Дорога на Элинор - Страница 6

Ну и ладно. Может, он один такой – пишет, не думая, а может, на самом деле, у него эти два процесса разделены: он ведь сначала долго создает сюжет, придумывает героев, распределяет роли, даже репетирует с ними, как режиссер в театре, чтобы каждый действовал по плану, слушал партнера и умирал не тогда, когда ему заблагорассудится, а когда в него выстрелят или сунут нож под лопатку. Написав первое предложение будущего романа, Терехов прекрасно знал, как все закончится. Не знал только конкретных слов, описывающих уже известные ему события. А слова… Что слова? Слова – не мысли, почему бы им не сыпаться на лист из темного мешка подсознания и не распределяться так, как уже задумано?

Записанные Сергеем программы работали нормально, тексты Терехов перенес с дискет на «винчестер», недоставало только последнего романа, Терехов даже решил попросить Варвару, чтобы она переслала ему файл электронной почтой, но все забывал, не к спеху это было – новый триллер шел хорошо, и Терехов весь был в процессе.

По вечерам он ездил к Маргарите в Кунцево, и они неплохо проводили время, хотя раньше, много лет назад, когда Терехов еще был женатым мужчиной, встречи их, пусть даже куда более редкие, были совсем другими – возвышенными, страстными, по-настоящему нежными, но после того, как он ушел от Алены, у Терехова и с Маргаритой что-то разладилось. Они никогда не говорили на опасную для обоих тему, но страсть почему-то ушла, да и нежности в их отношениях было теперь не больше, чем в мексиканских сериалах. Маргарита работала в фирме по ремонту осветительных приборов, сидела на приеме, домой приходила взвинченная, потому что клиент, ясное дело, попадался всякий, а теперь время такое – с каждым нужно по-особому, даже явным психам приходится идти навстречу, к вечеру Маргарита валилась с ног, иногда и на Терехова кричала, хотя сразу остывала, просила прощения и после таких вспышек в постели была особенно внимательна к его мужским желаниям.

На ночь у Маргариты Терехов не оставался ни разу – так повелось еще во времена Алены, а потом они не стали ничего менять, Терехов привык вставать рано, а Маргарита раньше восьми не просыпалась, ей и в восемь с трудом – под резкий звон будильника – удавалось открыть глаза, она была сова, потому и на работу устроилась, чтобы приходить к десяти. Засыпала Маргарита за полночь, и Терехова раздражал свет ночника. Дома ему было лучше, спокойнее, почему-то даже надежнее.

Недели через две после странного происшествия в метро позвонила Варвара и сообщила, что готова первая корректура и хорошо бы Владимиру Эрнстовичу приехать в редакцию завтра, желательно сразу после обеда, они бы все вычитали, и он бы даже посмотрел макет обложки, женщина-оборотень выглядит очень неплохо и сексуально.

Какая еще женщина-оборотень? – удивился Терехов, но вслух не спросил, он хорошо знал фантазию издательских художников, на обложке первого его романа они изобразили неземную планету с красным небом, хотя действие происходило, естественно, в России, и Наташа из художественного отдела даже говорить не хотела, откуда появилась странная картинка. «Читатель это любит», – вот и все объяснение. Завтра погляжу, – подумал Терехов, – что они там еще учудили.

Варвара, должно быть, поругалась с женихом. Она сидела за своим столом надутая, папки с распечатками рукописей были отодвинуты в дальний угол, к окну, Варвара нервно вертела в пальцах авторучку и на приветствие Терехова ответила небрежно, будто он был не постоянным автором, а случайным посетителем, которого лучше сразу послать подальше, иначе придется потом возиться с глупой графоманской тягомотиной, а жизнь коротка, и зарплата маленькая.

Терехов присел на стул напротив Варвары, хотел было спросить о самочувствии и о том, не случилось ли с ней какой-нибудь неприятности, но сидевшая за соседним столом Инга Воропаева, редактор старой еще, советской школы, сделала ему предупреждающий знак, и Терехов ничего спрашивать не стал, сидел спокойно, дожидался, пока Варвара обратит на него свое не очень сегодня благосклонное внимание.

– Собственно, Владимир Эрнстович, – сказала Варвара, не поднимая головы, – вам не ко мне, а к Дине. В соседнюю комнату.

