы быстрым красным язычком. – Все не так уж и плохо.
– А я и не говорю, что плохо, – пожала плечами ее собеседница, стройная, смазливая блондинка, из тех, про кого обычно говорят «ноги от ушей» и «девяносто-шестьдесят на девяносто». – Просто мне все надоело, понимаешь? Год идет за годом, а в жизни ничего нового.
Брюнетку звали Люда Шилова, она была владелицей фитнес-клуба и пары салонов красоты на севере столицы. Блондинку – Марина Соловьева. Она нигде не работала, жила на то, что оставил ей при разводе бывший супруг (и, судя по ухоженному виду, очень даже неплохо жила), и обожала экстремальные виды отдыха.
Вот уже десять минут Марина рассказывала Люде о том, какой пресной стала ее жизнь, пытаясь вызвать в подруге сочувствие и получить от нее моральную поддержку. Однако Люда не готова была поддержать подругу. Самой-то ей скучать было некогда, салоны и фитнес-клуб отнимали слишком много времени.
Люда была убеждена, что для Марининой хандры люди давным-давно придумали определение, и звучало оно так: «Девка с жиру бесится».
Марина закурила, а Люда посмотрела на ее тонкое, томное, капризное лицо и сказала:
– Тебе нужно сменить обстановку. Съезди куда-нибудь, развейся.
– Куда? – насмешливо прищурив зеленые глаза, поинтересовалась Марина.
Люда пожала плечами:
– Ну, не знаю. Если надоел юг, смотайся на север. В тундру, на Аляску. Покатайся на оленьих упряжках, поешь строганину, поохотся на белых медведей.
Марина усмехнулась.
– Ага. И потрахайся с моржами, так что ли?
– Почему обязательно с моржами. Там ведь есть эти… как их… чукчи. Или эскимосы. Наверняка среди них есть настоящие самцы. Они ведь живут как первобытные люди – все добывают своими руками.