Донный лед - Страница 7
Диплом он защитил на "отлично".
Герман Васильевич Зудин, сжав губами папиросу, открыл дверь. В дверях стоял "зеленый мастер".
Прозвище "зеленый мастер" прилипло к Славику в первый же день его появления в мехколонне. Причем прилипло оно к нему с легкой руки начальника. Дело было не только в том, что Славик выглядел моложе своих лет (а лет-то ему было девятнадцать). Дело было еще в том, что Славик обожал зеленый цвет. И появился он перед ясными очами начальства в нежно-зеленом костюме, ядовито-зеленом галстуке и матово-зеленых полуботинках, держа в руке новенький фибровый чемоданчик, разумеется, зеленого цвета.
Сейчас Славик был в белоснежном полушубке, причем Зудин, подписывая ему наряд на полушубок, дружески советовал взять все-таки черный, потому что белый, хоть и наряднее выглядит, ужасно пачкается, и не пройдет и недели... Однако прошло более месяца, а полушубок продолжал сверкать белизной, и одному богу было известно, как это Славику удавалось. Работал Славик хорошо, но не успешно. Хорошо он работал в том смысле, что старался и не ленился. Не успешно - в том смысле, что допускал иногда некоторые ошибки. Даже правильнее было бы сказать, что он довольно часто допускал довольно грубые ошибки. Тут были всякие-разные истории. Например, он отдал на день "Магирус" заведующей котлопунктом, потому что котлопункт принадлежал сопредельному строительно-монтажному поезду и мехколонновцев кормили там по договоренности. И вот заведующая сказала, что, если Славик не даст машину привезти продукты, она не станет кормить рабочих его участка. И Славик дал "Магирус", что, безусловно, оказалось на дневной выработке. И Славику объявили выговор. Но он не впал в уныние, он имел твердое намерение приобрести со временем производственный опыт и продолжал работать столь же энергично. Потом были две-три истории с неправильным начислением зарплаты. Тут Славик вообще-то был как бы между двух огней. С одной стороны, механизаторы двух смен участка, которым он закрывал наряды, люди опытные, как правило, в возрасте от тридцати до сорока, как правило, грамотные, как правило, горластые и темпераментные, побуждали Славика писать в наряде, скажем, "скальный грунт", в то время, как грунт был все-таки не скальный. Начальник же мехколонны Герман Васильевич Зудин, человек тоже опытный и не просто грамотный, а съевший собаку в вопросах труда и зарплаты, и если не горластый, то властный, побуждал Славика по поводу того же карьера писать "грунт - песок", хоть грунт был все-таки и не песок. Если бы на участке был, как это и полагается, прораб, Славику не пришлось бы закрывать наряды - это дело прораба. А дело строймастера - разметка дороги, проверка геометрии полотна - очень специальная работа. Но прораба на участке не было. Участковый прораб лежал в больнице с бытовой травмой. Он сломал ногу, возвращаясь со дня рождения. Дело в том, что строящийся поселок - это, конечно, вам не город, дороги неровные, а если где тянут коммуникации, то там к тому же и роют канавы. Вот прораб, возвращаясь со дня рождения, и сломал ногу.
Если бы Славик прежде служил в армии, он бы яснее понимал особенность своего служебного положения. Особенность эта заключалась в том, что он был последним, кому отдают приказание. Дальше уже идут исполнители, а с исполнителями нужно ладить. В армии в таком положении находится юный лейтенант, выпускник военно-технического училища. Но Славик в армии не служил и над такими премудростями не задумывался. Он все свои ошибки считал случайными и последними и не унывал. И даже, получив от Зудина такое взыскание, как лишение одной трети месячного оклада, утешал себя несложной формулой, услышанной от одного из наставников омской альма-матер:
- Не беда, если начальство тебя ругает. Беда, если оно махнуло на тебя рукой.
Таким образом, участвуя самым непосредственным образом в строительстве Байкало-Амурской магистрали, Славик мужественно переносил неудачи, сохранял присутствие духа. Больше того: он продолжал ощущать предвкушение счастья, потому что счастье поджидало его в Омске, оно списалось со Славиком и поджидало его в Омске, чтобы облечься в белую фату и обменяться со Славиком почти золотыми кольцами, стоимостью 19.50 каждое.
И тут устремления Славика вошли в полное противоречие с устремлениями администрации, и это было невыносимо.
Зудин посторонился, пропуская Славика.
- Ну че? - спросил он, осторожно улыбаясь. - Перевод послал?
