Дорога в Рим - Страница 1

Александрия, зима 48 г. до н. э.

— Скорее, будьте вы прокляты! — рычал оптион[1], лупя легионеров по спинам развернутым плашмя мечом. — Цезарь ждет!

Подгонять, впрочем, и не требовалось. Десять воинов, высланных в ночной дозор на Гептастадион — узкую рукотворную дамбу, которая соединяла пристани с островом посередине гавани, — были теперь окружены водой и отрезаны от всех. Добра такая позиция никак не сулила.

Желтый свет Фароса, огромного александрийского маяка, терялся в пламени горящих у причала кораблей. Пущенный людьми Цезаря огонь мгновенно охватил суда и перекинулся на береговые постройки и здания библиотеки, от зарева стало светло, как днем. Многотысячная египетская армия, в которую успели влиться оттесненные было отряды, готовилась атаковать войско Цезаря, замершее в сотне шагов от Гептастадиона — естественного защитного рубежа.

Ромул с Тарквинием пустились бегом вместе с легионерами: если египетские полчища обрушатся на римлян — всем грозит гибель, и даже отбросить первую атаку не значит выжить. Египтяне превосходят их числом, весь город кишит врагами, и надежного пути к отступлению нет: дамба ведет к одинокому острову. Вся надежда на римские корабли, хотя забраться на них под натиском подступающего противника — задача не из легких.

Нахмурившись, Ромул с тоской взглянул на только что отчалившую трирему — она направлялась к выходу из западной гавани, неся на борту Фабиолу, его сестру-близнеца. После девяти лет разлуки им довелось увидеться лишь на миг; Фабиола уплывала, ища спасения от опасности. Ромул, бессильный ее остановить, все же не чувствовал горечи и радовался тому, что она жива и ей ничто не грозит. Он надеялся, что Митра донес до нее последний выкрик — «Двадцать восьмой легион!» — и что сестра, о которой он так долго возносил молитвы богам, сумеет его отыскать.

Однако теперь — как и частенько прежде — юноше предстояло биться за свою жизнь.

Насильно завербованные в легион, они с Тарквинием стали частью Цезарева войска под Александрией — войска, которому сейчас грозил близкий разгром. Впрочем, даже в такой опасности Ромулу было чем утешаться: если Элизия не миновать, он войдет в него не рабом, не гладиатором, не наемником и не пленным.

Юноша расправил плечи. Ну уж нет. Он теперь римский легионер, хозяин своей судьбы, и Тарквиний ему не указчик. Всего час назад светловолосый друг поведал ему, что в убийстве, заставившем Ромула бежать из Рима, повинен он, Тарквиний. Ромула до сих пор трясло; от одуряющего водоворота, в котором бурлили неверие, горечь и гнев, кружилась голова — однако сейчас было не время думать о прошлом.

Запыхавшиеся легионеры его отряда уже вливались в задние шеренги римского войска, выстроенного всего в шесть рядов; совсем близко слышались командные окрики, бряцание оружия и вопли раненых. Оптион о чем-то советовался с ближайшим командиром, явно нервничающим тессерарием, — помимо шлема с поперечным гребнем и чешуйчатого панциря, как у оптиона, того отличал длинный жезл, которым он удерживал легионеров в строю. Пока он с такими же низшими командирами оставался сзади и следил, чтобы никто не обратился в бегство, центурионы держались ближе к передним рядам: в отчаянных битвах, подобных нынешней, выслужившиеся из солдат ветераны укрепляли решимость всего легиона.

Чуть погодя оптион повернулся к своим:

— Наша когорта — здесь.

— Вот счастье-то, — буркнул кто-то из солдат. — Ровнехонько в середине строя.

Оптион, словно в знак подтверждения, хмуро усмехнулся — основные потери и впрямь придутся на эту часть войска.

— До сих пор вам везло, скажите спасибо, — отрезал он. — Вливаемся в центурию! Строиться в две шеренги!

Легионеры с ропотом подчинились.

