Дорога воспоминаний - Страница 12

Как это все понятно теперь и каким пустяком казалось тогда! Старуха начала обходить всех и каждого, болтать, что-де он снял заклятье с больного животного, а поскольку и в этом городке, как и следовало ожидать, была своя колдунья, некая миссис Комфрей, все, за исключением его самого, восприняли это как брошенный ей вызов.

Ну и бой же был! К добру ли, худу ли, но сам он в этом «сражении» пальцем не пошевелил. Едва только слух о новоявленном исцелителе дошел до ушей миссис Комфрей, она во всеуслышание поклялась уничтожить конкурента. Но поскольку никто не взял на себя труд довести до его сведения, что колдунья напускает на него порчу, ни одно из ее заклятий на него не подействовало. Кончилось тем, что старая карга заболела коклюшем и протянула ноги.

После этого, конечно, уже можно было не заботиться о своей репутации. Мелкотравчатых чародеев и ведьм, способных высушить ручей в летнюю жару или досадить ближнему тем, чтобы у того молоко свернулось, в округе было пруд пруди, зато похвастаться колдуном, который убивает своими заклятьями, мог не каждый город. Конечно, на него сразу ополчились местные церковники, и знай он, что ждет его впереди, он бы с легким сердцем позволил им тогда же изгнать себя из городка (горожане воспротивились сожжению его на костре — слишком многие считали миссис Комфрей виновницей всех их неприятностей и бед).

Вот тогда-то и взял его под свою защиту старый Монастикус, и это его, Альфьери, и погубило. Викарий хотел во что бы то ни стало расправиться с новоявленным колдуном, и такая защита казалась тогда очень ко времени. Дело не только в том, что Монастикус самый богатый купец в семи графствах… люди шепотом говорили, будто он незаконнорожденный сын священника (отсюда и его имя), и говорили также, будто и сам он втихомолку занимается ведовством. Такого лучше не задевать. Альфьери наврал ему, что весьма сведущ в магии, и Монастикус, никогда не проходивший мимо того, что могло дать прибыль, помог ему заявить о себе как о практикующем маге и даже отдал в обучение Альфьери своего сына. Не иначе как решил: Альфьери передаст ему все, что знает, а потом они избавятся от учителя, и дело станет, так сказать, чисто семейным.

Надо же было наболтать столько! Он осыпал проклятиями свой лживый язык, называя при этом имена, от одного упоминания которых весь городок, если верить книгам, должен был бы провалиться в тартарары. Ничего такого, однако, не произошло. Книги! Больше он ни на йоту не верил им. Сочинив историю о том, как один из прежних учеников, когда его не было дома, вызвал демона огня и не сумел с ним справиться, так что демон сжег его, Альфьери, библиотеку, он уговорил старого Монастикуса купить ему все книги по волшебству и магии. Но хоть и много рецептов в этих книгах, ни один не действует!

Он окинул полку взглядом. Симон Маг — тьфу! Михаил Псел — сплошная чушь! Гермес Трисмегист — полоумный! Жалкие лгуны, все до единого.

И однако… может быть, именно потому, что слишком уж давно его считают обладателем знаний и умений, которых у него нет, и он уже начинает верить в них сам… Но, черт возьми, должно же быть хоть сколько-нибудь правды во всем этом! Был ведь в Вюртемберге тот, как его… Фостер? Нет, не Фостер, а Фауст — именно так. У него, как рассказывают, получалось совсем неплохо — фонтаны вина били из столов и тому подобное. Но, с другой стороны, Фауст занимался колдовством очень долго, а получаться у него стало только потом. Это вам не какой-нибудь бродячий коровий лекарь Альфьери, у которого только и есть, что хорошо подвешенный язык да некая толика везения — совсем небольшая, если задуматься.

Что ж, можно попробовать еще разок, хотя бы для практики. Тем более что практика ему нужна, ох как нужна! В конце концов, даже если Гаргрийн и вправду облапошил его, подсунул вместо крови летучих мышей что-нибудь другое (а это вполне возможно, учитывая, сколько их, колдунов, ему приходится снабжать своими товарами), все равно с тем именем, Элевстис, у него в последний раз, когда он пытался вызвать демонов, чуть было что-то не получилось.

Элевстис… да, правильно: Э-лев-стис. Может быть, если в этот раз он произнесет внятно и правильно, все получится?

