Дорога в рай (Рассказы) - Страница 13

    – Нет. Пользоваться телефоном запрещено.

    – Почему?

    – Отсюда звонят только Богу.

    – Так что же со мной произошло?

    – Не вернулся с боевого задания, считаешься убитым.

    – Неправда. Это ложь. Гнусная ложь, потому что вот я здесь, а вы говорите - не вернулся. Просто вы хотите запугать меня, но вам это не удастся. Вам это не удастся, это я говорю, потому что я знаю, что это ложь, и я возвращаюсь в свою эскадрилью. Вы меня не остановите, потому что я просто встану и пойду. Видите, я уже иду, видите - иду.

    Я поднялся с кресла и побежал.

    – Сестра, покажите мне еще раз эти рентгеновские снимки.

    – Вот они, доктор.

    Снова тот же женский голос, на этот раз ближе.

    – Что-то вы сегодня ночью расшумелись. Дайте я поправлю вам подушку, а то вы ее с кровати сбросите.

    Голос был совсем близко. Он звучал мягко и ласково.

    – Я пропал без вести?

    – Ну что вы, конечно нет. С вами все в порядке.

    – А мне сказали, что пропал.

    – Не говорите глупости. У вас все хорошо.

    Глупости, глупости, глупости, но день-то до чего хороший, и бежать никуда не хочется, и остановиться нельзя. Я продолжал бежать по траве и не мог остановиться, потому что ноги сами несли меня, и я не мог ничего с этим поделать. Они будто и не моими были, хотя когда я посмотрел вниз, то увидел, что мои, и ботинки мои, да и ноги составляют с телом одно целое. Но они не хотели слушаться меня. Они бежали себе по полю, и я вынужден был бежать вместе с ними. Я бежал, бежал, бежал, и, хотя в некоторых местах на поле встречались кочки и ухабы, я ни разу не споткнулся. Я бежал мимо деревьев и изгородей, и на каком-то поле мне встретились овцы. Они перестали щипать траву и бросились наутек, когда я пробегал мимо. Раз я увидел свою мать в светло-сером платье. Она собирала грибы. Когда я пробегал мимо, она подняла голову и сказала: "Я собрала уже почти целую корзину. Скоро пойдем домой, хорошо?" Но мои ноги не пожелали останавливаться и продолжали бежать.

    Потом я увидел отвесную скалу. А за ней было темно - это я тоже видел. Вот стоит себе эта скала, а за ней сплошная темнота, хотя, когда я бежал по полю, светило солнце. Солнечные лучи не проникали дальше скалы, за которой была одна лишь темнота. "Вот, наверное, где начинается ночь", - подумал я и снова попытался остановиться, но и на этот раз не вышло. Мои ноги побежали быстрее к скале, делая большие шаги. Я попытался остановить их, схватившись за штанину, но и это не помогло. Тогда я попробовал упасть. Но мои ноги оказались проворнее, и, падая, я всякий раз приземлялся на обе ступни и продолжал бежать.

    Теперь скала и темнота были гораздо ближе, и я видел, что если не остановлюсь, то свалюсь со скалы. Я еще раз попытался броситься на землю и снова приземлился на ступни и продолжал бежать.

    Оказавшись у обрыва, я по-прежнему бежал быстро, а потому полетел в темноту и стал падать.

    Поначалу было не очень темно. Я видел деревца, росшие на склоне скалы, и по пути я хватался за них руками. Несколько раз мне удавалось ухватиться за ветки, но те всякий раз тотчас ломались, потому что я был такой тяжелый, да и падал так быстро, а однажды я вцепился обеими руками в толстый сук. Дерево согнулось, и я услышал, как корни с треском вырываются из скалы, так что я вместе с деревом полетел дальше вниз. Потом стало темнее, потому что солнце и день остались далеко в полях за вершиной скалы. Падая, я старался не закрывать глаза и видел, как темнота из серо-черной делается черной, из черной - иссиня-черной, из иссиня-черной превращается в сплошную тьму, до того осязаемую, что я мог коснуться ее руками, а вот видеть не мог. Я продолжал падать, но было так черно, что нигде ничего не было видно. Что-либо предпринимать было бесполезно, как бесполезно было беспокоиться или думать о чем-то, и всему виной темнота и падение. Бесполезно, и все тут.

    – Сегодня вы выглядите лучше. Намного лучше.

    Опять женский голос.

    – Привет.

    – Привет. Мы уж решили, что вы никогда не придете в сознание.

    – Где я?

    – В Александрии. В госпитале.

    – И давно я здесь?

    – Четыре дня.

    – Сколько сейчас времени?

    – Семь утра.

    – Почему я ничего не вижу?

    Я услышал, что она подошла ближе.

    – Просто мы ненадолго наложили вам на глаза повязку.