– Да-да, конечно, – облегченно вздохнул Терехов и, подняв злосчастный дипломат, который он после происшествия в метро держал крепче, чем иные спортсмены выигранный в упорной борьбе хрустальный кубок, направился в корректорскую, где Дина Львовна, прекрасно с ним знакомая по работе с двумя последними книгами, встретила Терехова улыбкой, призывным взглядом и словами, приведшими его в совершенно уже полное недоумение:

– Ой, Владимир Эрнстович, вы просто фурор совершили. Не ожидала от вас. Раньше вы гораздо проще писали, а теперь такой сложный текст! Некоторые слова я даже в словаре не нашла. Вот на двадцать третьей странице – «камбанилла». Через «б» или все-таки через «п»?

– Камбанилла? – переспросил Терехов, глядя на текст, расположенный к нему вверх ногами. – Вы уверены, что ни с кем меня не путаете, Дина Львовна?

– Ой, Владимир Эрнстович, с кем вас можно спутать? – проворковала Дина. – Разве с Приговым?

Сравнение с поэтом-постмодернистом не вызвало у Терехова положительных эмоций, литературу подобного рода он не любил, не понимал и, тем более, не мог написать ничего в подобном духе, даже если бы вдруг сильно этого захотел.

– Вот, – Дина наконец повернула распечатку, чтобы Терехов мог прочитать подчеркнутые ею на странице места. Терехов придвинул к себе листы и прочел с возраставшим ощущением паники:

«Левия была настигнута врасплох этим проявлением чувственности у старого бонвивана, отступила к камбанилле, прислонилась спиной к жаркой шероховатой поверхности и закрыла глаза, уйдя не в себя, а в тот мир, который бурлил в ней, пенился и искал выхода».

– Э-э… – промямлил Терехов, – это не мое, извините.

– Что значит – не ваше? – захлопала глазами Дина и вытянула из-под горки бумаги титульную страницу. – Не ваше?

– «Владимир Терехов, – прочитал он вслух. – Вторжение в Элинор».

– Но моя вещь, – сказал Терехов, – называется «Смерть, как видимость».

– Да? – улыбнулась Дина. – Но это же ваша фамилия, Владимир Эрнстович!

– Моя, но… Откуда вы взяли этот текст?

– Ну… – забеспокоилась Дина. – Варя дала. Сняла с вашего диска. А диск вы принесли сами, это при мне происходило, у вас тогда еще какая-то история была с дипломатом. Вот с этим, – она показала на стоявший у ног Терехова дипломат, будто он мог подтвердить ее слова.

– Пойдемте, Дина Львовна, – Терехов затолкал листы в папку и с этим доказательством небрежного отношения редактора к автору пошел из комнаты, забыв даже о дипломате. Дина семенила следом, что-то на ходу рассказывая, но ни одно ее слово до сознания Терехова не доходило. «Камбанилла, – повторял он про себя. – Элинор. Камбанилла»…

Варвара по-прежнему вертела в пальцах авторучку и думала, должно быть, о своей незадавшейся жизни. Двадцать три года уже, а еще не замужем…

Терехов положил перед ней папку и сказал самым любезным тоном, на какой оказался способен:

– Варенька, ты уверена, что это мое произведение? Я имею в виду – посмотри, пожалуйста, мой диск. Если он, конечно, сохранился.

– Не понимаю, – сказала Варвара. – Что вы хотите сказать, Владимир Эрнстович?

– Просто поставь мой диск, я хочу видеть текст на экране.

Коробочка с дисками лежала на компьютерном столе, Варваре пришлось встать, обойти Терехова, сесть во вращающееся кресло, и все это проделано было так медленно и с таким видимым усилием, что Терехову стало жаль девушку, он искренне возненавидел ее жениха или иного мужчину, способного доставить даме сердца такие невообразимые страдания.

Диск он узнал, это был тот диск, который он передал Варваре две недели назад. И наклейка сохранилась: «Терехов. Смерть, как видимость».

– Вот, – с удовлетворением произнес Терехов. – Именно.

Варвара поставила диск в дисковод, потыкала указательным пальцем в клавиатуру, на экране возникла страница «Ворда», и всплыл текст: