Дом, в котором ты живешь - Страница 40

– В Хабарово. Час от вокзала, полчаса от конечной станции метро, пятнадцать минут пешком от платформы. Бывший пионерский лагерь какого-то союзного министерства.

– А на какой стадии сейчас эта школа?

– На стадии идеи. Начинать надо с нуля.

– А если ничего не выйдет? Ведь должна быть концепция, какое-то принципиальное отличие от государственной школы. А не просто перегруженный учебный план.

– Там много чего должно быть. Забот невпроворот. Так что подумайте… Зато уж будете в самой гуще событий! Если надумаете, вот вам его визитка. Сошлетесь на меня.

Он собирался еще что-то объяснить, но тут дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая рыжеволосая девушка в ярко-красной короткой дубленке. „

– Вы Марина Ильинична? – спросила она. – Можно к вам?

– Можно, можно, – засуетился Рыдзинский. – Заходите. – Он встал, уступая ей место у моего стола. – Пожалуйста.

Девушка подошла поближе, и я увидела, что ей не двадцать пять, как мне показалось вначале, а ровно на десять лет больше. И еще я заметила под огненной шапкой блеклые сероватые волосы, чуть отросшие от корней.

Она положила на колени красные кожаные перчатки и подняла на меня изумительные голубые глаза:

– Моя фамилия Ермакова. Ермакова Алла Викторовна. Я сразу должна перед вами извиниться, скорее всего, ничего ценного мои заметки не содержат… Видите ли, я не специалист в педагогике. В свое время закончила институт иностранных языков, вышла замуж, уехала в Европу и там никогда не работала. Но иногда давала уроки русского. Почти бесплатно. Просто чтобы хоть что-то делать. Моими учениками в основном были дети, чаще всего – дети эмигрантов, которые хотели, чтобы ребенок не просто умел болтать по-русски, но и писал, читал… чтобы не потерял связь с родной культурой.

А потом жизнь повернулась так, что я снова оказалась в Москве, случайно прочитала ваш номер, и мне захотелось рассказать о своем опыте, хотя он не слишком серьезный и ценный… – Она улыбнулась, будто шутила над собой и приглашала меня разделить шутку.

– Зачем же вы так о себе? Дело вовсе не в специальном образовании! Хотя разве у вас в институте не было психологии?

– Была. И читал Рыдзинский. – Она засмеялась: – Мы в него были влюблены всей группой! Я поэтому и пришла сюда. Посмотрите мой материал?

– Конечно, посмотрю. – Я убрала в ящик стола ее дискету, записала телефон. – Хотите кофе?

– С удовольствием. – Она опять широко улыбнулась, словно озарила комнату.

Традицию поить кофе симпатичных авторов завела Ольга – у нас были не только сахар, лимон и сладости, но и специальные гостевые чашки.

– Знаете, – говорила Алла за кофе, – я не могу оценить, хорошо или плохо то, что я написала. И я совсем не знаю степени разработанности проблемы. Может, по этому поводу все уже сказано… Но я подумала: мне уже тридцать семь лет, детей нет, с мужем разошлась, пора кем-нибудь становиться!

– Но вы знаете языки, жили за границей… Вы можете быть востребованы в этом качестве.

– Это значит ходить на службу, улыбаться стоматологической улыбкой и весь день чирикать: – Can I help you? Would you like to have a cup of tea? <Я могу вам помочь? Может, чашечку чая?> Ни за что!

– Зато это по-другому оплачивается. Вы знаете, какие здесь гонорары?

– Гонорары? Нет, не знаю.

– И вас не интересует?

– Интересует, конечно. Но об этом после. Вдруг моя статья покажется вам смешной.

– Не переживайте. По мнению Бориса Григорьевича, чем больше разных подходов к проблеме, тем лучше. Читатели сами выберут созвучный им. А задача редакции – высказать свою точку зрения.

– Ну, вы и дипломат, Марина Ильинична! Давно вы здесь?

– Меньше года. И уже уходить собираюсь.

– Почему?

– Мне скоро тридцать шесть – пора кем-нибудь становиться.

– Вот уж не подумала бы, что вас мучат те же проблемы…

– Да знаете, при всем разнообразии проблем их в общем немного: работа, дети, здоровье, любовь…

– А почему у вас любовь на последнем месте? – Алла живописно вытаращила глаза.