    – Ненадолго - это насколько?

    – Скоро снимем. Да вы не беспокойтесь. С вами все в порядке. Знаете, а вам очень повезло.

    Я пытался ощупать свое лицо, но у меня ничего не вышло. Под пальцами было что-то другое.

    – Что у меня с лицом?

    Я услышал, как она подошла к кровати и коснулась моего плеча.

    – Не говорите больше ничего. Вам нельзя разговаривать. От этого вам может быть только хуже. Лежите спокойно и ни о чем не беспокойтесь. У вас все в порядке.

    Я услышал, как она подошла к двери, открыла, а потом закрыла ее.

    – Сестра, - сказал я. - Сестра.

    Но она уже ушла.

Мадам Розетт

    – О Боже, до чего же хорошо, - сказал Старик.

    Он лежал в ванне: в одной руке - стакан виски с содовой, в другой сигарета. Ванна наполнилась до краев, и время от времени он добавлял горячей воды, поворачивая кран пальцами ног.

    Он приподнял голову и отхлебнул виски, потом снова откинулся и закрыл глаза.

    – Умоляю тебя, вылезай, - послышался голос из соседней комнаты. Вылезай, Старик, ты уже больше часа там сидишь.

    Юнец сидел голый на краю кровати, медленно попивая из стакана и дожидаясь своей очереди.

    – Ладно, - отозвался Старик. - Выпускаю воду.

    И он протянул ногу и вытащил пальцами пробку.

    Юнец поднялся и побрел в ванную со стаканом в руке. Старик полежал в ванне еще немного, потом бережно поставил свой стакан на полочку для мыла, поднялся и взял полотенце. Он был невысокого роста, приземист, с сильными толстыми ногами и выступающими икрами. У него были грубые вьющиеся рыжие волосы, а тонкое, несколько заостренное лицо покрыто веснушками. Рыжие волосы росли у него и на груди.

    – Боже мой, - сказал он, глянув на дно ванны, - да я полпустыни сюда принес.

    – А ты смой песок и пусти туда меня. Я пять месяцев не мылся в ванне.

    Это было в начале войны, когда мы сражались с итальянцами в Ливии. Очень были трудные денечки, потому что летчиков не хватало, а летать приходилось много. Из Англии их, разумеется, не могли прислать, поскольку шла битва за Британию. Поэтому приходилось подолгу оставаться в пустыне, ведя странную, неестественную жизнь, обитая в одной и той же грязной маленькой палатке, моясь и бреясь каждый день из той же кружки, из которой до этого чистил зубы, постоянно вынимая мух из чая и из тарелок с едой, при этом песчаные бури одинаково бушевали как вне палаток, так и внутри их, и даже обычно уравновешенные мужчины ожесточались, теряли самообладание, срываясь на товарищах и злясь на самих себя. Они страдали дизентерией, "египетским поносом", у них болели уши, и их донимали все те болячки, которые неизбежны при жизни в пустыне. На них падали бомбы с итальянских С-79, у них не было воды, женщин, они не видели, чтобы из земли росли цветы. У них почти ничего не было, а был лишь песок, песок, песок. На старых "глостер-гладиаторах" они сражались с итальянскими СР-42, а когда не летали, не знали, чем себя занять.

    Иногда кто-нибудь ловил скорпионов, сажал их в канистры из-под керосина и заставлял сражаться не на жизнь, а на смерть. В эскадрилье всегда был чемпион среди скорпионов, свой Джо Луис ¹³, который был непобедим и выигрывал все бои. Ему давали кличку; он становился знаменитым, а его тренировочный рацион держался под большим секретом, известный только хозяину. Считалось, что тренировочный рацион для скорпионов очень важен. Одних кормили солониной, другим давали нечто под названием "маконачиз" - отвратительные мясные консервы, третьих потчевали живыми жуками, а еще были такие, которых заставляли выпить перед боем немного пива. От пива скорпион будто бы становится счастливым и обретает уверенность. Эти последние всегда проигрывали. Но были великие битвы и великие чемпионы, а по вечерам, когда полеты заканчивались, можно было увидеть группу летчиков и техников, собравшихся на песке в кружок. Опершись руками о колени, они следили за битвой, подбадривали скорпионов и кричали, как кричат зрители во время поединка боксеров или борцов. Потом приходила победа, и хозяин победителя ликовал. Он плясал на песке, кричал, размахивал руками и громко расписывал достоинства победоносного питомца. Хозяином самого выдающегося скорпиона был сержант, которого звали Мечтатель. Он кормил чемпиона одним лишь мармеладом. У скорпиона была неприличная кличка, но он выиграл подряд сорок два боя, а потом тихо скончался во время тренировки, и это случилось как раз тогда, когда Мечтатель раздумывал над тем, не отпустить ли его для воспроизводства себе подобных.