Дорога без тебя (СИ) - Страница 23

— Тебе придется очень постараться.

Мы замолчали. Я переваривала услышанное, не представляя, как реализую то, что просил Смолянов.

— А что будет потом?

— Как мы и обсуждали. Проверки. Пожарная, налоговая. Старцева не будет на связи, а значит, он не сможет во время решить вопросы. А я помогу сделать так, чтобы они нашли очень весомые нарушения. Попадет на крупные штрафы. Акции упадут. В идеальной картине даже потеряет несколько точек.

— Ты думаешь этого достаточно? Что ему эти штрафы? Как жужжание назойливой мухи.

— Поверь, я сделаю так, что это будет очень большая муха, последствия которой он будет расхлебывать не меньше года.

— А что с публичным скандалом?

Он смотрит на меня заинтересованно и внимательно.

— Пойдешь на это?

Неуверенно киваю.

— Нужно что-то очень провокационное и пикантное. Желательно, не просто фото, а видео. С какими-нибудь признаниями. Сделаешь?

— Да. И что тогда?

— Я сделаю так, чтобы это разнеслось по интернету. Отец не успеет остановить. Я знаю, как это сделать, — с усмешкой говорит он. — Они обязаны будут развестись, чтобы восстановить репутацию. Партнеры отца люди со старой закалкой. Не потерпят такой грязи.

Я киваю.

— А что если… не получится? — тихо спрашиваю.

— А ты сделай так, чтобы получилось, — резко и отрывисто парирует Смолянов.

В этот раз мы летим сразу прямиком в Москву. Видимо, машину Смолянов не собирается забирать из дома отца. Хотя, думаю, у него этих машин, как у меня туфлей в шкафу.

Когда мы приземляемся в Москве, Смолянов крепко сжимает мои плечи и смотрит в глаза.

— Не подведи, Саш. Помни про сто миллионов. Не думай, что я не спрошу их с тебя, если что-то пойдет не так.

Я киваю.

Мы расстаемся в аэропорту. Я сажусь в такси, а Смолянова забирает водитель.

Я чувствую, что скоро изменится все. Абсолютно. И не только в моей жизни.

Я сижу напряженная, в ожидании. Жду его. Ощущение такое, будто знаешь, что скоро начнется война, но не понимаешь, когда точно.

Когда раздается звонок в дверь, я вздрагиваю. Вскакиваю, лихорадочно заламываю руки. Не готова к этой встрече, хоть и столько настраивалась. Наверное, если бы не договоренности со Смоляновым, я бы не открыла. Испугалась. Не Тимура, нет. Себя, своих чувств. Я в нем тону, утопаю. Не могу оставаться холодной и безразличной, как бы не пыталась. Чем ближе подбирается час икс моей мести, тем страшнее мне становится. Меня поддерживает только топливо злости и обиды, но если убрать это все напускное, то… Об этом я думать не хочу.

Сама запуталась в своих чувствах. То ненавижу до помутнения рассудка, то умираю от мысли, что никогда больше его не увижу.

Распахиваю дверь, замираю. Он смотрит на меня своим темным взглядом. Прожигающим, пробирающим. Почему он такой? Ведь тысячи мужчин вокруг, но только он вызывает такие эмоции — разрывающие, раздирающие, выворачивающие. Такой холодный будто Айсберг. Коснешься и можно замерзнуть. Такой твердый как гранит. Если слишком быстро бежать на встречу, можно расшибиться.

— Пустишь? — вскидывает бровь.

— С чего бы? — отвечаю спокойно.

Актриса из меня всегда была никудышная. А сейчас мне надо одновременно себя не выдать, при этом не поддаться собственным чувствам. Он не должен понять, что я его ждала. Не должен ни о чем догадаться.

— Не соскучилась? — делает шаг на встречу, оказываясь непозволительно близко.

Смотрю в глаза, не отводя взгляд.

— Не успела, — ровно, упрямо.

Он усмехается. Интуитивно понимаю, что ему нравится мое сопротивление, мои дерзкие ответы.

— А я вот скучал, — резко наклонившись так, чтобы его губы почти коснулись моих, прошептал.

Я дернулась, пытаясь отстраниться, отдалиться, но он не дал. Сжал пальцами подбородок, вглядываясь в глаза.

— Устал я. От этих игр, Саш, — просто, честно, искренне.

Что-то внутри больно давит от такого его голоса и взгляда. Я сжимаю зубы, злясь на себя. Не разрешаю себе быть мягкой, не разрешаю поддаваться. Ни сейчас. И никогда больше.

— Не я ведь эти игры затеяла.

Он хмурится. Ему не нравится то, что он слышит.

Отодвигает меня и проходит вглубь квартиры.

