Дорога на Элинор - Страница 8

Элинор, куда стремился попасть главный герой по имени Ноэль, был не страной вовсе, как решил Терехов после первых двух-трех страниц, и не вымышленным пространством идеи, и не улицей за соседним поворотом, и не юношеской мечтой о несбывшемся. Элинор был… Нет, даже дочитав до конца, Терехов не мог дать правильного определения, потому что ощущения его менялись от страницы к странице и представления об Элиноре менялись тоже по мере того, как приходила к Ноэлю настоящая любовь и уходила опять, и возвращалась через годы, чтобы вновь уйти, как ему каждый раз казалось, – навсегда.

Это был роман о любви, он был написан, как роман о любви, но по сюжету «Вторжение в Элинор», как ни удивительно, было типичным современным триллером – с убийцами, политическими интригами, никак, вроде бы, не связанными с любовными томлениями Ноэля, но определявшими суть происходившего на многих страницах.

Терехов читал текст, подписанный его именем, и завидовал лютой завистью – он знал собственные литературные возможности, им далеко было до уровня, продемонстрированного автором «Вторжения»… Кем?

Владимир Терехов – стояло на титуле.

Что это могло означать? Некто, укравший в метро его дипломат, сделал это специально, чтобы подменить диск с романом – иначе, будучи в здравом уме и твердой памяти, невозможно объяснить, каким образом возникло «Вторжение в Элинор», не им написанное, то только ему теперь принадлежавшее.

В конце концов, он заплатил за этот текст – пусть и символическую цену в тысячу рублей, но заплатил из собственного кармана. Купил рукопись – правда, он верил, что возвращает свою собственность, а получил…

Он и получил свою – разве роман подписан чужим, а не его, именем?

Зачем? И кто мог заранее знать, что в тот же день компьютер его окажется поражен вирусом, который уничтожит остальные копии злосчастного романа?

В жизни возможны, конечно, самые удивительные совпадения, но поверить в то, что случившееся было лишь цепью никем не контролируемых случайностей, Терехов не мог.

Кому-то было очень нужно, чтобы именно Терехов стал автором романа «Вторжение в Элинор». Кто-то тщательно продумал эту акцию и совершил ее с блеском, не оставив ни одной ниточки, за который можно было бы потянуть.

Зачем?

Терехов понял, что мысли его начали двигаться по замкнутому кругу, и заставил себя выключить компьютер, пока роман не заставил читать себя еще раз. В который? Третий или четвертый?

Ужасно длинные фразы. Но они перемежались фразами короткими, как ударами ножом наотмашь. Очень невнятные мысли, но среди них Терехов нашел несколько удивительно мудрых, как на любимых им в детстве картинках, где в запутанных линиях нарисованных деревьев можно было найти контуры медведей, лис, зайцев и охотников. Терехов любил разглядывать такие картинки, искать и находить. Он и теперь находил в тексте мысли, которые автор то ли умело запрятал среди нагромождения лишних, казалось бы, слов, то ли волей не автора, а слепого случая текст оказался так организован, что при чтении распадался на мысли, как того хотелось читателю, а автор в этой работе вроде бы и не принимал участия.

Странный роман. Притягательный, как запретный плод. Кислый, как недозрелое яблоко, вяжущий, как неспелая хурма, клейкий, как древесная смола… Оторваться невозможно.

Что же делать? Терехов думал об этом, стоя под душем, вода была слишком горячей, но его била мелкая дрожь, он никак не мог согреться.

Что скажут коллеги? Терехов свихнулся, изменил жанру, возомнил себя Сартром, Кафкой или, на худой конец, Коэльо с Пересом-Реверте.

Это будут слова завистников, потому что никто из них не способен написать ничего подобного «Вторжению в Элинор». И Терехов не способен тоже, но так уж получилось, такое выдалось стечение обстоятельств. Пусть это чья-то дьявольская задумка, но, черт возьми, если литературный скандал сам идет в руки, если все подстроено именно так, а не иначе, почему он должен сопротивляться и мучить себя вопросами, на которые все равно не найдет ответов?

И самое главное – не возвращать же Хрунову аванс, на самом деле! «Процесс пошел», – как говорил по иному, конечно, поводу бывший генеральный секретарь и первый президент бывшего Союза. Пошел издательский процесс, ну и пусть себе идет, не все в природе можно остановить. И не нужно.

