Донесённое от обиженных - Страница 15

— От тяги к вину нельзя отбиться, а от доброты — можно, — заключил купец. — Станет брать как положено — к моим годам богаче меня будет.

Приказчик отметил выражение убеждённости на лице богача — и весной Варвара была выдана за Прокла Петровича. В медовый месяц, когда молодожёны отправились в путешествие на пароходе по Волге, их нагнала весть о кончине Байбарина-старшего. Тот оставил сыну именьице и наказ: «сделать культурное хозяйство». В последнее время Прокл и сам подумывал «сесть на землю». Он и жена приехали в Изобильную, преисполненные охоты въесться в труд.

У Прокла имелись две младшие замужние сестры: одна жила в Саратове, другая в Воронеже. Чтобы стать полноправным владельцем имения, надо было выплатить им по трети от той суммы, в какую оценивается земля.

Молодожёнам пришлось впрячься в крестьянскую работу, а мысли о технических новшествах отложить — нет на них денег. В муже и жене оказалась заложенной страсть к земле, благодаря своему рвению они стали уважаемой семьёй в Изобильной. Прокл Петрович к тому же, когда просили, писал за притеснённых жалобы, давал советы, всегда к месту цитировал Священное Писание, чем вселял трепет в старообрядцев.

Вскоре в станице прижилась потребность отзываться о нём почтительно. Небольшой чин, в котором он вышел в отставку, получил несвойственное ему значение. «Хорунжий!» — произносилось с той серьёзностью, с какой говорят: «Атаман». И, что было неслыханно, любой местный богатей первым снимал шапку перед отставным хорунжим: имея пахоты вчетверо больше, чем он.

В несколько изнурительных лет Байбарин рассчитался с сёстрами. За это время умерла жившая с ними мать — она непрестанно брюзжала, очень недовольная крестьянским бытом. Варвара Тихоновна родила дочь, а там и сына: росли крепкими.

Прокл Петрович сумел выиграть десяток казавшихся бесконечными тяжб, и его, «народного стряпчего» (так писали о нём губернские газеты), принимали в Оренбурге чуть не все влиятельные люди. Он продумывал планы, как преобразовать хозяйство, и часто ездил к передовому хозяину Михаилу Артемьевичу Калинчину.

Трудолюбивый, предприимчивый Калинчин был известен гостеприимством и открытостью. Владея поместьем в шестидесяти верстах к западу от Оренбурга, он с четырёх тысяч десятин не лучшей земли снимал урожаи, вызывавшие зависть соседей, причём и тех, кто имел более десяти тысяч. Работники Михаила Артемьевича пользовались первоклассным инвентарём, в хозяйстве исправно действовали паровые молотилки, производственный (мельничный) элеватор, построенный по последнему слову западноевропейской техники. Сам Калинчин умел поработать и за механика, и за бухгалтера.

Небольшого роста, но отнюдь не щуплый, он был тщательно выбрит даже в разгар хлебоуборки, когда показывал приехавшему Байбарину очередные усовершенствования:

— Нынче у меня и куколеотборники действуют от электричества!

— Ну-ка! — моментально вырвалось у гостя, чьё нетерпение объяснялось жизненно важной задачей куколеотборников. Если семена куколя, зловредного сорняка, попадут, пусть и в малом количестве, на перемол вместе с зерном, мука окажется отравленной. Поев испечённого из неё хлеба, можно слечь.

Хозяин повёл Байбарина на элеватор. Гость так и залюбовался: полновесное пухлое зерно рекой шло на очистку; огромные тяжёлые блестящие барабаны, медленно вращаясь, выливали в одну сторону поток чистой золотисто-серой ржи, а в другую — иссиня-чёрную струю куколя. Из-под куколеотборников горячая от всей этой перетряски рожь снова поднималась под самую крышу мельницы, где её в открытых жёлобах, в прохладном токе электрических вентиляторов, винты Архимеда двигали к цилиндрическим резервуарам (силосам), куда зерно падало обильным дождём.

Калинчин упёр в бока боксёрские кулаки.

— Намедни здесь был — кто, вы думаете? Князь Белосельский-Белозерский!

