Дом (СИ) - Страница 35

Кормили нас в общей столовой утром и в обед. Блюда, приготовленные по-домашнему — вкусно и сытно, сметались нами на ура! Мы делили стол с семейной парой за сорок — приветливыми и милыми людьми. Ирина Ивановна, видя Пашкин непомерный аппетит, брала над ним негласное шефство, подкладывая кусочки повкуснее с общих мясных и сырных блюд. А её супруг, Олег Борисович, с беспокойством поглядывал на тощего прожорливого суслика, всерьёз опасаясь за сохранность его желудка. Зря! Я давно подозревал, что Пашин желудок может при необходимости переварить даже камешки и мелкие ракушки.

После завтрака мы шли на баскетбольную площадку, где нас уже ждала импровизированно сколоченная команда игроков. Напрыгавшись и набегавшись с мячом, мы, потные, летели на озеро, с разбегу бросаясь в волшебную, живительную влагу. После обеда основная масса отдыхающих разбредалась по своим домикам на двухчасовой отдых. Наступало временное затишье. Мы тоже возвращались в своё жилище, принимали душ, опускали шторы и отдыхали на ещё в первый день сдвинутых вместе кроватях.

Пашка даже здесь умудрялся читать, накачав себе в планшет разной фантастики. Я его предпочтений не разделял, поэтому либо играл в какую-нибудь игрушку в телефоне, либо всячески мешал Пашке углубиться в мир зелёных человечков с антеннами вместо ушей и прочей инопланетной братии. Пашка отмахивался, отбрыкивался и, наконец потеряв терпение, с яростью поднятого из зимней спячки медведя набрасывался на моё беззащитное тело, беспорядочно молотя, щипая и даже кусаясь. Это было настолько уморительное зрелище — его возмущённая мордаха Моськи, нападающей на слона — что мой смех ослаблял мои оборонительные способности.

И всё-таки я подлавливал момент, когда его кулачки не так часто мелькали в воздухе, опрокидывал на спину. И наступало моё время чинить расправу: «мой… мой… мой… всё моё: ушки… носик… глаза… губы… дыхание… глубже… ещё… м-мм… сладко… сомну… съем… зацелую… за-лас-каю… за-лю-блю… выпью… до дна… до звёзд… да… да… мой…»

Пашка — отзывчивый, податливый, трепещущий в моих руках, пахнущий травой, зноем, топлёным молоком… Пашкой…

Знакомый до каждой родинки, каждого изгиба, каждой складочки… каждой жилки на светлой, тонкой коже…

Это было всё моё, только моё — солнечное, родное, постанывающее, только мне принадлежащее — лохматое моё чудовище, моя выгибающаяся, мокрая, падающая без сил пружинка!

Утомлённые, расслабленные, заласканные, наскоро обтерев друг друга влажным полотенцем, мы летели и с разбегу падали в прохладную глубину озера.

Пару раз мы ходили вечером на дискотеку. Правда, сие мероприятие Пашке жутко не занравилось: мой парень, а про себя я его так величал, оказался ещё тем ревнивцем. Оба раза меня пыталась закадрить пара не слишком трезвых дам, упорно приглашая то потанцевать, то погулять «в тени садовых аллей». Они были лет эдак на шесть-десять старше нас с Пашкой, что очень приблизительно: никогда не умел определять возраст женщин — все, кому было за двадцать пять, казались мне старушками. Мой Отелло недоделанный тащил меня хохочущего чуть ли не волоком до самого нашего домика с этой дискотеки.

Да нам и не требовалось ничьё общество. Нам с Пашкой хорошо было вдвоём.

Я, кстати, тоже замечал пару-тройку заинтересованных взглядов, обращённых на Пашку. Правда, эти взгляды принадлежали не женщинам…

В остальные пять вечеров мы устраивали себе вечерние посиделки во дворике с шашлычком. Сидели, как два пенсионера, под грибком за обильно уставленным разными вкусностями столом, любовались озером, небом, догорающими углями в мангале. Тёплый вечерний воздух — смесь запахов хвои, озёрной воды, шашлычного дымка, медовых трав и ни с чем не сравнимого аромата середины лета. Красота! Жизнь! И мы с Пашкой вдвоём среди этого великолепия! За всё время нашего отдыха мы ни разу не вспомнили ни о каком Безвременье, как будто его и вовсе не существовало.

А ночи… ночи тоже принадлежали нам. Но мы ни разу так и не дошли до самого главного, хотя оба думали об этом, но ни он, ни я вслух не заговаривали. Ещё было не время… Ещё была Лена… Но об этом мы тоже не говорили.

