Дорога в один конец - Страница 4

Он резко умолк.

Куллинан бросил взгляд на Уоршоу и сказал:

— Он разговорился, и мы можем перейти непосредственно к делу. — Потом добавил, обращаясь к Фолку: — Расскажи, как ты встретился с Зетоной.

— Я один в Коллидоре, брожу по городу. Он огромный, беспорядочный, с забавными коническими домами и запутанными улицами, но, несмотря на внешнюю разницу, очень похож на Землю. Люди везде люди. Здешние жители странные, да, но у них одна голова, две руки и две ноги, что делает их больше похожими на людей, чем многих других чужеземцев, которых я видел. Уоршоу дал нам свободный день. Не знаю, почему я ушел с корабля, но я здесь, в городе, один. Один. Один, черт побери!.. Улицы здесь замощены, а пешеходные дорожки — нет. Внезапно я чувствую сильную усталость и головокружение. Сажусь на край тротуара, обхватываю голову руками. Чужеземцы просто проходят мимо, как люди в любом большом городе. Мама, думаю я. И потом: что со мной такое? Внезапно внутри взрывается огромное пустое одиночество, оно затопляет меня целиком, и я начинаю плакать. Я очень давно не плакал. Но теперь плачу, задыхаюсь, хриплю, слезы катятся по лицу и скапливаются в уголках рта. На вкус они соленые. Как будто идет дождь. Там, где меня ранило, возникает боль — начинается около уха и, словно голубое пламя, охватывает все тело до самых бедер. Чертовски больно! А ведь доктора говорили, что боли больше не будет. Обманули, значит. Одиночество кажется мне герметическим скафандром, в котором я замкнут, отрезан от всех. Мама, снова думаю я. Что-то внутри бормочет: «Веди себя как взрослый», но все тише и тише. Я продолжаю плакать и отчаянно хочу, чтобы мама снова была со мной. До меня внезапно доходит, что я практически не знал ее, не считая первых нескольких лет жизни. Потом возникает мускусный, немного тошнотворный запах, и я понимаю, что рядом кто-то из чужеземцев. Сейчасюн схватит меня за загривок и потащит прочь с общественного места, каким является улица, как слезливого пьянчужку. Достанется же мне от Уоршоу! «Ты плачешь, землянин», — говорит ласковый голос. Коллидорианский язык вообще мягкий, текучий и прост в изучении, но эти слова звучат в особенности тепло. Я поворачиваюсь и вижу крупную женщину. Местную. Да, плачу, говорю я и отворачиваюсь. Большие руки опускаются мне на плечи, крепко сжимают их, и я вздрагиваю. Немного странное чувство — когда тебя касается чужеземная женщина. Она садится рядом и говорит: «Ты очень грустный». Так оно и есть, говорю я. «Почему тебе грустно?» Тебе не понять, говорю я, отворачиваюсь и чувствую, как снова начинают течь слезы, и она сильнее сжимает мне плечи. От ее запаха меня чуть не выворачивает наизнанку, однако через несколько мгновений я осознаю, что он сладковатый и в каком-то смысле приятный. На ней платье, делающее ее похожей на мешок с картошкой, от него исходит резкий запах, но она притягивает мою голову к своей большой теплой груди. «Как тебя звать, грустный землянин?» Фолк, говорю я. Мэтт Фолк. «Я Зетона, — говорит она. — Я живу одна. А у тебя есть кто-нибудь?» Не знаю, говорю я. Кажется. На самом деле я не знаю. «Но как можно не знать, есть у тебя кто-нибудь или нет?» — спрашивает она. Она отодвигает мою голову от своей груди, и наши взгляды встречаются. Чистая фантастика. У нее глаза, как тусклые половинки доллара. Мы смотрим друг на друга. Она протягивает руку и вытирает мои слезы. Она улыбается. Ну, я думаю, что это улыбка. Под носом у нее штук тридцать идущих по кругу бороздок, и это рот. Все бороздки сморщены и оттянуты, открывая блестящие зубы, похожие на иглы. Я снова перевожу взгляд на ее глаза, и на этот раз они не кажутся такими уж тусклыми. Они блестящие, как ее зубы, глубокие и теплые. Теплые. И запах у нее теплый. Вся она теплая. Я снова начинаю такать — прямо как маньяк какой-то, сам не знаю почему и что творится со мной. Ее образ расплывается, и мне кажется, что здесь сидит и баюкает меня земная женщина. Я смаргиваю слезы. Нет. Всего лишь безобразная чужеземка. Только она больше не безобразная. Она теплая и прекрасная, пусть на свой особенный лад. Если внутри меня что-то возражает, то этот голос едва слышен. Нет, пытается сказать тот голос, но потом обрывается и замолкает. Внутри раскрывается что-то странное. И я не препятствую этому. Раскрывается, словно цветок, роза или фиалка, и вместо ее запаха я чувствую запах этого цветка. Я обнимаю ее. Хочешь пойти ко мне домой, спрашивает она? Да, да, говорю я. Да!

