Домашний быт русских цариц в Xvi и Xvii столетиях - Страница 40

Понятно, что в две или три недели поднять таким образом стрельцов было невозможно и нет сомнения, что терем при помощи хороших пособников, каким, напр., был Ив. Мих. Милославский, сочинил эту плачевную трагедию в течении всего царствования старшего брата. Воплотив мысль терема в дело, стрельцы на другой день пришли тоже с оружием уже не к Красному крыльцу, а к Постельному, находившемуся на внутреннем царском дворе, т. е. пришли поближе к терему являть ему свою службу. «И выходили к ним говорить государыни царевны, чтоб они, помня крестное целованье, так к ним в дом их государев не приходили с невежеством». Хорошо было невежество! Иван Нарышкин, которого требовали теперь стрельцы не был сыскан в это время и царевны упросили оставить дело до утра. На третий день, 17 мая, стрельцы, по уговору, явившись снова на Постельное крыльцо беседовать с теремом: и к ним выходили говорить государыни царевны. Выдуманный царь Нарышкин был выдан, пытан, изрублен на части и череп его взоткнут на копье.

На четвертый день, 18 мая, стрельцы явились без ружья, потому что оружием все уже было сделано, и били челом великому государю, т. е. десятилетнему Петру, для формальности и (на самом деле) государыням царевнам, чтоб Кирилу Нарышкина, царского деда, постричь. — 19 мая стрельцы выпросили заслуженные деньги 240 т. и награду по 10 руб. на человека, да пожитки побитых бояр. — 20-го били челом, чтоб сослать в ссылки Лихачевых, Языковых и др., а главное, род всех Нарышкиных.

Так постепенно, шаг за шагом, терем очищал себе место и пролагал дорогу к царственной власти, истребляя или удаляя враждебных и потому опасных для него людей. Стрельцы служили действительно очень усердно и стоили награды.

23 мая они пришли на Красное крыльцо и через боярина, князя Хованского объявили царевнам, чтоб в Московском государстве были два царя, царевич Иван, как брат старший, да будет первый; царь Петр, брат меньший, да будет меньший, второй. А кто не захочет так учинить, то будет опять мятеж не малый». Царевны указали собрать Думу и сойтись в Грановитой палате помыслить об этом великом деле. Собралась немедленно дума, говорили много, призвали патриарха с чиновным духовенством и выборных от дворян и слобод, и опять «о том бысть многое глаголание». Одни говорили, что двум царям в одном государстве быть трудно; другие, ораторы от терема, доказывали, что дело будет полезное во многих отношениях, приводили примеры из истории, что по два царя бывали, во Египте фараон и Иосиф, в Греческом царстве Василий и Константин, также два брата Онорий и Аркадий, дети Феодосия Великого. Византийские мысли подпирались конечно и византийскими примерами, хотя и не совсем складными. В виду стрелецкой угрозы: кто не захочет — конечно ни кто и не противоречил ораторам терема. Все согласились и возвестили избрание звоном в большой колокол и благодарственным молебном, во время которого оба царя стояли в соборе на царском месте и слушали многолетие.

24 мая царевна Софья выборных стрельцов призвала и службу их похвалила, а вперед де за их службу милость будет. Однако ж, новонареченный царь Иван вовсе не думал царствовать первым, главным. Вероятно он высказывал это, вероятно с ним соглашались и другие члены царской семьи, особенно старшее племя терема, старшие царевны — тетки. Требовалось укрепить его мысли, убедить его в необходимости царствовать совместно с братом, что лучше всего было совершить посредством тех же стрельцов с указанием на волю самого Провидения.

25 мая стрельцы опять пришли во дворец и возвестили Хованскому наедине, что постельница царевны Марфы Алексеевны говорила, будто бы царь Иван Алек. болезнует о своем государстве, что его выбрали; да и царевны о том сетуют, и потому они стрельцы хотят видеть их государские очи. Выбрав по человеку из полку, их допустили в царские хоромы, где, в присутствии царевен, царь Иван пожаловал их к руке. Царевны службу их похваляли и спрашивали, зачем пришли? Стрельцы объявили о словах постельницы, вопрошая, по чьему научению она то говорила. Царевны ответили, что они ее ни с какими словами не посылали никуда. Стрельцы и царевнам известили, чтобы в их государских палатах никакого смятения не было, и чтобы государь царь Иван на отеческом престоле государствовал первенством, а брат его, чтоб был вторым царем. Царевны те слова слышали радостно и изволили говорить: «дай Боже смирение, а тому де быти можно», — и стрельцов за те речи милостиво похвалили. Царь Иван тут же сказал: «желанием, чтоб быть первым царем, он не желает; но в том буди воля Божия; что Бог восхощет, то и сотворит». Царевны на эти слова прибавили: «в том де воля Божия есть и впредь будет: а они дё выборные не собою то говорят, но Богом они в том наставляемы».