– Потому что решение этой проблемы в наименьшей степени зависит от нас! Не можешь изменить ситуацию – измени отношение к ней.

– То есть вы сознательно ставите ее на последнее место?

Я рассмеялась:

– А что остается?

– Вы серьезно?

– По обстоятельствам. То серьезно, то смехом. Но все время пытаюсь убедить себя. Знаете, сколько сил уходит?!

Алла допила кофе, отодвинула чашку.

– Оригинальная философия! А куда вы уходите, если не секрет?

– В школу, скорее всего.

– В обыкновенную школу?

– Есть еще вариант: в необыкновенную. В загородную школу-пансион.

– Это вам подойдет больше, – довольно бесцеремонно заявила она.

И с чего это я с ней разоткровенничалась?

– Посмотрим, подойдет – не подойдет. – Я поспешила закончить разговор. – Пока все неопределенно.

– Я желаю вам успехов. – Она опять улыбнулась своей небесной улыбкой. – Надеюсь, вы не забудете про мою статью?

После ухода Аллы я принялась дозваниваться в Благовещенск. Автора статьи не было дома, его ждали с минуты на минуту. Я оставила телефон редакции, попросила перезвонить в течение часа.

– Обязательно! – вкрадчиво ответил молодой женский голос.

«Тоже мне соратница мужа, Ольга Сократовна Чернышевская», – с неожиданным раздражением подумала я.

Придется торчать в редакции еще час, до шести. Я посмотрела в окно. Как прибавился день! В половине шестого еще светло. Скоро весна. Как обычно, весна после зимы. Как в прошлом году… Тогда была настоящая весна, а теперь так, смена погодных условий.

Нет, это невозможно! И принес же черт эту Аллу! Какой-то дурацкий разговор за кофе так глупо выбил меня из колеи, лишил душевного равновесия. Сиди тут теперь перед телефоном, жди, когда этот Чернышевский соизволит откликнуться. Я еще помедлила, потом сняла трубку и стала набирать номер на Каменщиках.

Сейчас я скажу ему все. Что я не в силах , без него жить, дышать, что я устала, измучилась!.. Хорошо, пусть жена, пусть три жены, уж лучше так, чем никак.

Трубку не брали. Без пятнадцати шесть, понятно, его нет дома. Пусть! Позвоню на мобильный. Я схватила трубку, набрала первые три цифры – и вдруг испугалась. Нет. Нет, нет. Сейчас может рухнуть последняя надежда. Где-то далеко, в душе, в подсознании, я уверена, он все еще любит меня. Что все дело в обстоятельствах. А вдруг он скажет что-то совсем другое? Как я буду тогда? Я опустила трубку на рычаг, и телефон мгновенно зазвонил.

– Алло! – истерически закричала я. Мягкий мужской голос с провинциальным акцентом изъявлял готовность приехать на конференцию в лабораторию Бориса Григорьевича Рыдзинского по первому требованию.

– Мам, ну куда ты так быстро? – —плаксиво тянет Илюшка.

Мы бежим по обледенелым грязным дворам, сокращая путь от дома до метро «Медведково». После оттепели снова подморозило; чтобы выдержать темп, не упав и не свернув шею, мне приходится смешно семенить на каблуках. Сын с трудом успевает за мной.

– Мам, а Ундина умерла? – Он напрягся, догнал меня.

Вчера мы были во МХАТе на «Ундине», из театра поехали обедать к Аньке и засиделись допоздна (мы не виделись с самого Нового года, с того грустного вечера, когда Анька помогала мне перевозить вещи с Каменщиков в Медведково). На обратном пути Илюшка уснул, и многое осталось невыясненным.

– Ундина – русалка. Фея, волшебница. Они бессмертны.

В метро я смотрю на часы, прикидываю: к половине девятого приведу Илью в школу, в девять буду на вокзале и, значит (если, конечно, электрички ходят нормально), до половины одиннадцатого доберусь до Хабарова и предстану пред ясны очи Давликанова Степана Владимировича, энтузиаста возрождения гимназического образования в России.

До сих пор я общалась с его референтом. Чего только он не требовал от меня: штатное расписание, программы, учебные планы, даже меню. Потом долго не звонил. Я решила: все, нашли другого директора. А перед праздниками вдруг объявился: приезжайте в Хабарово, вас хочет видеть Степан Владимирович. С ума сойти, честь какая!