Мы и не заметили, как райская неделя подошла к концу.

***

Вот и завершился наш незабываемый отдых «на даче у друга». Опять пыльно-мусорно-бетонный автовокзал, гомон, суета приезжающих и отбывающих пассажиров с чемоданами и дорожными сумками, нагромождение автобусов, автомобилей, палаток и трейлеров с далеко неаппетитными запахами вокзальной еды — обычная, немного грустная картинка, сразу вернувшая нас в реальность из соснового рая.

Слегка придавленные этой самой реальностью, поёживаясь от утреннего сырого ветерка, мы с Пашкой наконец погрузились в маршрутку.

— Паш, сейчас бросишь сумку и приходи ко мне. Позавтракаем вместе. Чёт не хочется дома одному торчать. О’кей?

— О’кей! Приду. Ты тогда не лезь сразу в душ, а готовь чего-нибудь. Я жрать хочу. В булочную ещё сгоняю и приду. И молока куплю.

— Вот тогда и приготовлю, как придёшь — омлет.

Так, лениво переговариваясь о том о сём, вливаясь в привычный обыденный ритм, мы доехали до нашей остановки. Во дворе уже во всю орудовала своей метлой наша вечная дворничиха — тётя Тася, покрикивая на стайку голубей. А у подъезда на лавочке сидела Лена. Мы с Пашкой встали как вкопанные. Глухо об асфальт ухнула сумка, выпавшая из его руки. Ленка тоже нас увидела и со вскриком: «Тимур!» — кинулась ко мне, провожаемая любопытным взглядом тёти Таси. Не добежав пары шагов, остановилась, а потом, расплакавшись, бросилась мне на шею и накрыла губы поцелуем. Я инстинктивно прижал её к себе свободной рукой. Пашка поднял сумку и, сказав куда-то в сторону: — Ладно, пока! — пошагал дальше, к своему дому.

— Тёма, ты почему не звонил, куда пропал? Я думала, с тобой что-то случилось. Вот сорвалась раньше, еле родителей уломала меня одну отпустить из Краснодара. Я уже третий день как приехала, а тебя нет. И спросить не у кого. Я каждый день с утра тут тебя у дома жду. Ты где был? Откуда вы приехали? — возбуждённо тараторила Лена, перемежая слова со всхлипами и ударяя меня кулачком в плечо. — Ну, чего стоим? Пошли! Почему молчишь… не ожидал?

— Я… — прохрипел не своим голосом. — Я тебя слушаю. Ты же слово не даёшь вставить. Ждал, конечно… Просто не ожидал сейчас.

— Ну, значит сюрприз получился! — с улыбкой сказала Лена и ещё раз чмокнула меня в щёку. — Ну, идём. Я немного замёрзла, пока сидела. И дворничихе тут цирк устроили — вон стоит, забыла, как рот закрывается.

Я часто представлял в мыслях нашу встречу с Леной. Но чтобы так! Кажется, это был худший вариант из всех, который я мог себе представить. Я чувствовал себя мелким воришкой, которого поймали за руку. Не знаю, что они чувствуют при этом, но именно это сравнение пришло на ум. Хотелось сказать Ленке: «Лен, ты иди пока домой, давай попозже встретимся», — и бежать следом за Пашкой. Ситуация складывалась — хуже некуда, и то, как он ушёл, мне очень не понравилось! Но вместо этого сказал: — Идём конечно! — и, взяв её за руку, повёл к своему подъезду.

«Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!»

Никогда не задумывался, насколько мудра эта шутливая фраза. Может, Ленке она тоже пришла на ум, потому что оба, зайдя в квартиру, почувствовали себя скованно.

— Ладно, Тём, ты занимайся своими делами, я тебя в гостиной подожду. Тебе же с дороги умыться надо. Слушай, а давай я пока завтрак приготовлю? — и, не дожидаясь моего ответа, умчалась на кухню.

Не такой встречи ждала Лена — я прекрасно это осознавал. Но ничего не мог с собой поделать: в меня по самое горло был вбит кол, который мешал нормально дышать и двигаться. И мне никак не удавалось от него избавиться, как я ни пытался.

Я прошёл в свою комнату и, сев на кровать, с силой потёр лицо: «Чё ж мне так везёт-то, как утопленнику? Почему всё в кучу, всё сразу? Как теперь разгребать? Ладно, будем, как грится, решать проблемы по мере их поступления! А пока — в душ!» — и я направился в душ, дабы немного прийти в себя под ледяными струями и хоть на какое-то время отдалить момент наступления моего неотвратимого позора.