Дорога - Страница 12
- А прикажут пешим этапом по воде?
- Прикажут?.. Пойду...
- А голова для чего?
Тот лишь виновато блудил взглядом по носкам своих сапог.
Грибанов понял, что разговаривать далее бесполезно: не в коня корм.
- Ладно. Вместе будем думать.
Иван Васильевич взял дверь на себя и, только когда переступил порог, услышал запоздалое предупреждение вновь воспрянувшего конвоира:
- Под вашу личную ответственность!
За дощатым столом, в профиль к окошечному квадрату, сквозь который ломился, ниспадая на
стол, тугой солнечный поток, сидел гладко выбритый худой человек в застиранной исподней рубахе. Человек, стараясь держать руки в самом свету, продевал в иглу нить и был так сосредоточенно углублен этим занятием, что даже не повернул головы на стук двери.
Иван Васильевич кашлянул:
- Здравствуйте.
Человек перевел на него острый, прицеливающий взгляд, но, разглядев гостя, тут же вскочил, по привычке одернул рубаху, отчеканил:
- Здравия желаю, гражданин начальник!
- Вы меня знаете?
- Так точно, гражданин начальник. Вы - начальник Кандымской экспедиции. Этой весной я вас видел, вы у нас в партии были.
- Куда препровождают?
- Не могу знать, гражданин начальник. Этапируют в управление. Там, видно, скажут.
Человек стоял перед Иваном Васильевичем по всем правилам внутреннего распорядка, тянулся в струнку, ел глазами начальство с полной готовностью броситься исполнять любое вышестоящее указание, но именно это его слишком уж подчеркнутое раболепие и отличало в нем никем и ничем не убитое сознание собственной человеческой полноценности, если не сказать - превосходства. Ивану Васильевичу и раньше приходилось улавливать в общении с ним людей сходного положения эту особенность. Они смотрели на него так, будто они знали что-то такое важное и в высшей степени существенное, чего ему не дано было знать, но, занятый, как он полагал, делом огромного государственного значения, он относил все за счет обычного в их обстоятельствах комплекса, а потому лишь посмеивался про себя снисходительно.
- Садитесь, будем знакомиться. Грибанов Иван Васильевич.
Тот сел, не переменив, однако, раз взятого выражения в лице.
- Михаил Петрович Скорняков, гражданин начальник.
- Так вот, Скорняков Михаил Петрович. - Он сел напротив и в упор взглянул на Скорнякова. Тот не отвел взгляд, только прищурился как бы от света из окошка, но озорной зайчик, юрко метнувшийся к переносице, не ускользнул от него. - С топором и пилой, я думаю, вас успели познакомить...
- Оч-чень обстоятельно.
- Тем лучше. Будем мастерить плот.
- Я предлагал. Да разве с этим дуболомом договоришься?
- Курите?
- Отвык.
- Другие, наоборот, привыкают.
- Падать легче, чем идти.
- Это верно.
- Нагляделся...
- Так... Тогда не будем мешкать... Вон там, в углу, в ящике, должна быть пила, а топор я уже видел под стрехой на притолоке...
И вскоре матерая лиственница, перечеркнув острием белую высь, уже сползла с крутого, почти отвесного берега к воде. Топором Скорняков орудовал на удивление легко и споро. Несколько точных, расчетливых взмахов - пузатый комель стесан вровень со стволом, два-три удара - готов паз для венца. Глядя, с какой любовной привычностью общаются тоненькие скорняковские руки со старым и давно не точенным топором, Иван Васильевич час от часу все более проникался к своему новому знакомцу.
- За тобой не угонишься, - неожиданно для самого себя перешел он на "ты", - а я ведь тоже не всю жизнь стулья просиживаю.
Тот поднял на него вдруг оттаявшие глаза и охотно отозвался на доверительность, чем как бы сразу приобщил его тому, от чего он был отделен своим чином и биографией:
- Я же, Иван Васильевич, сапер по военной специальности.
- Офицер?
- Майор.
- Извини, конечно, Скорняков... Но за что...
- Плен.
- Сколько?
- Как всем - десять.
- Писал?
- Писал.
- Ничего?
- Надо думать, для того и вызывают.
- Значит...
- Может, домой, а может... добавят...
- Да...
- Да...
Не сговариваясь, они оба посмотрели туда, в сторону времянки, откуда тревожно следил за ними изнывающий от должностных сомнений конвоир. Иван Васильевич вздохнул:
- Мается парень... Ему бы на сенокос сейчас, в деревню, вилами ворочать. Самое время... А он здесь...
- Да уж... Не для него работенка...
Ивану Васильевичу вдруг почему-то явилось и остро и больно ударило в сердце давнее и почти забытое видение, которое вот так неожиданно, среди случайного разговора иногда настигало его, и он, едва сдерживая волнение, спросил:
- Знаешь... Мысль, конечно, сумасшедшая... Но как знать, а вдруг...
- Что могу.
- Не встречал, случаем, где по этапам Ефрема Рядченко? Рябой такой... Здоровый парняга...
- Офицерский состав?
- Офицерский.
- Нет, не встречал. Офицера бы запомнил.
- Блажь, в общем... Столько народу.
- Родственник?
- Нет, друг.
- Это - больше.
- Пожалуй!.. Что ж, давай шабашить, Скорняков... Подремлем перед дорогой малость.
Скорняков предусмотрительно заступил ему дорогу и пошел впереди и этим своим движением без слов снова восстановил их взаимоотношения и прошлое состояние. И, выходя на тропу следом за ним, Иван Васильевич не без горечи отметил про себя: "Вот и все дела".
XI
Снилась Ивану Васильевичу какая-то чертовщина. Снилось, будто летит он на юг - к морю. Вот так, ни с того ни с сего, досталась путевка, и он летит, заранее предвкушая ожидающее его тепло. Калейдоскоп лиц, отрывочные разговоры с соседями по салону. Но - странное дело! - за иллюминатором - тайга, заснеженная тайга, надвое рассеченная белой лентой трассы... Потом солнце, очень много солнца. И море. Очень много моря... И вдруг провал... Иван Васильевич приходит в себя уже в лесу на Кандымской базе... Вокруг знакомые лица. Старик... Васёна... Кирилл. И каждого из них он отчаянно пытается убедить, что только что был у моря, на юге. Но все вокруг зло смеются над ним. Тогда он нащупывает в кармане и достает диковинный южный фрукт, не то ананас, не то инжир: "Вот я привез это оттуда. Ведь здесь я не мог этого купить!" Но смех вокруг него становится злее и нестерпимее... И здесь перед ним возникает лицо старшего Царькова - Семена. Семен, тоже смеясь, говорит ему: "Так ведь у тебя огурец в руке!.." Иван Васильевич смотрит - и впрямь в руке огурец, соленый огурец, даже не огурец, а всего лишь ноздреватая осклизлая половинка... Он с обидой и гадливостью отбрасывает ее в сторону.