Донный лед - Страница 10
И Сеня надел этот бушлат и, поблагодарив, стал прощаться. Тарас Павлович предложил Сене отдохнуть, отоспаться, он предложил свою квартиру или больничную койку - на выбор, но Сеня отказался.
- Я бы остался, - сказал он и сладко потянулся. - Я бы остался, но я не могу. У меня утром заседание месткома.
И вышел на улицу.
Двигатель КрАЗа работал, его ровное урчание поднимало настроение. Сеня открыл дверцу. В кабине было чисто. На водительском сиденье лежала сухая ветошь. Сеня включил заднюю и стал разворачиваться. Тарас Павлович и сторожиха стояли на крыльце и махали Сене рукавицами.
Сеня улыбнулся, вздохнул, крутнул головой и двинул в обратную дорогу. "КрАЗ" легко шел на средних оборотах, с ходу взял первый подъем за нефтебазой, снизив скорость, прошел поворот с отрицательным уклоном. После всего пережитого управление машиной казалось Сене делом пустяковым, он чувствовал себя раскованным, даже расслабился в счастливой усталости и запел неверным голосом:
Где ж ты, моя сероглазая, где,
В Вологде, где, где, где, в Вологде, где...
И пропел всю песню до конца.
Последние предутренние звезды таяли в розоватом молоке рассвета, спать Сене не хотелось, но голова была тяжелой - это естественно.
Встречных машин не было. Развиднелось. Можно было выключать фары, но Сеня повременил и выключил только, проехав Джигитку, когда до дома оставалось всего ничего.
Но неожиданности этой ночи не кончились. Примерно в километре от дома Сеня увидел лежащего поперек дороги человека. Сеня в это время опять пел песню про Вологду. Он оборвал на полуслове припев и, нажимая на тормоз, тихо заматерился.
Человек был одет в зеленый бамовский бушлат и стоптанные валенки. Шапки на нем не было. Он лежал на проезжей части дороги, лежал на животе, уложив русую голову на согнутую в локте руку. Сеня перевернул человека на спину и тихо ахнул. Перед ним лежал Леха. Он был жив, но абсолютно пьян. Предутренний морозец придавливал градусов до пятнадцати, и Сеня подумал, что, пролежи Леха на дороге еще с полчаса, был бы ему полный каюк. Сеня опять тихо выругался, ухватил Леху под мышки и, пятясь задом, потащил к машине.
Когда Сеня подъехал к промбазе, промбаза была еще окутана сном. В том числе окутана сном была сторожиха Люба. Сеня посигналил, она проснулась и открыла ворота. Сеня оттащил Леху в вагончик и уложил, стащив с него валенки и ватник. А Сенина койка была занята: на ней, обнявшись, спали Фиса и Варькина дочка Наташка.
Сеня вышел из вагончика, поставил машину в теплый бокс и отправился в диспетчерскую. Люба протянула ему журнал черновых записей:
- Вот с телеграфа звонили.
Сеня прочел:
"Бурятская поселок Северный Лосеву Владиславу Вылетаю Омска семь утра встречай Нижнем Целую Люда".
- Эх ты, "зеленый мастер", - улыбнулся Сеня, усаживаясь на обшарпанный стул.
И прикрыл глаза. Он сразу уснул, блаженно вытянув ноги. Из забытья вывел его телефонный звонок. Сеня взял трубку. Звонил Зудин. Голос его был строг, и говорил он коротко и сухо.
- Как довез? - спросил он Сеню.
- Довез, - сказал Сеня, - мальчик... Тут такое дело... - Сеня хотел рассказать Зудину, как все было, но Зудин его перебил.
- Найдите этого чертова Толика, - сказал он, - или нет, приезжай за мной на "КрАЗе." - И, помолчав, сообщил: - Склад горит на Джигитке.
И повесил трубку.
Сеня тоже повесил трубку и повторил, как в гипнозе:
- Склад горит на Джигитке.
- Ага, - понимающе подтвердила Люба, - только две пожарки поехали.
Сеня обреченно побежал к гаражу. До начала рабочего дня оставалось не более часа.
