Домашний совет - Страница 7

Савва Георгиевич сказал, что без таких людей, как мама и отец, члены-корреспонденты ничего ровным счетом не стоят. Он не первый раз высказывал эту идею.

И всегда мне казалось, что он имел в виду одну только маму, а отца приплюсовывал для приличия.

– Можно позвонить по телефону? – коснувшись губами моего уха, спросила Ирина.

– Телефон на кухне. Я провожу тебя.

– Вы куда? – бдительно осведомилась мама.

– Позвонить, – сказал я.

На кухне я забыл, зачем мы пришли.

– Ирина…

– Что? – спросила она.

Я, содрогаясь от нерешительности, положил руку ей на плечо. И в ту же минуту ощутил боль в ноге. Она была неожиданной и колкой.

Я вскрикнул, обернулся… Лучший друг человека приготовился схватить меня за ногу еще раз.

Ирина отреагировала с мгновенностью опытного шофера, увидевшего опасность: она присела и шлепнула пуделя.

– Не вмешивайся в чужие дела! – Сидя на корточках, она подняла на меня свои изумрудные глаза: – Охраняет от посягательств.

В дверях раздался голос моего близнеца:

– Уединились?

– Не совсем, – ответила Ирина. – С нами – Лучший друг человека.

В старости нелегко отрекаться от своего возраста и постоянно быть «в форме». Эта чужая форма, как чужая одежда, неудобна, где-то стискивает и жмет. А Марию Кондратьевну, я чувствовал, она могла задушигь. Нашей классной руководительнице хотелось под тяжестью лет пригнуться, а она выпрямлялась. Ей хотелось постоять, передохнуть на плошадке между этажами, а она преодолевала школьную лестницу одним махом. Преодолевала себя… Чтобы директор не думал, что ей пора расстаться и с этой лестницей, И с этими коридорами, и со всеми нами. Однажды на уроке ей стало плохо:

– Я посижу.

Мы повскакали с мест: «Надо вызвать врача! „Неотложку!..“

– Посидите и вы, – сказала она.

Ей приходилось болеть тайно, конспиративно. «Но ведь так, конспиративно… можно и умереть, – подумал я. – Чтобы директор не догадался!» Своим ворчанием на педсоветах он вынуждал ее расходовать в неразумно короткие сроки те силы, которые можно было растянуть на годы при медленном, осторожном использовании.

– О возрасте не надо помнить, но и не следует забывать, – со вздохом констатировал у нас дома Савва Георгиевич, стараясь доискаться до причин того, почему его жена умерла в лифте, стоя, с сумками в обеих руках.

К переменке Мария Кондратьевна пришла в себя. Она с опасной стремительностью поднялась и рискованно твердым шагом направилась в учительскую.

– На пенсию ей пора, – сказал Владик. Он мог бы со временем заменить директора нашей школы.

– Ты поможешь мне? – спросила Мария Кондратьевна, когда мы с Ириной и Владиком были в десятом классе.

– Вам? Конечно… А в чем?

– Предстоит городская олимпиада начинающих физиков. Я хочу, чтобы ты представлял нашу школу.

– Всю школу… я один?

– Наука и искусство иногда выигрывают, если их представляет кто-то один. Но талантливый!

– А вы считаете?..

– Считаю, Санечка, – перебила она. – Я давно уже это считаю. Но обратимся к глобальным примерам: с большой высоты все вокруг как-то виднее. Хочешь понять малое, примерь на великое! Ты не слышал об этой истине?

– Пока нет.

– Так услышишь! Королев мог представлять всю космонавтику, Менделеев – химию, Шаляпин – русскую оперную школу… А ты будешь представлять нашу школу номер семнадцать.

– Я думаю, Ирина лучше се представит.

– Опять не веришь в себя? Подмял тебя близнец. Ох как подмял!

Она просила, чтобы я помог ей. Но одновременно сама хотела помочь мне… выбраться из-под насевшего на меня близнеца.

– Если ты победишь на этой олимпиаде или займешь там какое-нибудь место… желательно, разумеется, не последнее, можно будет сказать: ученик спас учителя! Или «поддержал». Так будет мягче.

– Когда это?

– В понедельник, но не ближайший, а следующий за ним… В Доме культуры инженера и техника. У тебя есть еще две недели. На самоусовершенствование!

