Донесённое от обиженных (фрагмент) - Страница 6

7

Снег вдоль дороги лежал побуревший. Ощущалось тепло янтарного плавящегося солнца. Красногвардейцы шли с ленцой. К отворотам шинелей приколоты алые банты, к картузам, к городским поддельного пыжика шапкам, к снятым с казаков папахам - вырезанные из жести или фанеры и обтянутые кумачовой материей звёзды. Поезд саней давил полозьями шипящую слякоть, под которой ещё твердел толсто наросший за зиму лёд. Перед головой отряда открывался просторный дол. По его дну протянулась под углом к дороге замёрзшая речка, укрытая снегом, но намеченная полосами тальника и камышей. Дальше белел увал, подпирая серо-голубое небо. От горизонта стали густо распространяться по белому чёрные точки. Их россыпь, широко захватывая увал, медленно сползала навстречу. Комиссар, сидя на старой спокойной кобыле, посмотрел вправо, на конного знаменосца. Тот приосанился, сжимая длинное древко с тяжело свисающим алым знаменем. Ехавший верхом немного позади комиссара Будюхин, показывая вытянутой рукой вперёд, закричал громко, беспокойно: - Каза-а-ки! На нас наступают! По колонне загуляло: - Казаки озверели! Первые лезут! К Житору подскакал Ходаков: - Разрешите остудить их? Враз накрою шрапнелью. Зиновий Силыч повелительно махнул рукой: - Давай! Красные поспешно развернули орудия. Ходаков совался к прислуге, суетливо распоряжался, с похмелья трудно ворочая налитыми кровью глазами. Пушка, подпрыгнув, с хлёстким молниеносным ударом грома выметнула снаряд, за нею - другая. - Недолёт! Заряжай! Сизые облачка возникли на миг над увалом - растаяли. Масса чёрных точек стала рассеиваться. Комиссар, прижимавший к глазам окуляры бинокля, вдруг воскликнул: - Почему - коровы? Маракин, тоже смотревший в бинокль, пришпорил лошадь, понёсся к Ходакову: - По коровьему стаду лупишь, пушкарь х...ев! Подъехал и Житор. Рассерженный тем, что об ошибке пойдёт слава, накричал на командира артиллерии. Отряд двинулся снова. Развеселясь, люди смаковали и мусолили происшествие, состязались, фантазируя: а в другой раз-де Ходаков начнёт палить по скирдам в поле! по колодезным журавлям! по плетням с глиняными горшками, ха-ха-ха!.. Весенний ветерок всколыхивал красное знамя, за хвостом колонны неслись стайками бойкие воробьи, проворно устремлялись на обронённые конские "яблоки". Минуло четыре часа пополудни. Впереди, несколько справа, гребень раздваивала выемка: то начиналась седловина, где расположена станица Изобильная. К ней вилась, забирая вправо, летняя дорога. А напрямки спускался к замёрзшей речке зимник, пропадал в заросшей кустарником и деревьями приречной низине: так называемой уреме. К комиссару подъехал Маракин: - Может, не терять время - не делить отряд? - насмешливо выругался: Какое там, к х...ям, вооружённое сопротивление... Житор подумал. - С военной точки зрения, охват - грамотнее! Пусть увидят в нас военных и зарубят себе на носу! Артиллерия, дроги со станковыми пулемётами и три с лишним сотни стрелков потянулись по зимнику. Вёл Ходаков, сидящий на огромном коне-"батарейце". Их путь короче, и они должны приблизиться к Изобильной раньше другой части отряда. Им следует развернуться по косогору над седловиной и ждать подхода Житора. Тот собирался повести своих людей на станицу цепями. Если казаки обнаглели бы и стали стрелять, то, по дымовому сигналу комиссара, Ходаков должен был обрушить на станицу шрапнель, а стрелки - ударить казакам во фланг. Без окопов, без батареи - что станичники могли?