- Послал, - уныло сказал Славик, - месяц, как послал.
- И че?
- Нет ответа.
- Ну, раз ответа нет, - бодро сказал Зудин, - значит, сама приедет.
- Нет, - сказал Славик все так же уныло. - Не приедет. Ее мама не отпустит...
Зудин в этот момент носок поправлял. У него теплые носки были надеты поверх брюк, из одного брючина выбилась, и он этот носок поправлял. И поэтому ответил, глядя на Славика снизу, не вынимая папиросы изо рта:
- Любит - приедет.
И получилось это как-то зловеще: дескать, не приедет - пусть пеняет на себя.
Славику это чрезвычайно не понравилось. Ему ничего не могло понравиться, кроме разрешения сейчас же, немедленно вылететь в Улан-Удэ, а оттуда в Омск.
И он заявил совершенно решительно:
- Вы только скажите "да", и завтра в шесть утра меня здесь уже не будет. Ленбамовская машина идет в Нижний...
- Нет, Славик, нет, - тихо, примирительным тоном ответил Зудин. Машина - что, машину мы бы тебе и сами организовали. Но - нет. Нет. Не могу.
- Это все? - яростно спросил Славик.
- Все, - так же тихо ответил Зудин.
Славик выскочил за дверь, и только морозное октябрьское небо слышало, как отчаянно поносил он своего непреклонного начальника.
Зудин же, отойдя в скором времени ко сну, долго ворочался, не находя покойной позы, и жена его Тамара спросила заботливо:
- Что, Гера, за "зеленого мастера" переживаешь?
- Да нет, - ответил Зудин, - не в нем дело.
- А в чем?
- Снимать меня будут - вот в чем! А зря... Лучше меня навряд ли кто сумеет...
Тамара ничего не ответила на это, и правильно сделала, потому что ночь не для того дается усталому человеку, чтобы травить себя трудными разговорами.
И Зудин понимал это и сказал, улыбнувшись в темноте:
- Ладно, не ночной разговор. Давай целоваться...
КАБИНА "КрАЗа"
В кабине "КрАЗа" было холодно: печка долго не могла раскочегариться Сеня, однако, холода не чувствовал. Он вел машину с большим напряжением: не специалист он был в этом деле. Права-то у Сени были, он еще в техникуме получил права, но работать на машине - не работал. А работал Сеня сначала завгаром и, надо честно признаться, исполнял свои служебные обязанности с большим трудом. Человек по натуре абсолютно честный, он никак не мог примириться с некоторыми накладками гаражной жизни. Если кто-нибудь из водителей был в отяжеленном "после вчерашнего" состоянии, Сеня возмущался, стыдил, не пускал на линию. Иногда его уговаривали, и он ставил в табеле "ремонт". И потом страдал от собственной бесхребетности. Иногда возмущение брало верх, и он ставил "прогул", при этом он наживал себе врага и тоже страдал, потому что все ему были, в сущности, симпатичны. Дело осложнялось еще тем, что прежний начальник Светлый как-то не особенно поддерживал Сенино рвение. Светлый был любимцем шоферов и механизаторов. При нем были высокие заработки и серьезные "засосы", на которые Светлый всегда почтительно приглашался, причем умел он и "засосать", и закусить, и компанию повеселить.
На другой день он приходил в гараж и успокаивал Сеню, прогуливаясь о ним по территории, полуобняв и размягчая и без того не слишком твердое Сенино сердце доверительным тоном.
Причем Светлый был непременно чисто выбрит, надушен, источал свежесть, бодрость и доброжелательность, а ни в коем случае не запах перегара. И Сеня, конечно, ставил вместо "прогула" "ремонт". И ему, кроме всего прочего, казалось, что водители над ним посмеиваются.
Светлый был на самом деле темноволосый, высокий, широкоплечий человек, приятно полноватый, наверное, даже красивый, по крайней мере, мехколонновские женщины находили, что он интересный. Когда приходилось туго с планом или когда требовалась срочная работа, чтобы, скажем, не сорвать график мостостроителям или тоннельщикам, Светлый легко поднимал людей на аврал, сам всегда находился на объекте, будь то день или ночь, выходной-развыходной, и механизаторы его не подводили, тем более что он щедро платил сверхурочные. Эти сверхурочные приводили в ужас главного бухгалтера, который справедливо считал, что при нормальной трудовой дисциплине можно было бы обойтись без авралов. Или почти без авралов. Потому что фонд заработной платы трещал по швам.