Дома русских (ЛП) - Страница 4

Я выбрал дорогу, которая шла по холму; наверное, решил, что туман сильнее облегает берег озера, а с высоты я смогу лучше рассмотреть остров. Не такая уж это была и высота — обычная сотня футов, а то и меньше. Для массивных деревьев она не имела никакого значения. Я почти ничего не видел вокруг, до того плотно они стояли вдоль гряды, ни разу не шелохнувшись в холодном тумане.

Я поднялся в гору по слякотной дороге (её, должно быть, ужасно размывало после дождя), а дойдя до вершины, почти сразу вышел к громоздкому дому — по крайней мере, таким он казался в тумане. Он был построен из дерева, но выглядел намного изысканней и причудливей тех домов, которые мне довелось увидеть в Финляндии, — во всём, начиная с формы и планировки. Его разноцветные стены во многих местах украшала резьба; резными были и огромные наличники, свисавшие с крыши. Среди узоров попадались довольно затейливые, но я слишком торопился, чтобы как следует их рассмотреть. Весь дом отчаянно нуждался в ремонте. Стены, похоже, не знали краски со времён войны — той, первой войны, — а наличники покосились и грозно нависали над головой. Сад возле дома совершенно заглох.

При обычных обстоятельствах я решил бы, что дом пустует, но это было не так. Вокруг сада стояла деревянная изгородь, такая же прочная и основательная, как поручни на мосту. В ней, несмотря на эту основательность, виднелись просветы, и к тому же имелись ворота, уступавшие ей в высоте. Я украдкой обошёл изгородь, заглядывая сквозь щели, но лишь дойдя до ворот, увидел поверх них женщину, сидевшую в высокой траве посреди тумана; немолодую, но с очень светлыми волосами, стянутыми на затылке. Она была одета в просторное коричневое платье и работала за прялкой — или, вернее сказать, за ткацким станком, если только тот механизм не служил для чего-то ещё, для чего-то совсем другого. Чем бы ни была она занята, время и место для подобной работы показались мне очень странными. Я лишь мельком взглянул на неё, потому что в тот же миг женщина поймала мой взгляд — будто только и ждала, когда я окажусь на виду — и теперь смотрела, не отрываясь. У неё были ясные голубые глаза: я в тот момент ничего кроме них и не видел. Я мог бы поклясться, что женщина напугана, да и как ей было не испугаться, услышав моё шарканье у забора. Само собой, что я, не зная языка, меньше всего хотел оказаться в центре внимания и поэтому тут же прибавил шагу, разве что не побежал от неё. Я долго не решался обернуться — боялся, что она подошла к воротам или смотрит поверх них, — а когда, наконец, решился, не увидел ничего, кроме высокой чёрной изгороди и осевшего дома, смутно разросшегося в тумане.

Затем я вышёл к другому дому. Как и первый, он стоял на южной обочине тропы, но и там, и тут деревья росли так густо, что почти целиком заслоняли обзор. Второй дом очень отличался от первого. В Финляндии такое редко где встретишь: дома там гораздо больше, чем здесь, похожи между собой. То же самое можно сказать и о многих других зарубежных странах, как вы сами сможете убедиться. Это был изящный особняк из белого камня, построенный в классическом стиле. Портик с колоннами придавал ему сходство с греческим храмом. Дом, хотя и в один этаж, занимал довольно большую площадь и вовсе не был похож на простое бунгало. Вот только сохранился он ничуть не лучше, чем первый. Сад уже много лет пребывал в запустении, широкие трещины в каменных стенах наводили на мысль о просчёте строителя, а по крайней мере одна из колонн обвалилась, словно передо мной и правда стоял старый греческий храм. В тумане и безмолвии дом всем своим видом нагонял тоску.

Впрочем, кое-кто, похоже, вовсе так не считал. Потому что в нескольких окнах слабо горели огни, а значит, этот дом тоже был обитаем. Должно быть, это туман, а не сумрак, вынудил его жильцов зажечь свет: они даже не потрудились задёрнуть занавески. Если, конечно, у них была в этом необходимость — в такой-то глуши. И если они, раз уж на то пошло, могли позволить себе такую роскошь, как занавески — не похоже было, чтобы эти люди сорили деньгами. Ничто не мешало мне тщательней осмотреть дом: он был обнесён не частоколом, а низкой железной оградой, облупленной, заржавевшей и разбитой, хотя и служившей когда-то изысканным украшением. Но вместо этого я отправился дальше. Пожалуй, я бы снова задумался о том, чтобы вернуться к мосту, если бы не боялся пройти мимо женщины, работавшей в саду. И дело было не только в моём незнании языка. Всё вокруг казалось до того странным, что я пошёл вперёд.

