Домашний фронт - Страница 16

– Привет, девочки!

– Простите, что явились без предупреждения. – Джолин захлопнула дверцу машины, толкнув ее бедром.

Мила стряхнула грязь с садовых перчаток, которая посыпалась на ее сапоги.

– Дорогая, разве не для этого существует семья?

Выйдя из машины, Лулу надела ободок с кошачьими ушками и теперь громко мяукала, требуя внимания.

– Опять за свое, – недовольно пробурчала Бетси, обгоняя сестру.

Мила поставила на землю лейку и оглянулась.

– Где же моя внучка, Джолин? Ты оставила ее дома или она сидит в машине?

Лулу захихикала.

– Что это за звук? – спросила Джолин.

Лулу сорвала ободок с головы.

– Я здесь, Йа-Йа!

Мила подхватила девочку на руки.

Джолин молчала. Груз будущего словно сдавливал ей грудь, не давая дышать.

Мила нахмурилась:

– Что с тобой, Джолин?

– Все в порядке. Просто нам с Майклом вечером нужно будет поговорить. Я заберу девочек завтра утром, ладно?

Мила подошла к ней.

– Скажи моему сыну, что он должен исправиться. Работа, конечно, важна, но и о семье забывать не стоит. Я пыталась, чтобы его отец усвоил этот урок, но… – Она пожала плечами. – Ты справишься лучше, чем я.

Джолин смогла лишь кивнуть – на большее у нее не хватило сил. Казалось, с пропущенных Майклом соревнований прошла целая вечность. Она едва не призналась свекрови, что ее призывают в армию. Ей очень хотелось все рассказать Миле, упасть в ее объятия, но сделать этого она не могла. Ей уже ничего не поможет.

Попрощавшись, Джолин пошла к машине. Когда она добралась домой, ей стало совсем плохо.

Призыв в армию изменил все. Майкл поймет. Все их проблемы придется отложить в сторону. Они с Майклом теперь должны быть вместе ради детей, ради семьи. И он ей нужен, действительно нужен. Его любовь спасет ее, будет согревать в дальних краях, а любовь детей поможет вернуться домой.

Джолин вспомнила слова Тэми: супруги ссорятся, говорят не то, что чувствуют, уходят. И возвращаются.

Ей хотелось верить, верить, что так бывает, хотя видеть этого ей еще не приходилось. Она хотела простить Майкла и стереть его слова из памяти, чтобы их отношения стали прежними.

Все, что от нее требуется, – это дать Майклу шанс.

Она сможет, у нее хватит сил сказать ему, что она его любит. Так Джолин убеждала себя, пока ждала его возвращения.

Ожидание казалось бесконечным.

Наконец в семь часов он вошел на кухню и сразу же налил себе виски.

– Привет! – Джолин встала со своего места у камина.

Майкл обернулся. В неярком свете от лампы над плитой он выглядел не просто усталым, а измученным. Волосы взъерошены. Под глазами лиловые тени, словно он не спал прошлую ночь, как и она сама.

– Джо, – тихо произнес Майкл. Его ласковый тон удивил и растрогал ее. На мгновение ей показалось, что они стали прежними.

Ей так страстно этого хотелось, она нуждалась в этом, нуждалась в Майкле.

– Меня призывают.

Майкл замер, словно перестал дышать.

– Ты шутишь, да? – наконец выдавил из себя он.

– Разумеется, нет. Какие могут быть шутки, когда речь идет о войне? – Голос Джолин дрогнул. На секунду силы оставили ее. Она поняла, как ей хочется, чтобы Майкл обнял ее, сказал, что все будет хорошо, и они справятся. – Сначала боевая подготовка в Форт-Худ, потом Ирак.

– Ты служишь в Национальной гвардии, черт возьми! Ты не солдат действующей армии, не настоящий солдат.

Джолин поморщилась:

– Я окажу тебе услугу и забуду эти слова.

– Тебе не место на войне, Джо. Послушай. Тебе сорок один год…

– Теперь вспомнил!

– Там гибнут люди.

– Я в курсе, Майкл.

– Скажи им, что у тебя дети. Нельзя же требовать, чтобы ты бросила детей.

– Каждый день люди отправляются на фронт, оставляя своих детей.

– Знаю, – отмахнулся он. – Но ты мать.

– Сначала я была солдатом.

– Черт возьми, это не игра, Джо, тебя отправляют на фронт. Скажи им: нет уж, спасибо.

Джолин смотрела на него, не веря своим ушам.

– За это меня могут отдать под трибунал. И отправят в тюрьму. Отказаться нельзя.

– Тогда уволься.