Прокл Петрович заинтересовался:

— Я знаю, он командирован в нашу губернию…

Разговор происходил в конце июля 1904. Россия увязала в войне с Японией, всё государево окружение демонстрировало патриотизм. Князь Белосельский-Белозерский вызвался возглавить комиссию по закупке провианта и фуража для действующей армии.

Спустя неделю после поездки к Калинчину хорунжий посетил по делам Оренбург и увидел в дворянском собрании князя: стареющего, с животиком, мужчину — напудренного, с подкрашенными бакенбардами, остриженного под машинку предельно коротко, чтобы сделать незаметным намёк на плешь. Его сиятельство, выступив, похвалил дворянство и казачество «за верноподданническое служение на благо Российской империи», а затем, отмечая «добросовестных тружеников губернии», назвал и Михаила Артемьевича Калинчина. Стало известно: комиссия, закупая у него рожь, выделяет ему поощрительную доплату за качество зерна.

Вскоре, однако, Прокл Петрович прослышал: другие землевладельцы, что продали зерно невысокого качества, получили из государственной казны ту же самую доплату. Князь Белосельский-Белозерский принял от них взятку.

Прокл Петрович примчался к Калинчину. Гостя встретил изжелта-бледный осунувшийся, больной человек. Байбарин едва не воскликнул: «Вы ли это, Михаил Артемьевич?!» В кабинете, плотно закрыв дверь, хозяин излил душу. Все его достижения князь использовал, чтобы обосновать перед комиссией доплату как прогрессивную, государственно мудрую благородную меру поощрения. За этим «благородством» стояло желание жирного куша, какой и хапнул князь с десятков поставщиков. Самое же страшное: многие поставщики решили — коли они дали взятку, об очистке зерна заботиться излишне. Их засорённая куколем рожь была смешана с той отборной, которую продал Калинчин.

Он то хватался за голову, то яро обмахивался полотенцем, будто в кабинете стояла духота.

— Меня попросту употребили для наживы! Там, в Маньчжурии, солдаты будут массой попадать в лазареты, причина вскроется — среди поставщиков назовут и моё имя… О-о, позор!

Байбарин осторожно и вместе с тем требовательно остановил:

— Простите, вы о слухах или есть доказательства?

Приятель доверительно назвал нескольких лиц: также и тех, кто занимался погрузкой и перевозкой зерна. В голове Прокла Петровича взвихрились мысли. Он взволнованно воззвал к гордости Калинчина: уж не собирается ли тот, богатый, влиятельный человек, сдаться? Помещик разбито ответил:

— Вам ли объяснять: что значат моё состояние, местные связи перед положением, именем… — он не стал его повторять.

Распалившийся хорунжий воскликнул:

— Ничего не предприняв, отдаться панике?

Он убедил Калинчина дать ему «полномочия на хлопоты» и, посетив в губернии людей, какие должны были пригодиться, поехал в Петербург. Здесь ходил по приёмным, вручал рекомендации, уговаривал, просил… В конце концов, проявив всю свою недюжинную настырность, ходатай добился того, что его провели к коменданту Зимнего дворца. Прокл Петрович красноречиво обрисовал его превосходительству суть дела, особенно упирая на то, «что тысячи русских воинов, идущих на вражеские пули, обречены есть хлеб с отравой», и передал пространную жалобу на князя Белосельского-Белозерского, подкреплённую свидетельствами нескольких мужественных людей.

— Ваше превосходительство, можете обещать мне, что эти документы дойдут до государя императора?

Речь Байбарина подействовала на коменданта, и он внушительно заверил: бумаги будут доставлены его величеству.

Четыре дня ждал Прокл Петрович ответа, жил в номерах на Большой Вульфовой улице, неподалёку от Аптекарского моста. Рано утром раздался требовательный стук в дверь — Байбарин крикнул с постели:

— Я раздет!

— Так оденьтесь скорее! — повелительно произнёс голос за дверью.

Спустя пять минут в номер вошли жандармский штаб-офицер в дорогого сукна пальто с золотыми погонами, два ражих жандарма и два господина в партикулярном, одетых у превосходного портного. Штаб-офицер, видный, надменный, лет тридцати с небольшим, спросил резко, зло и презрительно: