Дом (СИ) - Страница 24

— Д-да. Кажется, у нас такие имена девочкам дают на Востоке.

— Может быть. Я взяла начало ваших с Пашей имён, вот и получилось — Па-тима… Паша и Тимур.

Мы хотели с Пашкой быть серьёзными, соответствуя торжественности момента… правда. Но, переглянувшись, не сдержались и одновременно прыснули, закрыв рты ладошками.

«Нас что… увековечили? Охре… обалдеть! Ну, Настя! Придумала!»

Пока мы говорили, Ургорд принёс дров, растопил печку и уже что-то помешивал на плите в небольшой кастрюльке. Наверное, варил кашу для Насти. Мы-то успели перекусить, а она ещё ничего не ела. Настя осторожно уложила дочку на постель.

— Мне нужно в ванную. Подождите, я приведу себя в порядок. Хочу проводить вас вместе с Ургордом.

Она потихоньку встала с постели и пошла в комнату. Я хотел её поддержать, но Настя убрала мою руку.

— Тимур, я уже в порядке. Не беспокойся, — улыбнувшись, сказала она и скрылась за дверью.

Мы с Пашкой ещё постояли, глядя на спящую малышку, и присели к столу. Находиться в одной комнате с Уродом было не слишком приятно. Да он и не оборачивался, молча продолжая помешивать варево. Мы тоже молчали, поглядывая друг на друга. Тишина просто звенела.

Наконец пришла Настя и села рядом с нами. Она уже умылась и оделась в светло-голубое хлопчатое до пят платье с маленьким кружевным воротничком. Наряд ещё больше подчёркивал её бледность, но это ей даже шло. Волосы Настя заплела в косу, лежавшую на её плече. Коса была перехвачена лентой василькового цвета, которая двумя широкими лёгкими шлейфами свисала до самой талии. Я раньше и не замечал, насколько Настя красива.

Ургорд поставил в центр стола уже остывшие оладьи, перед Настей — тарелку с дымящейся рисовой кашей, которая походила больше на жидкий молочный суп с плавающими на поверхности золотыми кружочками масла. Вопросительно взглянул в нашу сторону:

— Пообедаете с нами напоследок?

— Мальчики, пожалуйста! — умоляюще посмотрела на нас Настя.

Мы колебались… Я вопросительно посмотрел на замершего Пашку и, переведя взгляд на Настю, утвердительно кивнул:

— Ладно! Так и быть, отпразднуем день рождения твоей дочки… Патимы.

Назвал малышку по имени и невольно рассмеялся. Пашка тоже прыснул. Настя с Ургордом улыбнулись, переглянувшись и… выдохнули? Обстановка как-то немного разрядилась.

***

Ургорд шёл впереди, следом шли мы. За нами — Настя. Туман был не слишком густой, и всё более менее было видно: Ургорда и Пашку, шедших впереди, деревья и кустарники по обеим сторонам неширокой тропинки. Настя тронула меня за руку и сказала едва слышно:

— Возьми, спрячь… потом посмотришь.

Я, не прерывая движения, положил в карман джинсов небольшой свёрток. Наконец Ургорд остановился возле ствола большого дерева.

— Дальше сами пойдёте. Дорогу искать не нужно. Она сама вас найдёт и выведет к деревне. Просто идите, куда ноги ведут.

Настя подошла ко мне и порывисто обняла.

— Спасибо за всё, Тимур. Вы с Пашей очень хорошие люди. Прости нас!

Потом так же обняла Пашку, который, кажется, был не очень этим доволен, но молчал и терпеливо ждал. Настя ему тоже что-то шептала, наконец отстранившись, посмотрела на нас.

— Мы сегодня возвращаемся назад. Вернёмся или нет в ваш мир — не знаю.

Помолчав, добавила:

— Мне жаль, что у нас не было достаточно времени поговорить. Так много ещё хотела вам сказать!

Помолчав, пристально вглядываясь в нас с Пашкой, добавила:

— Мне жаль, что у нас не было достаточно времени поговорить. Так много ещё хотела вам сказать!

Мы ещё постояли какое-то время, как вдруг я почувствовал лёгкий укол в шею…

И всё пропало.

========== Глава 11. ==========

Я проснулся от резкого звука — кричала какая-то птица. Я в орнитологии не очень: может, выпь, а может, сова. Я сидел, прислонившись к стволу высокого дерева, а под моей рукой, уткнувшись куда-то мне в пузо, спал Пашка. Вокруг сквозь неплотный туман были видны высокие деревья, островки кустарников. Первая мысль: «Где это мы?»