Он ее совсем не знает, если может предлагать такое. Честь для него – просто слово, а юристы привыкли играть словами. Он понятия не имеет, что значит увольнение с лишением прав и привилегий.

– Я давала клятву, Майкл.

– А как насчет клятвы у алтаря? – парировал он.

– Сукин ты сын! – Джолин сорвалась на крик. – Все эти годы я любила тебя, обожала и поклонялась. А вчера вечером ты заявил, что больше меня не любишь и, возможно, захочешь развестись. А теперь эгоистичный придурок, который меня совсем не знает, предлагает мне уволиться из Национальной гвардии.

– Какой надо быть матерью, чтобы бросить своих детей?

Джолин задохнулась от ярости. Даже пощечина не могла бы так оскорбить ее.

– Как ты смеешь мне такое говорить? Это ты самый ненадежный человек в нашей семье. При мысли о разлуке с ними у меня разрывается сердце, но я не могу иначе. – Голос ее прервался. – Это мой долг.

– Значит, на фронт?

– Ты рассуждаешь так, словно у меня есть выбор, Майкл. У меня нет выбора: либо на фронт, либо в тюрьму. Как ты не понимаешь, меня призывают на действительную службу.

– И тебя удивляет, что я разозлился. С самого начала мне не нравилась твоя дурацкая армия.

– Приятно слышать, как ты пренебрежительно отзываешься о том, чем я занимаюсь.

– Война, и эта война в особенности, бессмысленна. Я не Колин Пауэлл[6], но все же прекрасно понимаю, что вертолет – большая мишень, и по нему стреляют. Что я должен сказать? «Тебе повезло, Джолин. Отправляйся в Ирак и береги себя. Мы будем тебя ждать».

– Да, – тихо ответила она. Злость ее прошла. – Это было бы здорово!

– Тогда ты вышла не за того человека.

– Очевидно. Но есть и плюсы, Майкл. Ты сам хотел, чтобы мы какое-то время пожили отдельно.

– Шла бы ты знаешь куда, Джо…

– Нет, Майкл. Сам туда иди.

С этими словами она повернулась и вышла из кухни. Не выбежала, хотя ей очень хотелось. С гордо поднятой головой и расправленными плечами она поднялась по лестнице в спальню.

Снизу послышался хлопок входной двери. Джолин вспомнила о своем детстве и о ссорах родителей, свидетелями которых она была. Ей и в голову не могло прийти, что когда-нибудь она сама будет слушать, как уходит ее муж. Но даже укол уязвленного самолюбия не помешал ей подумать: «Давай, Майкл, беги».

В любом случае она должна была предвидеть нечто подобное. Никогда нельзя надеяться, что кто-то останется с тобой, будет всегда рядом. Джолин понимала, что снова осталась одна и что у нее хватит на это сил, но сердце ее рвалось на части. Она села на кровать – ноги ее не держали.

Через какое-то время за дверью спальни скрипнули половицы, и дверь открылась. На пороге стоял Майкл, злой, но признавший свое поражение. Волосы всклокочены, словно он непрерывно ерошил их. Вероятно, так и было – нервная привычка. В руке наполовину пустой стакан с виски. Взгляд Джолин задержался на его ладони с длинными, красивыми пальцами. Она часто говорила, что у него руки музыканта или художника. И ей нравилось, что эти руки делали с ее телом.

Ладони без мозолей, непривычные к физическому труду. Руки человека умственного труда, в отличие от ее собственных. Может, в этом все дело. Может, ей следовало предвидеть эту сцену, прежде чем она впервые взяла Майкла за руку.

– Ты едешь. – Голос его был тихим, но в нем проступал едва сдерживаемый гнев, новый для Джолин.

– Я должна.

– И не важно, что ты нужна нам здесь?

– Конечно важно.

Майкл допил виски, поставил пустой стакан на тумбочку и сел на кровать рядом с Джолин, но так, чтобы не касаться ее. Потом вздохнул и сгорбился, опустив голову. Густые волосы упали ему на лоб. Глядя на его заострившийся профиль, на опущенные плечи, Джолин вспомнила ту неделю, когда умирал его отец. Майкл не мог видеть Тео таким – серым от боли, опустошенным, подключенным к аппаратам, поддерживавшим его жизнь. Он пытался сидеть у постели отца, но надолго его не хватало. Чаще всего Джолин видела его меряющим шагами коридор и ругающим себя за слабость. Тогда она подходила к нему, обнимала, и они стояли так до тех пор, пока Майкл не успокаивался. Для нее это было естественно – заботиться о муже, когда он страдает. Но теперь Джолин видела то, в чем не осмеливалась признаваться себе раньше: ее любовь была односторонней. Она отдавала, он брал.