Первую неделю я потратил не на самоусовершенствование, а на «самокопание». Так Ирина называла мои заботы о том, чтобы Владик не отстал от меня и чтобы я его в чем-нибудь не превзошел.

– В любом автомобиле ограничитель скорости действует лишь определенное время. А ты напялил хомут навсегда? – спросила Ирина.

Она также нарекла Владика «шлагбаумом». И предупредила, что шлагбаум не так уж безвреден: из-за него можно не только задержаться в пути. Но и вообще опоздать к намеченной цели.

– Что если мы с Владиком пойдем на олимпиаду вдвоем? – все же спросил я.

– Он окажется там последним, а ты, чтобы не опередить его, захочешь быть еще «последней» последнего. И этим поможешь Марии Кондратьевне?

– А если я вообще не решу задачки?

– Решишь! Хотя родственничек, как моль, насквозь проел твою волю.

– Здесь уж он будет не виноват. Пойди лучше ты.

– Меня не просили. Если Мария Кондратьевна обратилась… ты обязан защитить ее от начальника нашей школы.

– От директора?

– Нет, он начальник: командует, учит. В сыновья ей годится, а учит! Что такое для Марии Кондратъевны пенсия? Конец жизни! Он этого не понимает. Так ты хотя бы пойми.

– Но ведь задачки, наверно, трудные будут. Я могу не решить.

– Один умный человек говорил, я слышала: «Судите о людях не по результатам, а по действиям, ибо результаты не всегда от нас зависят!» Но действовать надо так, будто зависят. Ты согласен?

– Владик обидится.

– Слушай, «молодец»… Так тебя звали в детском саду? Стань наконец молодцом. Очень прошу: измени ударение!

– Постараюсь.

– Я пойду с тобой, чтобы вдохновлять своим присутствием. Я могу вдохновлять?

Ирина удлинила свои глаза, сузив их и как бы прицеливаясь. Но она давно уж попала в цель. Если, конечно, я мог быть целью.

В тот же день я начал готовиться к олимпиаде.

Владик с подозрением приглядывался ко мне:

– Чего это ты там зубришь?

Так как молодцом я стать еще не успел, у меня не хватило духу сознаться, что я выдвинут Марией Кондратьевной на столь ответственное соревнование.

Во время контрольных работ Владик обращался ко мне за помощью. Но получалось так, что я же в ответ должен был испытывать к нему благодарность.

– Что ты думаешь по этому поводу? – шептал он, не поворачиваясь ко мне и не отрываясь от своей тетрадки.

Я понимал, о чем идет речь. И, не успев еще справиться со своей задачей, решал за него. Владик переписывал и покровительственным шепотом поощрял меня:

– Соображаешь!

Потом, как и в момент рождения, я уступал ему очередь и отправлялся к учительскому столу не ранее, чем две минуты спустя после своего близнеца.

Владику было выгодно, чтобы колодец, в который он как бы невзначай опускал недра, пополнялся свежей водой. Видя, что я решаю задачки, которые нам в классе не задавали, он будто похлопал меня по плечу.

– Давай, давай… Скоро в университет поступать!

И удовлетворенно поправил очки в иезуитски тонкой металлической оправе. Если бы от имени братьев Томилкиных мог учиться один из нас, он бы с удовольствием уступил мне эту возможность. А на себя бы взвалил обязанность получать дипломы и аттестаты.

Когда до олимпиады оставалась неделя, Мария Кондратьевна попросила меня задержаться в классе после уроков.

– У тебя есть ко мне какие-нибудь вопросы?

– Есть… Почему вы, устраивая перекличку, не заглядываете в классный журнал? Это меня всегда поражало.

– Больше у тебя нет вопросов, касающихся физики? Отвечу на этот… Я тренирую память. Кое-кто считает, что она стала ветхой.

Мария Кондратьсвна не назвала «начальника школы».

– Вы перечисляете все наши имена и фамилии в алфавитном порядке. На память. Услышал бы…

– Зачем ему слышать? – перебила она. – Я для себя повторяю. Ты к олимпиаде готовишься?

– Может, все же послать кого-то другого?

– Сядь, – попросила она.

Мы оба сели за парту, которой обычно «управлял» Владик.