Как скоро утвердилось первенство старшего брата, то вместе с тем утвердилось и первенство царевен, единоутробных сестер его, над их мачехою Натальею Кириловною.

26 мая первенство Ивана утвердилось официальным путем, соборне. После того очень естественно было, за малолетством братьев, правление вручить царевне Софье, как наиболее способной представительнице первенства старшего царя. Так решено было общим голосом двора и по челобитью всего народного множества.

Царевна по русскому обычаю и приличию много отказывалась, а потом согласилась, и «ради государственного правления», указала боярам, окольничим и думным людям видеть всегда свои государские пресветлые очи и о всяких государственных делах докладывать себе и за теми делами изволила она государыня сидеть с боярами в палате. И (29 мая) для совершенного в правлении утверждения, и во всяких делах постоянной крепости, в указах с именами братьев царей повелела писать и свое имя [62]. Когда все устроилось и утвердилось, двор принес поздравление царевне, конечно, вместе и с царем Иваном.

Терем восторжествовал. Царем стала девица. Девица, вместо монастыря, попала на трон, вместо схимы, облеклась в порфиру. Царь-девица становится государственным, официальным лицом; как царь является на публичных церемониальных выходах. А так как публичные церемониальные выходы царя совершались большею частью по случаю церковных празднеств и разных годовых церковных торжеств, то девица и на этих празднествах и в самом храме, во время торжественной службы, или крестного хода, становится из мирских первым человеком. Ей воздают подобающие почести. Такие небывалые подвиги в публичной жизни московского двора начались было почти с первых же дней по воцарении в государстве терема. 11 июня 1682 г. царям следовало торжественно проводить образ Знамения Богородицы, посылаемый в полки в Казань. Цари вышли и рядом с ними вышла и царевна Софья. Без всякого сомнения малолетних царей понудили выйти именно для того, чтобы возможно было выйти и царевне, показать себя царским чином всенародному торжеству. 16 июня, вероятно по случаю наступавшей коронации, оба царя, царевны, царица Наталья Кириловна ходили все пешком на богомолье в Новодевичий монастырь, что также было не совсем обыкновенно. Никогда не бывало, чтобы царевны, т. е. терем, — шествовал торжественно пешком по московским улицам. А в этом случае терем-то и был главным лицом выхода; ибо цари как малолетние служили здесь, как и во многих других случаях, только как бы царственною хоругвию в торжественном выходе. Царица же сопровождала сына, от которого в подобных обстоятельствах она никогда не отлучалась.

Но еще необычайнее поступил терем, когда он вышел в Грановитую Палату спорить с раскольниками о Вере. Это было вскоре после упомянутого пешего богомолья, именно 5 июля. Событие в полной мере византийское, как мы упомянули.

В Грановитой Палате терем сел председателем собора, он сел на трон. Для двух царей тогда было устроено два царских места. На этих двух царских местах возсели, на первом, старшее племя терема царевна — тетка Татьяна Михаиловна; на втором, младшее — царевна Софья Алексеевна. Между ними, промеж царских мест сидела самая старшая царевна Анна Михаиловна, как свидетельствует очевидец, старовер Савва Романов. Под ними на креслах с правой стороны от царевны Татьяны сели царица Наталья Кириловна, а потом царевна Марья Алексеевна: дальше стояли бояре; с левой стороны от царевны Софьи, в переднем углу палаты, сидел на креслах же святейший патриарх и власти. Царевна Софья стало быть заняла самое видное место в палате; оттого Савва, указывая это сиденье, начинает порядок мест с нее [63]. Казалось бы на первом месте подобало сидеть матерой вдове покойного царя Алексея, старшего брата царевны Татьяны и отца царевны Софьи, при том эта вдова, носившая пред царевнами старшинство мужа, была вместе с тем и мать царствующего царя. Но в государстве царствовал тогда терем, царствовали не цари, а царевны, оттого этот именно смысл тогдашней истории и обнаруживался повсюду, во всяком событии. О царице Наталье Кириловне старовер Савва говорит, что она будто бы три раза присылала к ним, с приказом, чтоб ни в соборную церковь, ни в Грановитую на собор они не ходили, чтобы был собор или на Лобном месте, или в Кремле на площади, промеж соборов. Они действительно и не хотели идти в Грановитую палату; но патриарх объяснял им, что «здесь де, в Грановитой, будет царица и царевны, а там (на площади) им быть зазорно пред всем народом», на что староверы отвечали: «царевнам государыням до того дела нет, достоит тут царям быть, а не царевнам». Но с тем же предложением вышел к ним и князь Хованский, уверяя, что ничего особого для них староверов, не случится, что царевны государыни хотят тут же быти, а здесь (на площади) им быть зело зазорно.