Он взял с полки свою лучшую волшебную палочку (золотую, с серебряными концами) и, тщательно выбрав место, стал около пентаграммы. То и дело заглядывая в открытую книгу рядом, на пюпитре, он налил масла в светильники, сжег еще одно красное петушиное перо, подбросил сушеных трав на жаровню и начал:

— In nomine Belphegoris conjuro te…

В центре пентаграммы что-то ярко вспыхнуло, и появилась человеческая фигура, ошеломленно озирающаяся вокруг.

Чувствуя, что у него подкашиваются ноги, Альфьери нащупал сзади стол и прислонился к нему. Все не так, все не по правилам! Он ведь даже не дошел до той части, где называют Элевстиса. Но все-таки (и он, прищурившись, вгляделся получше) кое-чего он достиг. И если даже это не совсем то, чего он ожидал, все равно перед ним настоящий, самый что ни на есть доподлинный демон. Никто другой просто не может быть!

Твердо, с уверенностью, которой на самом деле вовсе не испытывал, он сказал

— Покорись моей воле, демон! Исполняй повеления своего господина!

Из потока слов, который обрушил на него демон, Альфьери понял лишь немногие, и это его очень расстроило. Если ему не повезло и он вызвал какого-то из этих арабских джиннов, о которых упоминает «АльХазред», никакой пользы от этого не будет. Он и латынь понимает плохо, а уж об арабском и говорить нечего.

Он заговорил снова, но уже не так уверенно:

— Кто ты? Назови себя, я хочу знать твое имя.

В колеблющемся свете трудно было хорошо разглядеть демона, однако, присмотревшись, он увидел, что ростом демон с довольно высокого человека, ни хвоста, ни рогов у него нет и даже пламени не изрыгает. Не бог весть что за демон, какая-то мелкота. Вот тебе и везенье! И самое худшее во всем этом, что он, Альфьери, один и нет свидетелей его триумфу.

И, однако, в фигуре демона явно было что-то сверхъестественное. Собравшись с духом, Альфьери заговорил опять:

— In nomine Belphegoris, Adonis, Osiris, Lamachthani…

Он продолжал заклинание и вдруг умолк, охваченный изумлением и ужасом: демон поднял руку к подбородку, исторгнул огонь из кончиков пальцев, поднес к чему-то, что держал во рту, и теперь дышал дымом! Альфьери, едва сдержав крик, отпрянул назад.

Демон, между тем, неторопливо оглядев комнату, принял, похоже, какое-то решение. Выпустив облако дыма, он медленно заговорил, и эхо его голоса гулко отдавалось в доме. Говорил он как-то чудно… но, может, он явился из частей преисподней, предназначенных для грешников других стран.

А сказал демон вот что:

— Это надо же, чтобы все так совпало! Пять источников инфракрасных лучей, а чтение заклинаний вслух, видно, дает молярные вибрации — условия почти идеальные! Не отсюда ли легенды о чертях и духах? Эй, послушай!

Альфьери подпрыгнул чуть не до потолка.

— Ч-что? — пролепетал он дрожащим голосом.

— Ты волшебник, колдун — или кто?

— Я волшебник, — сказал Альфьери, судорожно цепляясь за остатки самообладания. — Я учился в университете Алькалы, — поспешил он добавить, надеясь произвести на демона впечатление, — и я приказываю, чтобы ты мне служил.

Не обратив никакого внимания на его последпие слова, демон продолжал оглядывать комнату.

— Это надо же, чтобы так совпало! — повторил он, явно поглощенный своими мыслями. — Может, ты ктонибудь из знаменитых? Не Фауст, случайно? — спросил он Альфьери.

— Нет, — неохотно признался тот и назвал себя.

— Никогда не слышал, — сказал, глядя мимо него, демон. — Меня, кстати, зовут Ал Снид.

Все шло как-то не так, и Альфьери ухватился за единственное, что понял.

— Не из аравийских ли ты стран, Аль-Снид? — спросил он запинаясь.

— Слишком низкий уровень, до идеи путешествий во времени пока еще не доросли, — констатировал Снид. — Нет, я из Лондона. Я бы с превеликим удовольствием остался и поболтал с тобой, но спешу — хочу посмотреть, как в пятьдесят пятом году до рождества Христова в Британии высаживается Юлий Цезарь. Ты уж извини меня.