— Собирайся, — бросает резко.

— Куда?

Смотрит задумчиво.

— Разве важно куда, Саааш? — растягивает мое имя, перекатывая его на языке.

— Ты всегда такой?

— Какой?

— Делаешь то, что хочешь, наплевав на мнение окружающих?

Усмехается, но как-то нагло, зло.

— Не такой уж я деспот. Я предоставляю выбор. Можешь собраться сама, или я помогу тебе.

— Я вызову полицию.

— Не успеешь, — он дергает меня за руку, вжимая в свое тело. — Я хочу просто поговорить, — спокойно, заглядывая в глаза, убеждая. — Саааш…

— Говори.

— Не здесь.

— А чем тебе не нравится здесь? — упрямлюсь, пытаясь вырвать руку.

— Ты обещала не сопротивляться.

Я хмурюсь. Это было так давно. Да и не честно об этом напоминать, столько времени прошло. Я тогда просила его ответить, почему он женился на Элионе, и он согласился дать ответ взамен на то, что я перестану сопротивляться.

— Я забираю свое обещание обратно.

Он злится и не скрывает этого. На тумбочке стоит моя сумка, он резко ее берет и открывает. Что-то ищет. Достает два моих паспорта — российский и заграничный. В поездку со Смоляновым я брала оба, так как не знала, как может обернуться наше путешествие. Все же Смоляновы были очень богаты и влиятельны, и для них отправиться в другую страну — это не поездка, которую планируют за много месяцев, а так, обыденность.

Я тяну руку, чтобы возмутиться, забрать, остановить. Не отдает. В следующую секунду закидывает меня на плечо, я даже не успеваю ничего понять. Широким шагом направляется на выход.

— Старцев, это не смешно! — бью кулаками по его спине.

— А я и не смеюсь.

Внизу около машины он ставит меня на ноги. Всю дорогу я продолжала его бить и ругаться, но он был спокоен как танк.

— Ты знаешь ведь, что проще уступить, правда? Будет так, как я хочу. А я хочу поговорить. Если мы не договоримся, то обещаю, оставить тебя в покое, — сжимая плечи и заглядывая в глаза, уверенно говорит.

— Ты врешь.

Почему-то знаю точно, что это блеф — это его “оставлю тебя в покое”. Не оставит, если сам не захочет. Плевать ему — договоримся мы или нет. Все равно все будет так, как он захочет. Он так привык.

Ничего не говорит на мою реплику, обходит машину, подходит к водительской двери. Застывает, наблюдая за моими действиями. Хочет, чтобы я села. Самостоятельно. А у меня, конечно же, просыпается желание спорить, язвить, делать все наперекор. Но я не поддаюсь. Это не та тактика, которая мне сейчас нужна.

Молча открываю дверь машины и сажусь. Через пару секунд рядом за руль садится Старцев. Бросает мою сумку на заднее сиденье, потом на меня быстрый довольный взгляд.

— Ты разобрала чемодан с поездки?

Отрицательно качаю головой.

Тогда он вновь тянется за моей сумкой, достает оттуда ключи от квартиры, которые сам же туда положил. Выходит из машины. Я вздрагиваю, когда он блокирует двери. С усмешкой смотрит на меня, победно говоря взглядом “не сбежишь”, и направляется в сторону подъезда. Через минут пять спускается с моим чемоданом в руках. Загружает его в багажник, садится за руль и стартует с места резко, с визгом покрышек.

Если бы не месть, села бы я так просто к нему в машину? Повела бы себя иначе? Самое страшное, что я не знаю ответ на этот вопрос наверняка. Сейчас могу оправдываться тем, что у меня не было выбора. Договор со Смоляновым. Но если убрать это все из кадра, то я не уверена, что устояла бы. Под его напором. С Тимуром я становилась как вода, пластилин. Лепи из меня, что хочешь. Сама это знала и понимала, но ничего не могла поделать с собой.

Мы едем в напряженной тишине. Тимур не включил радио. А я слишком занята своими мыслями и переживаниями. Сижу, скрестив руки на груди, всем видом демонстрирую недовольство и смотрю перед собой. Гадаю, что будет дальше. Проигрываю разные сценарии в голове и продумаю, что лучше сказать в каждом из них. А еще… меня бросает в дрожь от мысли, что мы будем заниматься сексом. Я ведь не дура, понимаю, что мы едем на Мальдивы. Нет, мы, конечно, возможно поговорим какое-то время. Но навряд ли все закончится на разговорах. Мы спали много раз, но почему-то именно сейчас все кажется неправильным. Я обманываю, предаю. Когда я стала такой? Безумной, способной на подобное? Он меня такой сделал, или я всегда такой была?