За кустарниками сквозь туман увидел какое-то светлое пятно. Пригляделся — похоже на просвет между деревьями.

Я никак не мог понять, какого чёрта мы тут делаем и как вообще здесь оказались. Мистика какая-то! Я точно помнил, что сидел в полусгоревшем доме, а Пашка ждал меня на улице.

Тихонько толкнул Пашку:

— Паш, просыпайся!

Он завозился, что-то промычал, сонно щурясь, глянул на меня и, быстро сев, огляделся:

— Где это мы?

— Сам нихрена не понимаю. Пошли отсюда, тут недалеко, похоже, опушка. Из-за тумана плохо видно… Идём туда, — я кивнул на просвет, — поближе подойдём.

Пашка зябко ёжился то ли спросонья, то ли от страха. Мне тоже было не по себе. Мы медленно шли вперёд. Кустарник рос часто, но когда мы подошли ближе, увидели небольшой проход между кустами. Сразу за ними зеленела широкая лужайка, за ней опять рос кустарник, а дальше стояли высокие деревья. Кажется, это были лиственницы. Сквозь верхушки деревьев пробивались лучи солнечного света, но кустарник ещё прятался в пелене тумана. Мы пошли быстрее, почти бежали. Проскочили кустарник и увидели неширокую тропинку меж деревьев, уходящую дальше — к опушке.

Солнце палило уже нещадно, хотелось пить. Мы вышли к проклятому дому. Когда подошли ближе… офигели. Двери и окно, через которое я смотрел на Пашку, были плотно заколочены досками.

Мы молча переглянулись и опять ошарашенно уставились на доски. Они были старыми, посеревшими от дождей и прочих погодных заморочек, как будто приколочены давным-давно. Пашка подбежал к пеньку, на котором сидел раньше, и, нагнувшись, поднял фонарик.

— Вот же, фонарь здесь, где я сидел. А мы как в лесу оказались? Ты же в доме был! — он стоял и вопросительно смотрел на меня, будто я знал ответ.

— Короче, Тём, пошли отсюда. Жрать охота, и пить, и вообще… чёт не по себе. Спрашивается: нахрена, вообще, сюда попёрлись? Я же говорил, что тут чёрная магия! На пробежки не пойду — даже не мечтай!

Я не стал спорить. Хотелось поскорей уйти подальше от этого места. Но в душе возмутился беспардонной наглости этого мелкого засранца.

«Вот же… Кто сюда рвался — я, что ли? Хорошо, хоть живы остались! На пробежки он не пойдёт! Кто бы сомневался!»

Мы быстрым шагом удалялись от горелого дома. Причём Пашка шагал впереди, а я, как провинившийся, — сзади. Только сейчас обратил внимание, что на нём почему-то надета моя рубашка.

«А его футболка где? Чё, вообще, блин, происходит?»

Спрашивать не стал. Злился на него, да и на себя тоже. На себя даже больше: опять повёлся на его авантюру — олень! Хотелось поддать хорошенько по маячившей впереди упёртой черепушке с развевающимися по ветру белыми вихрами.

«Вечно с ним попадаю в какие-то идиотские переделки. Оно мне надо?» — продолжал я психовать про себя.

Мы дошли до моего дома. Пашка, не оборачиваясь, махнул мне рукой с фонариком и почесал дальше. Я посмотрел с раздражением ему вслед:

«Ещё и фонарь прикарманил, умник!»

Пнув ногой калитку, обложил его про себя непереводимым на общепонятную разговорную речь словцом из местного диалекта.

Бабули дома не было: видимо, ушла либо в магазин, либо ещё куда по делам. Она была ярым общественником: почти всегда занята решением чьих-то бытовых проблем или разрешением то и дело возникающих споров между местными селянками. А если была дома, то во дворе обязательно маячили несколько оных селянок, сидевших на скамейке, переговаривающихся между собой, а то и переругивающихся в ожидании выхода бабули. Прям как у Некрасова:

«Вот приедет барин — барин нас рассудит…»

Правда, сильно не шумели: бабулю и уважали, и побаивались. При её появлении сразу вскакивали со скамейки, как ученицы в классе при появлении строгого учителя.

Видимо, для них так и было. Почти все жители деревни были её бывшими учениками. Но я про это уже, кажется, говорил.

Открыв замок, ключ от которого хранился в отверстии над дверью, я сразу прошёл на кухню: очень хотелось пить. В холодильнике, как всегда, стояла литровая банка с изумительным бабулиным квасом. Я напился прямо из запотевшей банки, опорожнив больше половины кисло-сладкой живительной влаги.