Дом (СИ) - Страница 41

Потом он обтёр меня влажными салфетками, одел, как маленькую, и подвёз домой. На прощанье дал свою визитку, предупредив, что наши встречи, если я захочу ещё — тайна. Сказал спокойно, даже ласково, но в глазах я увидела свой смертельный приговор, если ослушаюсь.

Домой я вернулась около одиннадцати — ещё не поздно. Вот только моя искусанная шея и истерзанные губы говорили сами за себя. Что мне было делать: я рассказала про Тимура. Через день отец увез меня в Челябинск к своей сестре.

После я ему всё-таки позвонила. И он приезжал несколько раз в Челябинск. От тётки не прятался — отвалил ей столько денег, что она сразу заткнулась. А мы жили в отеле в пятикомнатном люксе, по которому ходили голыми. И он меня брал и брал — сколько, когда и где хотел. Исчезли все ограничители! Я чувствовала пьянящую, одурманивающую свободу, которой у меня никогда не было.

Я сама просила и отдавалась с жадностью. Это было какое-то животное чувство, не имеющее ничего общего с человеческими эмоциями. Я превратилась в зверя — самку, жаждущую, чтобы меня выкручивали, распластывали и брали. И чем извращённее были позы, в которые он меня ставил, тем ярче и безудержней был секс, доводящий до состояния полного ухода из реального мира. Если бы в этот момент он вонзил в меня нож — умерла бы с благодарностью на устах. Никогда ничего подобного я в жизни не испытывала! Я была его рабыней, его тенью. Он обожал брать меня сзади, ставя на четвереньки. Это было больно, но я терпела. Потому что потом это был полный улёт. Да-а! Это были дни жизни в «мире животных»!

А потом он женился. Позвонил и сказал, что в ближайшие выходные у него свадьба и круиз по Адриатике. Я прорыдала неделю. Как он мог так со мной поступить? Как? Кто я — кукла резиновая? Это было для меня тяжёлым ударом. А потом он опять приехал. Несмотря на мои бзики, молча одел, опять как маленькую, и увёз в отель. И опять свобода без ограничений. Дикий, безумный любовный вихрь.

Я видела, чувствовала, как сильно он соскучился. Мы выжали друг из друга все соки в прямом и переносном смысле, как два изголодавшихся животных. На мне живого места не было, а душа улетела в рай.

Потом, перед тем, как меня вернуть домой, он со мной поговорил: два дня мы почти не разговаривали. Я ещё была в душе обижена и высказала это, на что он ответил:

«Детка, ты создана для любви, а не для брака! Брак довольно скучная и мрачная штука. Он тебя изувечит, изломает и, если не убьёт, то просто выбросит на обочину жизни, как ненужную изношенную портянку. Понимаешь?»

Я не понимала. Верней, очень не хотела принимать это. Ведь женщина создана для семьи. Но пример моих родителей подтверждал его слова: они жили ненавидя друг друга. Такой жизни я не хотела.

Другое дело — Тимур. С ним можно было рассчитывать на надёжную, спокойную и, может быть, даже счастливую жизнь.

«Нет, я не собираюсь с ним расставаться. Всё равно, что зарезать курицу, несущую золотые яйца. Поговорка не слишком подходящая к данному случаю, но именно она подтверждает мои мысли о Тимуре. И я не собираюсь от него отказываться. Ещё не всё потеряно. Посмотрим, на чьей улице будет праздник. Я эту его суку удавлю собственными руками!»

Мои мысли прервал звонок. Я на секунду задержалась перед зеркалом, грустно улыбнувшись знакомой незнакомке, встряхнула волосами и пошла открывать.

========== Глава 20. ==========

Тимур

Мы лежали в полночной тишине комнаты, освещённой неярким жёлтым светом уличного фонаря, и негромко разговаривали. Я вкратце рассказал Пашке о том, как прошло последнее прощальное свидание с Леной, а он опять завёл свою старую песню про колледж.

— Паш, какой колледж? Мы же с тобой об этом поговорили и всё решили? Чего ты опять — «колледж, колледж», — раздражённо говорил я под Пашкино упрямое сопение. — Ты хоть сам-то себя видишь в этом своём сраном колледже — одного — среди чужих людей? Там не будет ни мамы, ни… меня. Давай закроем эту тему — не хочу больше слышать ни про какой грёбаный колледж!

— Мне нельзя здесь оставаться. Если не уеду, будет только хуже, — с тоской в голосе отвечал Пашка.

