Дом (СИ) - Страница 32

«Жизнь всё расставит по своим местам».

Что ж, посмотрим, как она всё расставит!

Пока я молчал в раздумьях, Пашка снова сел — нахохлившись и упрямо сжав губы. Я похлопал его по коленке.

— Ладно! Раз надумал ехать — езжай! Но есть одно дело, и вот его нужно решить сейчас. Так что отложи сборы до вечера и пошли за мной!

— Куда? — Пашка поднял на меня глаза. — Тём, не нужно ничего придумывать, я по-любому завтра уеду. Не выдумывай никаких дел!

— Я сегодня был в лесу. Там, где мы спали. Помнишь, под деревом?

— И чё тебя туда понесло? Больной совсем?

— Тебя искал… Сначала по всей деревне, а потом уже к дому тому пошёл. Подумал, может ты там?

Глядя на Пашкино выражение лица — он смотрел на меня, как на недоумка, и в то же время с какой-то нежностью, что ли — я уже сам начал понимать, насколько идиотской была идея искать его у горелого дома, и как это сейчас выглядело. Но напряжение в Пашкиных глазах пропало — они потеплели.

— А я думаю, откуда у тебя столько царапин на руках. Чё там случилось-то, в лесу? Упал, что ли?

— А, ерунда! Я там кое-что нашёл. Пошли — увидишь. Это важно.

Я уже прошёл в кухню в поисках какого-нибудь пакета. Пашкин дом для меня был как свой — в шкафчике сразу нашёл то, что искал. Взял объёмный пакет. Пашка ещё стоял в раздумьях, глядя на мои поиски.

— Ладно, пошли. Не расскажешь, что нашёл?

— Придём — увидишь. И возьми свой складной нож, пригодится.

Сгрудив все вещи в кучу возле сумки, Пашка вышел вслед за мной.

Мы дошли до моего дома, а дальше поехали на скутере. Тащиться опять пешком через всю деревню не хотелось. Через пять минут были уже на месте. Когда Пашка увидел мои манипуляции с досками, а затем упакованную в пластик и перемотанную скотчем коробку, он офигел так же, как и я в первый момент от увиденного.

— Ты где это нашёл? Прям вот так шёл… и нашёл?

— Поехали отсюда. Мало ли… чтобы не светиться. Потом всё расскажу, — ответил я, торопливо засовывая коробку в пакет и передавая его Пашке.

— К тебе поедем.

***

Как я и предполагал, коробка до самого верха была набита ровными пачками пятитысячных купюр, аккуратно перевязанных бумажной лентой. Не банковской упаковкой, а нарезанными полосками из тетрадного листа в клеточку, по сто штук в пачке. Ровно двадцать пачек. Для нас — куева туча денег. Мы сидели и растерянно смотрели на эту гору тугих пачек.

— Ты уверен, что они настоящие? — наконец подал голос Пашка.

— Думаю, да. Это легко проверить. Давай лучше подумаем, чего нам с ними делать.

Я отвёл взгляд от «кучи» и посмотрел на Пашку:

— В деревне их оставлять нельзя, по-любому. Поэтому завтра вместе вернёмся в город, а там будет видно. Ко мне в комнату без спроса никто не заходит, и я вполне могу их закрыть у себя в столе.

— Чё бабе Вере скажешь, почему уезжаешь?

Блин, действительно! Я понятия не имел, что скажу бабуле. Неделю, как приехали, и вдруг срываемся. К тому же родителей дома не было: отдыхали на морях. Нужно было придумать какую-нибудь стопроцентную отмазку. Вот только в голову ничего не приходило — врать по-крупному я не умел.

— А ты своей что скажешь?

Я вопросительно посмотрел на Пашку. Он-то ещё раньше собрался уехать, должен был уже что-то придумать. Пашка замялся:

— Я не собирался ничего придумывать. У меня есть причина, её и скажу. От бабули мне скрывать нечего.

— Может, поделишься… причиной? — с усмешкой спросил я, но что-то меня уже насторожило.

— Тём, это только моё дело. И пока рано о чём-то говорить. Ещё нет ничего определённого.

— Слушай, что за тайны Мадридского двора? Ты что, мне больше не доверяешь? Что задумал?

Я чуть не задохнулся от обиды и возмущения:

«Что это за секреты такие, о которых мне знать не положено, а бабушке сказать можно?»

Пашка сидел хмурый и какой-то чужой. Я его вообще не узнавал.

Его что, подменили? Моего куда-то забрали, а на его место подсунули вот это — чужое и непонятное, что сидело сейчас передо мной и упорно отводило от меня взгляд.

