Дорога в тысячу ли - Страница 6

— Хм-хм, — пробормотала испуганная и обеспокоенная Чанджин. — Мы должны немедленно перенести его отсюда, иначе другие могут заболеть. Тукхи, убери все из кладовки. Скорее.

Чанджин решила положить гостя там, где спал ее муж во время болезни, хотя было бы намного легче, если бы юноша мог пройти в заднюю часть дома сам и им бы не пришлось нести его. Чанджин потянула за угол матраса, пытаясь разбудить гостя.

— Пастор Пэк, господин, господин! — Чанджин коснулась его плеча. — Господин!

Наконец Исэк открыл глаза. Он не мог вспомнить, где находится.

Во сне он вернулся домой, отдыхал в яблоневом саду, где деревья усыпаны россыпью белых цветов. Очнувшись, он узнал хозяйку пансиона.

— Все в порядке?

— У вас туберкулез? — спросила Чанджин.

Он покачал головой.

— Нет, он был у меня два года назад. С тех пор я хорошо себя чувствую. — Исэк коснулся лба и почувствовал, что волосы намокли от пота, попытался поднять голову, но она оказалась чересчур тяжелой. — О, понятно, — сказал он, заметив красные пятна на подушке. — Мне очень жаль. Я бы не приехал сюда, если бы знал, что могу навредить вам. Я должен немедленно уехать. Я не хочу подвергать вас опасности. — Исэк закрыл глаза, навалилась ужасная усталость.

Всю жизнь Исэк был слабым, туберкулез стал лишь одной из многих болезней, которые он перенес. Его родители и врачи не хотели, чтобы он ехал в Осаку; только его брат Ёсоп думал, что для него так будет лучше, поскольку в Осаке теплее, чем в Пхеньяне, и потому, что Ёсоп знал: Исэк не хочет, чтобы его считали инвалидом, а большую часть жизни с ним обращались именно так.

— Я должен вернуться домой, — сказал Исэк, не открывая глаз.

— Вы умрете в поезде. Сначала вам станет хуже, и только потом появится надежда на улучшение. Вы можете сидеть? — спросила Чанджин.

Исэк приподнялся и прислонился к холодной стене. Он почувствовал, как устал в пути, ему казалось, что медведь навалился на него. Он с трудом перевел дыхание и повернулся к стене, чтобы откашляться. На стене остались пятна крови.

— Вы останетесь здесь, пока не поправитесь, — сказала Чанджин.

Они с Сонджей переглянулись. Они не заболели, когда Хуни заразился туберкулезом, но девочки с этой опасностью еще не сталкивались, да и постояльцев следовало как-то защитить. Чанджин посмотрела ему прямо в лицо.

— Вы сможете дойти до задней комнаты? Нам придется отделить вас от других жильцов.

Исэк попытался встать, но не смог. Чанджин кивнула. Она велела Тукхи сходить за аптекарем, а Пукхи — вернуться на кухню и заняться приготовлением ужина для постояльцев.

Чанджин заставила его лечь на постель, а потом медленно потащила прямо на матрасе по направлению к кладовке, так же, как передвигала мужа три года назад.

Исэк пробормотал:

— Я не хотел причинить вам вред.

Молодой человек мысленно проклинал себя за желание увидеть мир, покинуть дом, за то, что был достаточно самоуверен, чтобы отправиться в Осаку, хотя понимал, что едва ли сумеет выздороветь. Если он заразит кого-то из людей, с которыми поневоле вступил в контакт, их смерть будет на его совести. Если он должен умереть, он надеялся сделать это быстро и не увлечь за собой невинных.

4

Июнь 1932 года

В начале лета, менее чем за шесть месяцев до того, как молодой пастор прибыл в пансион, Сонджа познакомилась с новым рыбным брокером Ко Хансо.

В утренние часы, когда Сонджа шла на рынок за продуктами, с моря дул прохладный ветер. Так было с тех пор, как младенцем, привязанная к спине матери, она впервые отправлялась на рынок под открытым небом в Нампходоне, и затем, маленькой девочкой, взяв за руку отца, брела туда почти час из-за его кривой ноги. Прогулка с ним была приятнее, чем с матерью, потому что все в деревне тепло приветствовали ее отца. Деформированный рот Хуни и его неловкие шаги, казалось, исчезали, когда соседи начинали расспрашивать его о семье, пансионе, постояльцах. Хуни говорил мало, но многие искали спокойного одобрения и вдумчивого взгляда его честных глаз.

