Дорога Патриарха - Страница 121
Энтрери действительно высоко взлетел, мощно оттолкнувшись от пола, и с силой метнул свой драгоценный кинжал.
Благочинный Тайр уловил лишь серебристую вспышку, самого клинка он не видел, но сразу понял, кому грозит опасность. Он хотел крикнуть, предупредить, но с губ его сорвался только тонкий визг.
Правда, он этого не осознал, зато слышал крик Энтрери: «Шанали!» - и звук этот почему-то долго звучал в ушах благочинного Тайра.
А потом вдруг, словно по щелчку какого-то волшебника, время вновь понеслось вперёд, серебряная вспышка мелькнула мимо Тайра, он обернулся и увидел, что кинжал, сверкая самоцветами, уже дрожит в груди первосвященного Айночека, провозвестник размахивает руками, а его белое лицо исказила гримаса невыносимой боли.
И в единый миг все стало ослепительно белым. Дикая боль пронзила, казалось, не только тело, но и душу благочинного. Он попробовал закричать, но лишь оскалился. Губы, точно съежившись, обнажили зубы и десны. Где-то в глубине сознания Тайр понял, что нужно немедленно бросить меч.
Однако тело его уже не слушалось. Он ощущал лишь боль, будто одновременно миллион раскаленных игл вонзился в кожу, а внутри все кипело от нестерпимого жара.
Тайр рухнул на пол, но уже не почувствовал этого, хотя еще дрожал. Кожа его обуглилась и трещала - Коготь Шарона пожирал несчастного жреца.
Оба броска Артемис Энтрери совершил почти по наитию, не отдавая себе в том отчета. Мыслями его владел образ матери, такой хрупкой, заволакиваемый дорожной пылью. Он не чувствовал ничего, кроме ярости, бесконтрольного, застилающего глаза гнева, из-за того что этому подонку удастся ускользнуть.
В тот самый момент, когда кинжал вонзился в грудь Айночека, Энтрери почувствовал, что победил силу жреческого заклинания, и побежал к провозвестнику, исполненный злобного торжества.
Сопровождавшие первосвященника жрецы внезапно ринулись к выходу, спасаясь от настигшей их диатримы. В открытую дверь Энтрери видел, что стражники, бежавшие на помощь, увидев вырвавшуюся из зала гигантскую птицу, резко развернулись в другую сторону.
Убийца одним прыжком добрался до двери и захлопнул ее. Мельком глянув на умирающего Тайра, он приблизился к Айночеку.
– Знаешь, сколько жизней ты сломал? - спросил он.
Трясясь всем телом, дико выпучив глаза, жрец пошевелил губами, но сказать ничего не смог.
– Вижу, что знаешь, - промолвил Энтрери. - Ты-то все понимал. До чего низко и грязно отбирать у бедняков последние гроши и лишать девочек невинности! Понимал, потому теперь и боишься.
Айночек замер, когда убийца взялся за рукоять кинжала. Первой мыслью Энтрери было высосать из него всю душу, но он почти сразу передумал.
– Говорят, Селуна - добрая богиня,- сказал он. - У тебя с ней нет ничего общего. Ты - мошенник, но пришел конец твоему обману.
Глаза Айночека закатились, и он осел на пол.
– Лучше уж такой конец, чем этот, - заметил подошедший к Энтрери Джарлакс, мотнув головой в сторону благочинного Тайра.
Тот еще дергался, вся кожа его обуглилась, и местами сквозь нее уже проступили кости.
Энтрери, раздробив хрупкую кость, с силой топнул по сжимающей меч руке жреца, подхватил Коготь Шарона и поглядел на Джарлакса, аккуратно прятавшего в шляпу черный лоскут.
Все здание содрогнулось, и сквозь двери в другом конце зала прорвались языки пламени.
– Пойдем, - сказал дроу, прилаживая маску к лицу. - Пора отсюда убираться.
Энтрери оглянулся на благословенного провозвестника, сидевшего у стены, сверкая белками вытаращенных глаз, и снова вспомнил Шанали. Перед ним вдруг пронеслась вся его никчемная жизнь, полная и жестокости, и грязи, жизнь, которая привела его, наконец, к такому отвратительному финалу.