Ромул, Тарквиний и четверо их товарищей оказались в переднем из двух рядов — обычная судьба новобранцев. Ромул, чуть ли не самый высокий в войске, оглядел местность: поверх конских хвостов, украшающих круглые бронзовые шлемы, в воздухе мелькали вознесенные к небу штандарты центурий, над правым флангом парил серебряный орел — знак легиона, призванный поднимать боевой дух. При виде этого римского символа, к которому юноша успел проникнуться любовью, сердце забилось сильнее: орел, как ничто другое, помогал Ромулу помнить, что он римлянин. Величественной и гордой птице, парящей в выси, не было дела до сословий — на поле битвы ценились лишь смелость и боевая отвага.

Дальше, за орлом, колыхалось море оскаленных лиц и сияющего оружия, гигантскими волнами подступающее к легионам.

— У них в руках скутумы! — в замешательстве воскликнул Ромул. — На нас идут римляне?

— Бывшие, — бросил сосед слева. — Переметнулись к местным.

— Значит, люди Габиния, — предположил Тарквиний.

Собеседник лишь кивнул в ответ. На Тарквиния устремились любопытные взоры, особенно от стоящих слева: длительная пытка, которой подверг его Вахрам, примпил Забытого легиона, оставила на щеке гаруспика ярко-алый шрам в форме ножевого лезвия.

Благодаря Тарквинию Ромул уже знал историю Птолемея XII — отца нынешних правителей Египта, низложенного больше десятка лет назад. Птолемей, в отчаянии взывая к Риму, сулил горы золота тому, кто вернет ему трон, и сирийский проконсул Габиний не упустил случая. Ромул, его галльский друг Бренн и Тарквиний тогда служили в армии Красса.

— Точно, — процедил легионер. — Сам-то Габиний с позором уполз в Рим, а эти остались.

— Сколько их? — спросил Ромул.

— Несколько тысяч. А уж помощников поди сосчитай — нубийские застрельщики, иудейские наемники, критские пращники и лучники… Мало не покажется.

— Еще и пехота, — добавил другой голос. — Беглые рабы из наших провинций.

Его слова отозвались в рядах гневным ропотом.

Ромул бросил взгляд на гаруспика. Никто не должен знать правду, особенно о Ромуле: рабам в регулярной армии не место, вступление в ряды легионеров (к которому Ромула так настойчиво вынудили) каралось смертью.

Куда этим шлюхиным детям против нас! — заявил первый легионер. — Вытрясем из них семь сортов дерьма!

Бравада пришлась по вкусу, воины заухмылялись.

Ромул еле удержал язык за зубами. Соратники Спартака, все поголовно рабы, не раз одерживали верх над римским войском, да и сам он стоил трех обычных легионеров. Александрийские рабы, защищающие свою новую родину, тоже могут оказаться сильным противником. Только вот заявлять об этом лучше бы не здесь и не сейчас. Впрочем, с горечью подумал юноша, время для таких разговоров вряд ли наступит…

С оружием наготове легионеры ждали, прислушиваясь к подступающему шуму битвы. Вражеские дротики и камни летели в римский строй, сбивая воинов с ног; Тарквинию с Ромулом, за неимением щитов, оставалось лишь припадать к земле и молиться, чтобы свистящая в воздухе смерть их миновала. Уверенности от этого не прибавлялось. Правда, число убитых — а значит, и свободных доспехов — все росло, и когда в переднем ряду крепкий солдат рухнул, пронзенный копьем в шею, Ромул тут же без особой брезгливости стянул с него шлем. Живым защита нужнее. Даже пропитанный потом войлочный подшлемник, нахлобученный в первую очередь, показался юноше чуть ли не броней. Скутум убитого достался Тарквинию; еще одного щита — для Ромула — ждать пришлось недолго.

Оптион одобрительно крякнул: у этих бродяг не только хорошее оружие, но и полезные в бою навыки.

— Вот теперь будет спокойнее, — заметил Ромул, поднимая длинный овальный щит за поперечную ручку. В полном вооружении они не бились уже давно — с тех пор, как четыре года назад отгремел последний бой Забытого легиона. Вспомнив гибель Бренна, который тогда прикрывал их с Тарквинием бегство, Ромул нахмурился и виновато притих.