— Да с чего хуже-то? Объясни, чтобы я понял.

— Чего объяснять? И так всё понятно! Тебе сказать по слогам? Хочешь, чтобы на меня вся школа пальцем показывала: «Вон идёт…» —

Пашка крутанулся и резко привалился к стенке. — Этого хочешь?

— Паш, я чего-то не знаю? — я тоже сел. — Что произошло? Тебя кто-то обидел?

— Нет! — упрямо ответил мой друг.

Иногда я его просто не понимаю. Если что-то втемяшится в эту лохматую башку, он становится упрямым, как баран. Уговоры, убеждения — всё бесполезно. Вот что на этот раз? Что за тараканы ползают в его голове? С чего вдруг на него кто-то станет «показывать пальцем»? Мы что, ходим по улицам в обнимку? Или, может, он вместо штанов в юбке щеголяет? Я ничего не понимал. Но решил, что не успокоюсь, пока не добьюсь от него правды. Я очень хорошо знал своего друга и видел, что он чего-то не договаривает.

— Ладно, не хочешь — не говори. Я всё равно узнаю. А про школу я тоже думал. Нам с Ленкой учиться вместе не в кайф — ни ей, ни мне. Лучший выход — с тобой перевестись в другую школу, вон хотя бы в сорок пятую. Всего две остановки на маршрутке. Завтра можно съездить с аттестатами и договориться. Должен же у них летом кто-то оставаться из преподов.

Я опять лёг и, опёршись на руку, вопросительно глянул на Пашку:

— Как тебе?

— Ленка знает, что я… ну, ты понял, короче.

— Она сама тебе это сказала, или ты просто так думаешь?

— Сама. Домой ко мне приходила. Сказала, если не отвалю от тебя, узнает вся школа. Тём, нифига она от тебя не отстанет! Ты её плохо знаешь.

— Ха!

— Да погоди ты ржать! Со стороны-то виднее. Ты просто не видел, какая она на самом деле, не замечал. Да и… с тобой она была совсем другая — послушная милая, бля, кукла!

Пашка тяжко вздохнул:

— Тём, она человека сожрёт и не подавится. Для неё люди — тьфу! Насекомые! Я не из-за тебя так про неё, не думай. Раньше сроду бы не сказал. Просто ты не понимаешь, а у меня выхода нет — сматываться отсюда надо. Ты тоже можешь пострадать, если она свою пасть откроет. Волчица!

Я лежал в полном ахуе! Поверить не мог! Пашка просто комплексует, вот и пытается спрятаться в норку, то бишь слинять в Москву. Как будто этим проблема решится. Но вот Ленка… Неужели она… Это было уже интересно! Кто бы мог подумать, что Ленка — моя Ленка! — способна на такое: угрожать кому-то, шантажировать?

— Когда она приходила?

— Днём.

— И поэтому ты бросил трубку и отключил телефон? Зашибись, Паша! Рассказывай, какой у вас с ней был разговор?

— Да чё рассказывать? Не было никакого разговора! Сказала, чтобы держался от тебя подальше, или вся школа узнает, что я пидор!

И вдруг с отчаянной злостью выкрикнул мне в лицо:

— Пидор я, понял? П-И-Д-О-Р! Она давно уже меня вычислила!

Я потрясённо молчал, а он сразу как-то обмяк и, переместив потухший взгляд куда-то в сторону, глухо произнёс:

— Сдохнуть, что ли?

Я приподнялся и тронул его за плечо.

— Паш, что за ерунду ты несёшь — «сдохнуть»? — и тут же с силой встряхнул. — Сдохнуть, говоришь? Давай, Паш, сдохни! А обо мне ты подумал, а? Как же я? Мне тогда что, тоже прикажешь сдохнуть?

Пашка удивлённо посмотрел на меня:

— Ты-то здесь при чём?

Я отпустил его и затем сказал то, что мгновенно вырвалось откуда-то из глубины подсознания помимо моей воли, не дав ни секунды времени осознать смысл сказанного:

— При чём? При том, что люблю тебя, Паш. Л ю б л ю т е б я!

Мы оба застыли, глядя в глаза друг другу, и до меня медленно начало доходить, что я только что произнёс. В голове взорвалась граната, ослепив глаза мгновенной вспышкой. Сердце переместилось в голову и забарабанило отбойным молотком по вискам. Я почувствовал, как из-под волос на лицо сбежала капелька горячего пота.

«Я сказал это? Я это ему сказал! сказал!»

— Иди ко мне, — прохрипел не своим голосом.