Дорога обратно - Страница 22

— Почему?

— Мы поссорились.

Она сняла с головы ленту, положила ее в кармашек блузки, поправила волосы.

Погодите, Люда, погодите… От дома Новгородцевых до шоссе минут пять езды. Выехали вы в прекрасном настроении, вы даже рукой помахали ребятам. Открыли дверцу и помахали рукой, не так ли?

— Кажется, так.

— Когда же вы успели поссориться? За эти пять минут?

— Да.

— Почему?

— Это неважно.

— Может быть, и важно.

— Это наше личное дело.

— Ну, хорошо, в каком именно месте вы вышли из машины?

Она молчала. Только пожала плечами.

— Припомните, пожалуйста.

— Это тоже важно?

— Да.

— Если не ошибаюсь, перед поворотом.

— То есть, в том месте, где дорога сворачивает в сторону шоссе?

— Да.

— Куда вы пошли потом?

— Пошла бродить.

Лукьянов закурил. Смотрел на нее искоса. Она сидела, покачивая своей точеной смуглой йогой, закинутой за другую ногу, смотрела в сторону.

— Послушайте, Люда, я хотел бы, чтобы вы поняли… От одного вашего слова может зависеть судьба хорошего парня. Я не знаю, какие чувства испытываете вы к нему, может быть, чисто товарищеские, но если даже так, если даже вы поссорились, неужто вам безразлично, что с ним будет?

— Нет…

Он впервые уловил волнение в ее голосе.

— Тогда я прошу вас, будьте со мной предельно искренни, говорите только правду. Почему вы уехали?

— Андрей Михайлович сказал, что так будет лучше для всех.

— Для кого — для всех?

— Для меня, для Димы.

— И вы, ни минуты не раздумывая, уехали?

— Я считала, он лучше знает, что делать.

— Да… Вы часто бывали у Новгородцевых дома?

— Часто.

— Андрей Михайлович хорошо относился к вам?

— Да… Он вообще хороший. Веселый и добрый. Пригласил поехать с ними, а когда это случилось, помог достать путевки сюда.

— Кстати, почему надо было ехать сюда, ведь занятия начались?

— У меня зимой было неважно с легкими, врачи советовали, чтоб я подольше побыла у моря… И Андрей Михайлович советовал…

— Понятно. Ну, что ж… — Он встал. — Желаю вам поправиться, Люда…

— Спасибо.

Она тоже встала. Стояла перед ним, потупившись.

— Вы больше ничего не хотите мне сказать, Люда?

Она покачала головой.

— Жаль… Я так надеялся на вас… — Он вздохнул. — Честно говоря, мне непонятно, как вы можете развлекаться здесь, когда ваш друг попал в беду…

Она быстро глянула на него и тут же опять опустила глаза, но ему показалось, что он увидел в них смятение.

— Но я… я ничего не знаю… Что я могу сделать?

— По крайней мере поддержать его своим присутствием на суде.

— Я поговорю с мамой. Если она разрешит…

—. Когда надо спасать друга, разрешения не спрашивают, Люда!

Он повернулся и пошел, не оглядываясь.

Он уже подходил к выходу из парка, когда услышал, что она бежит следом.

— Подождите! Подождите!

Она стояла перед ним тяжело дыша, с красными пятнами на щеках.

— Я хочу вам что-то сказать…

В Москву Лукьянов прилетел из Симферополя двадцать пятого, во второй половине дня. Он рассчитывал прибыть утром, но вылет задержался: была низкая облачность, шел дождь, и Москва не принимала.

Прямо из Внукова он поехал в Институт, где должна была проходить защита, но там все уже кончилось. Он спросил, где может увидеть Новгородцева, ему назвали ресторан, куда все отправились.

Когда он подъехал на такси к площади, уже совсем стемнело, в воздухе стояла водянистая мгла, фонари пробивали ее мутными желтыми пятнами.

Видимо, из-за плохой погоды у входа не было никого, Лукьянов свободно прошел и, раздеваясь в гардеробе, уже определил, что в зале налево, заседает праздничная компания.

На всякий случай спросил метрдотеля, тот подтвердил, хотел провести, но Лукьянов отказался, сказал, что заглянет туда позже, а сейчас попросил указать ему свободный столик в зале направо — ему еще надо встретиться с приятелем.

