Дорога в никуда. Книга вторая, часть вторая(СИ) - Страница 45

С удивлением ознакомилась Ольга Ивановна и с перечнем предметов, которые преподавались в высших начальных станичных училищах. Кроме "Закона Божьего", "Русского языка и словесности", "Арифметики", в том четырехклассном начальном училище преподавали: "Начала алгебры", "Геометрию", "Географию", "Историю России", "Естествознание", "Физику", "Рисование и черчение", "Физические упражнения" для мальчиков, и "Рукоделие" для девочек. То есть большинство предметов той начальной казачьей школы, соответствовали нынешней средней. А для получения среднего образования надо было кончать либо гимназию, либо кадетский корпус, коммерческое училище, либо после начальной школы поступать в реальное училище. Что такое гимназия, Ольга Ивановна очень хорошо помнила, хоть и успела проучиться в ней всего четыре года, конечно с советской школой она не шла ни в какое сравнение. Но она понимала и другое, что правда, то правда - тот сословный характер образования в Российской Империи позволял получать это очень качественное образование далеко не всем. И гимназии, и даже высшие станичные училища заканчивали лишь немногие из российских подростков того времени. Немало крестьянских детей вообще не имели возможности ходить в школу по самым различным причинам, а те кто ходили, довольствовались министерскими и церковно-приходскими начальными школами, уровень преподавания в которых, как правило, был крайне невысок. Размышляя об образовательном уровне усть-бухтарминцев перед революцией, Ольга Ивановна приходила к выводу, что тогда во всей станице была всего лишь одна женщина с законченным средним образованием - ее мать. Мужчин со средним образованием насчитывалось, конечно, больше, ведь в станице имелись и почтово-телеграфное отделение, и таможня, не говоря уж о том, что некоторые молодые станичники учились и заканчивали кадетские корпуса и реальные училища, а ее отец к тому же закончил и юнкерское. Увы, узнать хоть что-то более конкретно не было никакой возможности, архив станицы Усть-Бухтарминской не сохранился.

Сейчас в Новой Бухтарме на восемь-девять тысяч жителей приходилось наверное несколько десятков людей с высшим и еще больше со средне-техническим образованием, и за исключением глубоких стариков едва ли не все имели как минимум неполное среднее, полученное в школе. И что, это как-то сказалось на уровне культуры и общего развития населения?... Что же лучше, то сословное, далеко не для всех, но несомненно очень качественное среднее образование, канувшее в лету вместе с самой Российской Империей, или нынешнее советское всеобщее среднее образование, превратившееся в профанацию образования как такового и муку для педагогов? Ольга Ивановна имела много свободного времени и ее частенько одолевали эти не находившие ответов вопросы. Впрочем, избыток свободного времени рождал не только вопросы о качестве образования, но и массу других. О том же сословном делении российского дореволюционного общества ее отец всегда говорил с крайним возмущением, подчеркивая, что эта сословность как путами опутывала страну и не давала ей нормально развиваться. Он любил приводить в пример свою собственную учебу. Он, сын казака, чудом попавший в кадетский корпус, но окончивший его по первому разряду, то есть с хорошей успеваемостью, получил право поступать без экзаменов только в Оренбургское казачье юнкерское училище, котирующееся среди всех военных учебных заведений Империи весьма невысоко. А отпрыски сибирской военной аристократии, после того же кадетского корпуса, получали направления в престижные петербургские и московские юнкерские училища, откуда прямиком шли в гвардейские казачьи полки, дислоцирующиеся в столице империи и там, как правило, быстро добивались должностного продвижения, чинов и наград. В то время как периферийные офицеры для достижения оных должны были буквально "прыгать выше головы". Похожая градация имелась и у штатских чиновников. Например, для любого дворянина после окончания гимназии была прямая дорога в университеты, куда доступ основной массе населения был вообще закрыт. В условиях, когда около 70% населения страны вообще было неграмотно, такая сословная система образования не могла не вносить глубочайшего раскола в общество. На этом и основывал свое обвинение правящих классов Иван Игнатьевич Решетников: царь, аристократия и высшие чиновники, словно ослепнув, не видя проблем внутри своей страны, вбухивали миллионы золотых рублей в строительство того же Харбина, на проведение активной внешней политики, безоглядно ввязывались в войны. Когда маленькой девочкой Ольга Ивановна слышала эти обвинения... она, конечно, ничего не понимала. И как ей удалось все запомнить? Она и сама не могла себе этого объяснить, тем не менее, она все помнила, и сейчас очень хорошо понимала.

И опять возникал все тот же уже многократно формулируемый ею вопрос-вывод: так, что же в конечном счете изменилось, зачем же делали и революцию и все прочие преобразования, если социального равенства как не было до революции, так и нет сейчас, в обществе так называемого "развитого социализма"? Зачем устранили ту верхушку общества, которая, какой порочной она ни была, тем не менее, накопила за века господства в стране немалые духовные и интеллектуальные ценности? Чтобы вместо нее встала нынешняя, у которой нет ни того, ни другого, что видно по интеллекту ее последних вождей? Что же, ждать пока эта верхушка проглавенствовав столетия тоже накопит этот интеллектуальный слой? Но судя по последним событиям не удержаться им у власти и одного столетия, и опять есть опасность, что страна окажется почти на нуле, как в Смутное время, или после Революции и Гражданской войны...

27

Детство у большинства людей плавно перетекает в юность. У Ольги Ивановны оно кончилось, счастливое, беззаботное внезапно в сентябре 1945 года. Хоть при японцах в Харбине уже не было той свободы, что имела место до них, но русские белоэмигранты продолжали жить едва ли не так же, как и до 1932 года. Ходили в церковь, справляли праздники, ели, пили, влюблялись, учились в русских школах и гимназиях. Правда, в большинстве ВУЗов японцы упорно изживали преподавание на русском языке, а русские фирмы национализировали или разоряли... Но вот такого, что бы те же японские солдаты врывались в русские частные дома и грабили их - о таком и помыслить никто не мог. Хотя, в то же время в отношение к китайцам японцы могли допускать полное беззаконие. Так одним из самых ранних осознанных воспоминаний Ольги Ивановны стал произошедший где-то на рубеже тридцатых и сороковых годов инцидент. Она смутно помнила, как в дом прибежала крайне возмущенная мать, нагруженная всевозможными сумками. Она стала жаловаться отцу, что их служанку китаянку, с которой она ходила на базар, бесцеремонно прямо на улице забрал японский патруль и вместе с прочими случившимися там же китайцами погнали на пристань, разгружать какую-то баржу со срочным грузом. Такое случалось нередко, японцы хватали первых попавшихся им под руку китайцев и заставляли делать какую-нибудь тяжелую разовую работу, естественно не платя за нее ни гроша, и часто не делая разницы между мужчинами и женщинами. Русских для таких авралов они никогда не привлекали, ни мужчин, ни тем более женщин. В тот раз японцы заставили прислугу отдать все сумки хозяйке, то есть матери Ольги Ивановны и, подталкивая прикладами винтовок, погнали бедную женщину на пристань. Возмущенная Полина Тихоновна обратилась к японскому офицеру, командовавшему этой "операцией" со словами: а кто же понесет теперь мои сумки? Возможно, она думала, что японец не знает по-русски и не поймет её, лишь констатирует ее возмущение таким произволом. Но японский офицер понял и, улыбнувшись, ответил на ломанном русском:

- Мадам, ваша служанка несколько часов будет работать на японскую императорскую армию. Если хотите, можете ее здесь дождаться, но вы такая большая, что сможете эти сумки донести и сами.