— Паш, посмотри на меня!

Пашка нехотя взглянул и, вздохнув, отошёл к окну.

— Тём, чё ты хочешь? Мы с тобой всё обсудили. Если бы не эти бумажки, я бы завтра уехал, а ты остался. Сейчас ничего не изменилось оттого, что ты тоже поедешь. Ты можешь увезти всё это домой, а потом вернуться сюда. Теперь у меня свои дела, а у тебя — свои. Так проще обоим! — и ядовито добавил: — Вернёшься к приезду Лены.

Я был растерян и подавлен. Не ожидал от него такого. Что я сделал, что? Почему мой единственный друг так со мной поступает? Его отчуждение было для меня ушатом холодной воды. Получается, если я не смогу стать тем, кем он хочет, чтобы я стал для него, то меня можно выбросить из жизни, как ненужный хлам и забыть? И то, что мы пережили вместе в Безвременье — тоже? Как бы там ни было — такого я не заслужил. Это было предательством. И этого я простить не мог.

— Хорошо! Раз не хочешь говорить, настаивать не стану. Тем более, как ты сказал, это не моё дело. Десять пачек — твои. Спрячешь где-нибудь дома. Найдёшь, куда убрать. Но одного с таким грузом я тебя отпустить не могу — провожу до города. Да и свои увезу тоже. А дальше как знаешь, Паша. Я тебя услышал. Баба Липа утром возвращается?

Он кивнул.

— Отлично! Встретимся на остановке ко второму рейсу, в одиннадцать.

Я говорил, глядя перед собой, монотонно, как робот. Обида, захлестнув тугим жгутом, перехватывала дыхание. Но я не дал воли бушевавшим во мне чувствам, не сказал ни слова упрёка. Молча сгрудил половину пачек в пакет, скрутил и сунул за пазуху.

— Пока. Не опаздывай, — сказал и, не взглянув на Пашку, вышел.

Паша

Хлопок входной двери прозвучал как выстрел. Я вздрогнул. Вся моя выдержка вмиг испарилась. Подскочив к дивану, с яростью сбросил пачки на пол. Непрочные полоски бумаги порвались, и деньги веером разлетелись по комнате. Я обессиленно сел на диван и, схватившись обеими руками за ворот футболки, согнулся, раскачиваясь из стороны в сторону, зажимая рот костяшками пальцев.

Мне не хватало воздуха, глухие рыдания прорывались наружу, но слёз не было. Ничего больше не было. Весь мир потух. Была только одна невыносимая боль, заполнившая всего меня и окружающее пространство.

«Всё… всё… всё… всё… это — всё!» — крутилось в башке.

Я не представлял, как буду жить без Тимура. Вся моя сознательная жизнь была связана с ним. И вот я сам всё разрушил! Сам всё решил — за себя и за него.

“Зачем я это сделал? Из-за Ленки? Да какая теперь разница! Сейчас это уже не важно. Он сказал, что не отпустит, а я его прогнал. И он ушёл!”

Не знаю, сколько времени я так сидел, сжавшись в комок и ничего не видя перед собой, ничего не чувствуя, кроме давящей изнутри боли. В комнате начало темнеть. На смену боли пришло опустошение. От долгого сидения в одной позе затекло всё тело.

Я встал, пошатываясь, вышел и закрыл дверь. Вернулся и, вытащив всё из рюкзака, спихал туда деньги. Запихивал как попало, сминая хрустящие купюры. Так же, не глядя, побросал вещи в сумку. Сил больше ни на что не было. Я умер. Внутри меня была пустота. Не было ни мыслей, ни желаний — ничего. Я лёг, укрывшись пледом, и сразу провалился, как в яму, в спасительный сон.

========== Глава 15. ==========

На одиннадцатичасовой народа было немного. Я стоял и лениво поглядывал по сторонам — Пашки ещё не было. Подъехал автобус и, развернувшись, остановился. Водитель скрылся в диспетчерской. Пассажиры суетливо толпились у закрытой двери, а я высматривал Пашку и уже начинал нервничать: вот-вот начнётся посадка, а его нет. Наконец вдалеке показалась худая Пашкина фигурка с белеющими вихрами. Водитель уже сидел в кабине, нетерпеливо поглядывая на немногочисленный народ, суетливо занимающий свои места, укладывая рядом дорожные сумки.

Я попросил его немного подождать и рванул навстречу Пашке: он еле тащил двумя руками бьющую по ногам сумку со своими пожитками.