Дома на том острове были будто разбросаны наобум вдоль лесных тропинок. Спустя ещё какое-то время — впрочем, довольно скоро, — я вышел к высокому кирпичному строению с итальянской отделкой. В Сиднэме и Сток Ньюингтоне до сих пор можно увидеть такие внушительные здания хорошей постройки, их ещё называли когда-то «особняками джентльменов». Кажется, этот стиль берёт начало в итальянской деревне, но для нас он больше связан с городами, и потому дом в той чаще выглядел крайне неуместно. Деревья даже проросли сквозь окна его верхнего этажа. Уж этот-то дом, подумал я, наверняка пустует. В нём не было видно ни малейших признаков жизни, а сохранился он ещё хуже, чем остальные. Полуразрушенный, смутно выступающий из тумана, пробитый ветвями деревьев — говоря откровенно, он мне совсем не понравился. При виде этого дома в голову лезли мысли о хлюпких белых существах, снующих по прогнившему полу, о цветастой плесени, облепившей стены. Он был жутким, но притягательным, и, задержавшись ненадолго, я задумался, хватит ли мне смелости осмотреть его вблизи. Парадная дверь возвышалась над ступенчатым крыльцом — совсем как в Сиднэме, — и можно было разглядеть остатки мощёной дорожки, ведущей к разбитым воротам, у которых я остановился. Чуть подавшись в сторону, я понял, что и этот дом не был, не мог быть пустым, потому что у его парадного входа, на самой верхней ступени стояла большая чёрная фигура.

Я не слышал, чтобы дверь открывали, но, как было сказано, все звуки поглощал туман, и тишина уже стала для меня чем-то привычным. Упустил я и тот момент, когда фигура появилась у входа. Я во все глаза уставился на это зрелище, переводя взгляд с одного на другое: там было, на что посмотреть и о чём подумать. Ещё на мосту солнце клонилось к закату, однако, несмотря на туман, мне хватало света, чтобы различить стоявшую на ступенях фигуру очень отчётливо. Сумерки, собственно, едва успели начаться. Я называю это чёрной фигурой: она не просто была чёрной с ног до головы, но казалась мне выше и шире обычного — значительно выше и значительно шире. И всё же, не подумайте лишнего, это была человеческая фигура: я мог видеть крупное белое лицо.

Впрочем, это было почти всё, что я увидел. На этот раз я припустил со всех ног, и мне не стыдно в этом признаться. Любой из вас на моём месте поступил бы точно так же, можете мне поверить.

…Старик замолчал. Должно быть, он не ошибался на наш счёт, потому что никто из нас, как ни удивительно это было, не сказал ни слова. Даже бармен, уткнув подбородок в предплечье, склонился над стойкой, будто слепленный из воска. Старик продолжил рассказ.

— Не знаю, сколько ещё домов попалось мне навстречу — я ни разу не остановился, чтобы осмотреть их. Впрочем, они явно не подавали признаков жизни. То бегом, то быстрым шагом я добрался до противоположного края гряды и соскользнул по неровному грязному склону к берегу озера на дальнем конце острова. Только тогда мне пришло в голову удивиться, что лесные тропинки в столь редко населённом месте окончательно не заросли. Это нагнало на меня ещё больше страху. Впав однажды в такое состояние духа, начинаешь бояться всего на свете.

— Я так думаю, — перебил его Дайсон, — финляндцы появлялись на острове по выходным и расчищали местность.

— Нет, — сказал старик, — финны этого не делали. Ответа я не знаю до сих пор.

— Прошу вас, продолжайте, — сказал Дайсон.

— Этот конец острова почти не отличался от того, к которому вёл мост. Здесь всего лишь сходились три уже знакомые мне тропинки: та, что шла по холму, и те, что огибали его вдоль двух берегов. К тому времени я был уже относительно уверен в том, что, кроме моста, с острова нет другого пути. Конечно, я ещё не видел северный берег, однако знал, что он смотрит на озеро — мили и мили воды. Моста там быть не могло. Не оставалось ничего другого, как идти назад.