КРАСНОУМСК
К окошку администратора Красноумской гостиницы "Тайга" подошел высокий человек в светлой ондатровой шапке и расстегнутом дубленом полушубке. На его красивом тонком лице играла понимающая, даже можно сказать утонченная улыбка. Он не спеша, поиграв, повертев в пальцах, отодвинул в сторону аккуратную табличку, сообщающую приезжим несложную информацию о том, что мест нет. После этого человек улыбнулся широко и дружески, приоткрыв скромную золотую коронку на шестом зубе, которая придавала улыбке необходимую долю благородства. Перед зачерствевшей в отказах немолодой полной администраторшей появились паспорт, командировочное предписание и пять роскошных плиток шоколада, аккуратно перевязанных подарочной лентой. На желто-черных обертках красиво лежали между сходящимися в перспективе рельсами магические буквы - БАМ.
Вот, сказал человек с легким кавказским акцентом, привет вам с великой стройки. Причем в голосе его была некая ирония, даже, может быть, самоирония, которую можно было бы выразить примерно такими словами: "Мы же с вами понимаем, что это все, конечно, несерьезно, но что поделаешь..." Во всяком случае, обидеться или отказаться от подарка было уже совершенно невозможно.
- Арсланов, - отрекомендовался человек, - главный инженер передвижной механизированной колонны. - И, понизив голос, сообщил конфиденциально: - С западного БАМа.
И получил номер.
В небольшом чистеньком вестибюле сидели в неудобных модных креслах приезжие, по всей вероятности командированные, и равнодушно взирали на человека, обладающего несомненно большими полномочиями, а стало быть, и преимуществами, на то, как он артистически небрежно заполняет анкету. Они, так сказать, по полету определили в нем птицу номенклатурного масштаба. Поднявшись в номер, Арсланов с удовольствием принял ванну, переоделся в чистое и спустился в ресторан. Он заказал к обеду коньяк и пиво. Коньяк для фасона, пиво - для удовольствия. И стал обдумывать план действий.
Арслан Арсланов не был главным инженером мехколонны. Он был завгаром. Но "завгар" не звучало, поэтому исключительно ради бытовых удобств он позволил себе это невинное самозванство.
Может быть, в его повадке было что-то от повадки Остапа Бендера, но ошибочно было бы подозревать в Арсланове Великого Комбинатора, ибо Великий Комбинатор охотился за миллионом в интересах личной наживы, Арслан же Арсланов охотился за стендом для регулирования тепловой аппаратуры (дизельных форсунок) в интересах родной мехколонны, а это, безусловно, совсем другое дело.
О стендах, которые выпускает Красноумский завод, Арсланов вычитал в "Комсомолке" и в тот же день рассказал об этом Зудину. Зудин реагировал очень живо, они тут же прикинули, сколько "Магирусов" и "КрАЗов" спасет такой стенд от простоя, и теперь даже трудно с уверенностью сказать, кому первому из них пришла в голову мысль о сепаратной добыче стенда прямиком с завода. Во всяком случае, Арслан Арсланов пришел от этой мысли в полный восторг. Причем его уже занимали не только форсунки дизельных двигателей, сколько само это предприятие, пахнущее приключением и даже, может быть, авантюрой.
Так или иначе, Зудин не без труда добился в тресте разрешение на эту командировку, и Арслан Арсланов, снабженный командировочными документами и письмами от бамовских и бурятских общественных организаций, снабженный, кроме того, командировочными и - на всякий случай - премиальными деньгами, а кроме того, бамовскими сувенирами разного достоинства, отбыл в Красноумск.
Обедалось Арсланову хорошо. Его обслуживала исполненная достоинства, крупных габаритов официантка с родинкой, как у маркизы Помпадур в кинофильме "Фанфан-тюльпан". Арсланов, как ее увидел, так сразу вспомнил эту кинокартину и мадам Помпадур в глубоком декольте; к сожалению, официантка была одета строго и неприступно, но у Арсланова было живое воображение, и он про себя стал называть ее "мадам Помпадур", а вслух - "мадам".
Услышав "мадам", официантка не просто принесла ему коньяк и пиво, а припомнив, чему ее когда-то учили на курсах, зашла Арсланову за спину и, касаясь его затянутым в униформу бюстом, собственноручно налила коньяк в рюмку и пиво в фужер. Причем странное это сочетание ничуть ее не удивило: она определенно решила, что раз такой клиент заказывает, значит, так и надо. Арсланов подарил ей сувенир - изящную брошечку из серебра и меха - и спросил, работает ли она сегодня вечером. Она сказала, что работает.