..."Смогли - а всё остальное: семьдесят процентов неизвестности..." Марат Житоров подрёмывал в легковой машине, катившей по мартовскому просёлку. Поля лежали тусклые, от поросших березняком холмов летел по сырым осевшим снегам низовой ветер, напитанный терпковатым запахом обнажившейся палой листвы и валежника. Небо роилось, глухое, с тёмными клубами на бело-сером фоне. Скоро линию горизонта приподнимет возвышенность, машины проедут плотину через реку Илек, и покажется въезд в колхоз "Изобильный". После гибели отряда большевицкое руководство Оренбурга направило в Изобильную новые силы: при пехоте - три батареи трёхдюймовок, бомбомёт, бронеавтомобиль, кавалеристы. Но в бой вступать оказалось не с кем. Заняв станицу, красногвардейцы принялись арестовывать, в первую очередь, нестарых молодцов. Все они отвечали как один: оружия против красных не поднимали. В тот день были на гулянии в станице Буранной - праздновали день святого Кирилла. В Буранной установили как факт: там в самом деле угощалась и веселилась казачья сила Изобильной - и именно в день и час, когда истреблялся отряд Житора. Конечно, несмотря на это, на площади принародно расстреляли станичного атамана с сыном, священника, мельника и полдюжины самых зажиточных станичников. Помимо того, был поставлен к стенке, после основательных измывательств, каждый седьмой житель в возрасте от девятнадцати до сорока пяти лет. Однако оставалась неудовлетворённость: никто не признался и под пытками да, мол, рубил, колол (или видел, как другие колят) отрядников Житора. "Староверы-фанатики! Упрямство железное! - отмечали следователи. - Однако признака, что лгут, не просматривается". Удалось лишь узнать: слыхали-де, что руководил хорунжий Байбарин, местный житель, он потом с семьёй скрылся. - А люди под его началом? - Как я их мог видеть? Я был на гулянии в Буранной - тому полно свидетелей! - с этими словами отлетали на небо. Большевики предположили - Дутов, обосновавшийся в Верхнеуральске, заслал своих казаков, и они, сделав дело, вернулись назад... Разумеется, на этом комиссары не успокоились, собирались глубже копать - но тут, в конце мая, полыхнуло выступление чехословаков, в июле Дутов без боя взял Оренбург, в Изобильной, как и окрест, провозгласилась белая власть. Когда красные появились вновь, то застали одних баб, детей, стариков. Все, кто чувствовал в себе силы, ушли с белыми. Оренбургская ЧК возобновила расследование по гибели Житора с отрядом. Имея разведчиков при штабе Дутова, ЧК получала сведения: хорунжего Байбарина никто в штабе не знает! К чекистам попали документы белых. Среди многих фамилий не мелькнула ни разу фамилия "Байбарин". Почему белые столь непроницаемо засекретили свою удачную операцию в Изобильной? Возглавив оренбургский НКВД, Марат Житоров изучил и обнюхал каждую бумажку, что хоть как-то касалась изнуряющей его загадки. Его сжигало чувство, что истинные виновники не найдены - отец не отомщён! Житоров выискал справку: в 1932 к семье в колхоз "Изобильный" возвратился Аристарх Сотсков. В день, когда в его станице уничтожали красный отряд, он гулял в Буранной; последовавшего расстрела счастливо избежал: не ему выпала "семёрка". Позднее служил в одном из дутовских полков, угодил в плен: отсидел в большевицкой тюрьме, затем - в концлагере, а потом отбыл ссылку в Восточной Сибири. Дома, застав двоих нагулянных женою детей, повёл себя тихо; колхоз поставил его скотником. Его привозили в Оренбург на допрос. Промаявшись три часа, Житоров не добился ничего нового. Разумеется, он мучал бы Сотскова энергичнее и дольше - если б почуял скрываемое. Но в надорванном жизнью человеке не чувствовалось ничего, кроме разбитости, и начальник отпустил его покамест в колхоз... В одно утро, просматривая, как обычно, сообщения, поступающие по линии НКВД, Житоров впился глазами в несколько строчек. В Ташкенте разрешено поселиться "Нюшину Савелию, уроженцу станицы Изобильная, бывшему белогвардейцу, прибывшему из Персии..." Марат присосался к справке и вскоре выявил. В известный день Нюшин тоже праздновал святого Кирилла в Буранной; впоследствии, как и Сотсков, воевал в казачьем полку Дутова - вместе с ним отступил в Китай. Потом перебрался в Персию. Не подвезло где-нибудь благополучно осесть - мотался по жизни неприкаянно. И соблазнили уговоры большевицких посланников, призывавших беглецов к возвращению. Ждала же Нюшина, как и других, тюрьма. Но, отсидев три года, он не поспешил в родной Оренбургский край, а предпочёл Ташкент. В чём начальник и раскусил зацепку. Опасается мразь показать нос на родине - как бы кто чего не вспомнил... А что же ещё могут припомнить, если не участие в избиении отряда? Увяз, ой, увяз в горяченьком Савелий! Не может тот же Сотсков ничего не знать о тебе (а ты, не исключено, имеешь что-то о Сотскове). Тот был неразговорчив, пока не стояла перед ним живая изобличительная личность. А поставить вас пастью к пасти - одно останется: разинуть. В Ташкент полетело отношение - Нюшина арестовали и этапировали в Оренбург.