Дорога Патриарха - Страница 117
– Уходи,- буркнул Энтрери Джарлаксу.
– Плохой бы я был др…
– Вали! - отрезал убийца, оборачиваясь к дроу, но тут подошла его очередь.
– Сперва на кладбище, а теперь здесь, - сказал Гозитек, узнав убийцу.- Ты просто удивительный человек.
– Еще более удивительный, чем ты думаешь,- ответил Энтрери, бросая на его стол такой увесистый мешок с золотом, что стол даже покачнулся.
Шнурки на мешке разошлись, и внутри блеснули золотые монеты. Бедняки, стоявшие ближе всех к убийце, дружно открыли рты, а молодой жрец вытаращил глаза.
Стражам пришлось оттеснить толпу, начавшую напирать на стол, и Гозитек, запинаясь, спросил чуть слышно:
– Ты-ты хочешь поднять бунт?
– Я хочу купить индульгенцию.
– Но на кладбище…
– Для той, чье имя уже давно забыто жрецами Селуны, будь прокляты все их посулы.
– Т-то есть? - промямлил Гозитек, стараясь затянуть шнурок и спрятать золото, пока толпа не обезумела.
Он потянул кошель к себе, но Энтрери крепко удержал его за запястье.
– Да-да, з-запишите имя, - промямлил благочинный, оборачиваясь к сидящему с раскрытым ртом писцу, - и особую индульгенцию, которую…
– Мне нужен другой жрец, - перебил Энтрери.
Гозитек смотрел на него, не понимая.
– Мне нужна индульгенция от самого провозвестника, и только от него. Я отдам золото ему лично в руки, и он собственноручно запишет имя и сам прочитает все молитвы.
– Но это не…
– Или так, или ничего, - твердо сказал Энтрери. - И когда я уйду со своим золотом, ты сам объяснишь первосвященному, почему не пустил меня к нему?
Гозитек беспокойно задергался, потер щеки, облизал пересохшие губы.
– У меня нет права…- едва слышно вымолвил он.
– Тогда найди того, у кого оно есть.
Гозитек беспомощно оглянулся на писца и стражников. Наконец он отослал одного из них, и тот умчался.
Бедняки в очереди волновались, но Энтрери не сдвинулся с места, пока стражник не вернулся. Он отвел Гозитека в сторону и что-то зашептал на ухо, после чего благочинный вернулся и сообщил Энтрери:
– Тебе повезло. Первосвященный как раз в зале приемов, и у него есть свободное время. И ради особенной индульгенции…
– Ради мешка, набитого золотыми, - поправил его убийца, и Гозитек, неловко закашлявшись, не стал возражать.
– Он тебя примет.
Энтрери взял свой мешок и двинулся к двери, но стражи преградили ему путь.
– В Дом Защитника нельзя входить с оружием, - сказал молодой жрец. - А также с предметами, обладающими магической силой. Прошу прощения, но ради безопасности…
Убийца отстегнул пояс с оружием и протянул подошедшему сзади Джарлаксу. Атрогейт, пятясь, шел за дроу, своим грозным видом сдерживая толпу.
– Может, мне догола раздеться? - поинтересовался Энтрери, когда пришлось сбросить с плеч и пивафви.
Гозитек смущенно кашлянул.
– Вот сюда, - пригласил он, показывая на дверь.
Энтрери вошел со жрецом, Джарлаксом и Атрогейтом.
– Брючный ремень тоже, - велел Гозитек, - и сапоги.
Энтрери послушно снял их и отдал Джарлаксу, а служитель Селуны тем временем начал произносить заклинание для обнаружения магических эманации.
Осмотрев убийцу с головы до ног, он попросил его расстегнуть рубашку, после чего кивнул одному из охранников, и тот тщательно ощупал Энтрери.
В одних штанах и рубашке, с мешочком золота в руке, убийцу вскоре пропустили в следующие двери, и в сопровождении двоих стражей он скрылся в глубинах Дома Защитника. Джарлакс же, оставшись в прихожей, собрал его вещи. Гозитек жестом попросил его и дворфа вернуться на площадь.
– Я знаю, как можно достать еще больше золота, чем он принес, - загадочно сообщил дроу жрецу.
Глаза у того алчно вспыхнули, и Джарлакс проворно закрыл дверь за его спиной.
– Я сейчас расскажу, - добавил он сладким голосом.
Толпа у храма волновалась, но спустя пару минут показался благочестивый Гозитек и приказал писцу и стражникам, показывая на ждущих бедняков:
– Позаботьтесь о них.
А сам снова скрылся в здании, несмотря на протесты толпы.
Войдя в сопровождении двоих бряцающих оружием стражников во внутренние помещения храма, Энтрери невольно вспомнил годы своей службы коварному паше Басадони в Калимпорте. Только там ему довелось видеть такое обилие золотой и серебряной парчи, безделиц, сделанных из платины, шпалер, вытканных лучшими мастерами. Больше нигде не встречал он столько богатств, собранных в одном месте. Каждая из великолепных картин или статуй стоила столько, сколько половина собравшихся на площади не могли бы иметь за всю жизнь, даже сообща. Правда, роскошное убранство ничуть не удивляло убийцу.
Все это так знакомо: богатство всегда поднимается вверх и оседает в руках у немногих. Так уж устроен мир, поражаться нечему, только где-то наживаются с помощью угроз и расправ, как, например, паши Калимпорта, а где-то обманом, как местные жрецы. Ему бы и дела до этого не было, если бы…
Если бы небольшая частичка баснословного богатства этих служителей, кому-то стоившая слез, пота и крови, не была похищена у его матери. А сама она теперь забыта, лежит в земле под безымянным камнем, и утес заслоняет ее, чтобы кладбище для неимущих лишний раз не мозолило глаза горожанам.
Он оглянулся на своих стражей. Наверное, сегодня его последний день.
Что ж, быть посему.
Они вошли в большой зал, где два ряда колонн, покрытых сусальным золотом, поддерживали вознесенный на сорок футов потолок. Между ними лежала длинная красная ковровая дорожка, по краям которой выстроились церковные стражи в блестящих латах, вооруженные огромными алебардами с привязанными к ним лентами с символами Селуны и ее первосвященника.
В другом конце зала, шагах в тридцати, у начала дорожки стоял трон из полированного дерева с мягкими подлокотниками из красно-белой ткани, в котором восседал первосвященный Айночек, благословенный провозвестник Селуны. На нем было пышное одеяние, расшитое золотом, а на голове сверкал венец с необыкновенно красивыми камнями. Ему действительно было около шестидесяти на вид, хотя глаза еще не утратили острого блеска и тело оставалось крепким. Энтрери даже показалось, что в лице присутствует отдаленное сходство с ним, но он быстро отмел эту неприятную мысль.