Когда Терехов обтерся полотенцем и почувствовал, что перестал дрожать, он услышал, что в гостиной надрывается телефон. Надрывается по-особому – будто звук утомился звучать, и аппарат хрипел уже скорее по инерции, а на самом деле абонент на другом конце линии давно уже перестал надеяться на то, что его услышат.

– Да! – воскликнул Терехов, схватив трубку влажной ладонью.

Тишина. Ему послышалось чье-то легкое дыхание, но это, скорее всего, были помехи. Почему-то Терехову показалось, что звонит похититель-шантажист, тот самый, что слупил с него кусок и подсунул чужой текст.

– Эй, – сказал Терехов, переложив трубку от одного уха к другому, – зачем вы это сделали? Чего вам от меня на самом деле надо? Кто вы, в конце-то концов?

– Володенька, – сказал смущенный голос Маргариты, – ты извини, что я звоню так поздно, но у тебя весь вечер какие-то странные гудки, будто трубка неправильно лежит, и я беспокоилась…

Терехов бросил взгляд на часы, висевшие на стене над компьютером – десять минут второго. Ночи, Господи ты боже мой! Маргарита никогда не звонила ему так поздно – собственно, для нее это было еще не позднее время, но она прекрасно знала, что Терехов ложится не позднее полуночи.

– Все в порядке, Рита, – раздраженно сказал Терехов. – Я сплю.

– А… У меня такое ощущение…

Услышав его голос и поняв, что волновалась напрасно, Маргарита не знала, что сказать. Действительно, и чего это она забеспокоилась? Ну, трубка лежала неправильно, все время сигналы «занято». Разве это повод?

– Спи, дорогой, – сказала Маргарита, но в голосе ее все-таки звучало сомнение: неужели напрасно женская интуиция заставляла ее раз за разом набирать номер? Что-то происходило с ее Володей, говорить он не хочет, и это совсем плохо…

– Спокойной ночи, – сказал Терехов и положил трубку. Он не хотел больше слышать голос Маргариты. Он не хотел ее больше видеть. Он больше не смог бы прикоснуться к ее матовой коже, к ее пухлой мягкой груди, к ее широким бедрам. Он уже давно не любил Риту, и они оба это понимали, но сейчас он ее и не хотел. Будто эта женщина из Элинора, эта Левия Гардена заняла в его мыслях, в его сердце место, принадлежавшее Маргарите по тому простому праву, что она была живой, а Левия – придуманной, да еще не им, а кем-то, и навязанной ему в героини, любовницы, оживленной его воображением и теперь казавшейся единственной живой женщиной в его окружении.

– Черт, черт, черт! – пробормотал Терехов.

Он едва доплелся до кровати и уснул прежде, чем сумел откинуть покрывало. И снилась ему ночь, какой не могло существовать в природе, ночь придуманного им Элинора. Во сне он почему-то не сомневался в собственном авторстве, помнил о нем, и с этой мыслью проснулся, когда солнце поливало своим светом стены – один из лучей рикошетом попал ему на лицо, и когда Терехов открыл глаза, ему показалось сначала, что он не у себя дома, а в Элиноре.

«В моем Элиноре», – подумал он.

Почему он вчера сомневался в том, что способен написать такой роман?

Обычно после сдачи готовой рукописи в издательство Терехов позволял себе не больше двух-трех дней отдыха от литературной деятельности. Не то чтобы он был приверженцем известного изречения Юрия Олеши «Ни для без строчки!» (Терехов был уверен, что придумано и сказано это было для красного словца, наверняка в жизни Олеши были дни и даже недели, когда он не сочинял ничего и даже подумать не мог о том, чтобы записать на бумагу какую-нибудь осмысленную строчку), просто он полагал, что после каждого цикла рабочей активности организму требуется отдых – и не все ли равно, чем именно организм занимался: валил деревья, перебирал картошку на базе или стучал пальцами по клавиатуре? Каждый вид рабочей деятельности требует своего отдохновения. Повалил дерево – сыграй в карты и выпей чекушку. Написал роман – поезжай на природу, походи по лесу, посети знакомых, которые уже и думать перестали, что ты о них помнишь, а ты – вот он, живой и вполне пригодный к общению.