Очень важный разговор, — сказал он. — Прошу вас, сделайте все, как надо, буду весьма признателен.

Метрдотель понимающе кивнул, усадил его за крайний столик у стены, отошел, и через минуту появилась официантка.

Лукьянов заказал ужин на двоих, горячее, закуски, коньяк. Горячее просил подавать позже, когда скажет, а пока попросил принести коньяк и кофе. Его слегка знобило — то ли от холода, он изрядно продрог, пока ехал, то ли от нервов, от того, что ему предстояло. Он выпил рюмку коньяка, отпил кофе, закурил. Но дрожь не проходила. Посидел немного, прислушиваясь к голосам в соседнем зале. Там произносили тосты.

«Пускай. Пускай выговорятся. И наберутся. Тогда проще будет вызвать его. Да и успокоиться надо, — думал он. — Успокоиться! Успокоиться!», — приказывал он себе, но это плохо получалось.

Наконец он встал, сказал официантке, чтоб не беспокоилась, он на несколько минут выйдет в соседний зал и вернется, спустился по ступенькам и поднялся снова в зал напротив.

Он прошел незаметно, не глядя по сторонам, на свободное место возле двери и оказался рядом с угрюмоватым, довольно моложавым еще человеком в очках. Тот сидел, привалясь плечом к стене, полуобернувшись в зал, и, как показалось Лукьянову, внимательно слушал очередного оратора. На Лукьянова он поначалу не обратил внимания.

Лукьянов прислушался.

— … человека, который своим неутомимым трудом, энергией, наконец, незаурядными способностями заслуженно достиг высокого научного звания, — говорил бархатистый, видимо, привыкший к речам голос. — Присоединяясь ко всему, что было сказано до меня, хочу пожелать нашему коллеге новых научных дерзании и успехов. Андрюша, за тебя!

И тут он увидел Андрея. Тот встал из-за дальнего, стоящего посредине стола, приложил руки к груди, сверкнул своей белозубой улыбкой и снова сел. Но одного мгновения было достаточно, чтобы Лукьянов увидел все: благородную седину, красивое, гладкое лицо с крупными чертами, рослую, атлетическую фигуру и руки — выразительные, с длинными пальцами, с широким золотым кольцом на одном из них.

Вот это кольцо почему-то более всего ударило в глаза, когда он приложил руки к груди и медленно, с достоинством поклонился.

Лукьянов отвернулся, с силой примял в пепельнице сигарету. И тут встретился глазами со своим соседом.

Тот сидел, покручивая на столе нетронутый полный бокал, и внимательно, с интересом смотрел на Лукьянова.

— Вы, кажется, не из медиков? Что-то я не видел вас среди наших.

— Верно. Я вообще нездешний. Сегодня прилетел, завтра улечу.

— Что, специально на это торжество?

— Нет, случайно, — сказал Лукьянов. — Сидел в том зале, слышу, говорят: земляк докторскую защитил. Дай, думаю, зайду, погляжу. Это ж событие, можно сказать.

— Событие, — подтвердил сосед. — А вы не знакомы с Андреем Михайловичем?

— Когда-то, в детстве… — сказал Лукьянов. — Но теперь он, пожалуй, и не вспомнит меня.

— Что ж, вы можете гордиться своим земляком, — он приподнял бокал. — Знаете, защитивших докторскую степень много, но, чтобы так, как он, — в таком возрасте, с таким блеском… Всем взял человек — и умом, и красотой, и талантом…

Он, как показалось Лукьянову, грустно покачал головой, высоко поднял бокал.

— Выпьем за него.

— Как-то не очень весело вы об этом говорите, — заметил Лукьянов.

— Вы правы… Грустно немного… Вот у него уже школа своя. А я не намного моложе его, а все еще в учениках хожу… И еще долго, пожалуй, ходить буду, хотя способностями бог не обделил, как будто.

— Отчего же?

— Видите ли, помимо всех качеств, о которых я говорил, он в максимальной степени обладает еще одним — целеустремленностью… Потрясающая устремленность! — Он развел руками. — Нет такого препятствия, которое он не своротил бы на своем пути. Это, знаете, не каждому дано.

— Верно, — сказал Лукьянов, — не каждому. Но вы не огорчайтесь, может, оно и к лучшему…