Внезапно Фолк замолчал, глаза его остекленели и закрылись. Куллинан снова применил пистолет-глушитель, и напряженное тело парня обмякло.

— Ну? — хрипло спросил Уоршоу, — После этого рассказа я чувствую себя так, будто вывалялся в грязи.

— Вполне естественно, — ответил психиатр. — Отвратительнейшая история. И ты ведь ничего не понял?

Коммандер медленно покачал головой.

— Да. Почему он так повел себя? Влюбился в нее, ясное дело. Но почему?

Куллинан усмехнулся.

— Скоро поймешь. Но я хочу, чтобы здесь присутствовали еще двое, когда я снова возьмусь за него. Во-первых, эта девушка… а во-вторых, Сигстром.

— Доктор? За каким чертом?

— Если я не ошибаюсь, доктору будет интересно услышать продолжение. — Куллинан загадочно усмехнулся. — Пусть Фолк отдохнет, ладно? После такого долгого разговора он нуждается в этом.

— И я тоже, — заметил Уоршоу.

Когда Фолк снова вошел в наркотический транс, за ним наблюдали четверо. Уоршоу внимательно изучал лицо Зетоны в поисках той особенной теплоты, о которой говорил Фолк. И ему удалось разглядеть ее. Позади девушки сидел Сигстром, главный врач «Магиара», справа от него — Куллинан. Мэтт Фолк распростерся на койке в дальнем углу каюты, с раскрытыми, но невидящими глазами.

— Мэтт, ты меня слышишь? — спросил Куллинан. — Я хочу, чтобы ты снова вернулся в прошлое… Примерно на месяц назад. Сейчас ты на борту корабля. Выв конвертерном отсеке, ты и Дейв Мафф. Работаете с горячим материалом. Понимаешь меня?

— Да, — ответил Фолк. — Я знаю, что вы имеете в виду.

— Я в конвертерном отсеке АА, достаю торий из хранилища и загружаю его в реакторы. Должен же корабль двигаться. Со мной Дейв Мафф. Мы с ним хорошо сработались. С помощью ковшей мы небольшими порциями достаем торий и укладываем его в накопитель ядерного реактора. Это нелегко — приходится на расстоянии управлять механическими руками, но я не боюсь. Это моя работа, и я умею ее делать. Я думаю об этом Уоршоу. Ничего плохого о нем сказать не могу, но он меня раздражает. Смешно, как он напрягается каждый раз, когда нужно приказать кому-нибудь сделать что-то. Он напоминает мне дядю. Да, моего дядю. Очень похож на него. Уоршоу мне не нравится. Если бы он сейчас зашел сюда, я бы мог ударить его ковшом. Несильно, просто чтобы подпалить его шкуру. Черт знает зачем. Я всегда хотел треснуть дядю, тоже черт знает зачем. «Эй! — кричит Мафф. — Подрегулируй ковш номер два». Не волнуйся, говорю я. Мне не впервой иметь дело с этими малышками, с этими дурашками. Я, конечно, надежно защищен, но в воздухе странный запах, словно торий ионизирует его, и я спрашиваю себя: а может, что-то не так? Я поднимаю ковш номер два и сгружаю торий в реактор. Вспыхивает зеленый свет. Это значит, что торий уже внизу и во все стороны от него разлетаются нейтроны. Потом Мафф сигналит мне, я опускаю в хранилище ковш номер один и достаю еще тория. Мафф снова кричит, а потом ковш номер два, уже пустой, выходит из-под контроля. Большая рука описывает дугу в воздухе, и я вижу маленькие пальцы из искусно сочлененных металлических костей, которые несколько мгновений были сомкнуты на «горячем» тории-двести тридцать три. А теперь такое чувство, будто они вот-вот схватят меня. Я ору. Господи, как я ору! Я полностью теряю контроль над механизмом. Мафф тоже кричит и кидается к пульту управления, чтобы перехватить у меня рукоятку ковша. Но на пути у него я, застывший в оцепенении, и он не может прорваться. Потом механическая рука пробивает защитный экран, Мафф резко откланяется назад и падает на пол. Я по-прежнему стою неподвижно, словно окаменел. Застыл на месте. Маленькие пальцы вспарывают мне левую челюсть, и я кричу. Я горю. Металлическая рука проводит борозду вдоль всей левой стороны тела, и, хотя она едва касается меня, ощущение такое, будто плоть взрезает бритва. Боль такая, что я ее даже не чувствую. Нервы отключаются. Не передают сигнал мозгу. А потом боль захлестывает меня. Помогите! Я горю! Помогите!