После смерти Хуни обязанность закупать продукты на рынке легла на плечи Сонджи. Ее маршрут не отличался от того, которому ее научили мать и отец: сначала свежие продукты, затем суповые кости от мясника, затем к прилавкам, где почтенные матроны сидели на корточках рядом с заполненными специями сосудами, в которых сверкали чешуей рыбы-сабли и пухлые морские окуни, пойманные несколько часов назад, выложенные на кусках брезента. Обширный рынок морепродуктов — один из крупнейших в Корее — тянулся через скалистый пляж, покрытый галькой и обломками камня, и торговки громко зазывали клиентов. Сонджа покупала морские водоросли у жены угольщика, у которой был самый качественный товар. Именно эта торговка первой заметила, что новый рыбный брокер уставился на девочку из пансиона.

— Бесстыдник. Как он смотрит! Да он уже достаточно стар, чтобы быть ей отцом! — Торговка закатила глаза. — То, что он богатый человек, не позволяет ему так нагло себя вести с симпатичной девушкой из хорошей семьи.

Сонджа подняла глаза и увидела незнакомого человека в светлом западном костюме и белых кожаных туфлях. Он стоял рядом с другими брокерами, занимавшимися продажей морепродуктов. У него была панамская шляпа, как у актеров на киноафишах, хотя и не безупречной белизны; среди всех Ко Хансо выделялся, как элегантная птица с молочно-белым оперением среди темных собратьев. Он пристально смотрел на Сонджу, едва обращая внимание на мужчин вокруг него. Рыночные брокеры контролировали оптовые закупки всей рыбы. Они не только имели возможность устанавливать цены, но и наказать любого капитана лодки или рыбака, отказавшись покупать его улов; они также вели дела с японскими чиновниками, которые контролировали доки. Все опасались брокеров, и мало кто чувствовал себя комфортно в их обществе. Брокеры редко общались с теми, кто не входил в их круг. Жильцы в пансионе говорили о них, как о высокомерных выскочках, которые присваивали всю прибыль от рыбалки, но не пачкали белые гладкие руки пахучей рыбой. Несмотря на это, рыбаки старались поддерживать хорошие отношения с этими людьми: у тех водились наличные деньги для покупок и возможность выплатить аванс, когда улов не был хорошим.

— Такая девушка, как ты, обязательно должна привлечь внимание достойного человека, но этот кажется не слишком подходящим. Он уроженец Чеджу, но живет в Осаке. Я слышала, он умеет свободно говорить по-японски. Мой муж говорит, что он умнее всех остальных, вместе взятых, но ужасно хитрый. Э-хм! Он все еще смотрит на тебя! — Торговка водорослями покраснела до корней волос.

Сонджа покачала головой, не желая проверять слова торговки. Когда постояльцы флиртовали с ней, она игнорировала их и делала свою работу, и теперь не собиралась поступать иначе. А жена угольщика, как правило, все преувеличивала.

— Есть сегодня те водоросли, которые любит мама? — спросила Сонджа, разглядывая продолговатые груды высушенных морских растений, сложенных, как ткань, разделенных рядами по качеству и цене.

Торговка прищурилась, а затем завернула большую порцию морских водорослей для Сонджи. Девушка подсчитала монеты, затем приняла покупку двумя руками.

— Сколько постояльцев теперь у твоей матери?

— Шесть. — Краем глаза Сонджа видела, что тот человек разговаривал с другим брокером, но все еще смотрел в ее сторону. — Она очень занята.

— Конечно! Сонджа, жизнь женщины — это бесконечная работа и страдания. Страдания, а затем еще большие страдания! Лучше ожидать их заранее. Ты становишься женщиной, поэтому тебе следует это понимать. Мужчина, за которого женщина выходит замуж, полностью определяет качество ее жизни. Хороший человек — достойная жизнь, а плохой человек — проклятая жизнь, но в любом случае женщину всегда ждут страдания и тяжелый труд. Никто не будет заботиться о бедной женщине, кроме нее самой.

Госпожа Чон погладила себя по животу, который вечно распирали газы, и обернулась к новому клиенту, позволяя Сондже вернуться домой.