Дом под снегом (сборник) - Страница 3

Она проснулась первой и с блаженным удивлением открыла глаза. Сколько себя помнила, никогда не могла уснуть, если ее хоть как-то касались. Не важно – намеренно или случайно. Непременным условием было отвернуться, замотаться с ног до головы в одеяло, подсунуть руку под подушку и представить себе, что в кровати ты одна. А тут – она лежала на плече Вадима, крепко обнимая его руками и ногами, как обезьянка, да еще и нежно прижималась к нему во сне. Алена осторожно, чтобы не потревожить Вадима, повернула голову в сторону настенных часов: испугалась, что они проспали так до позднего вечера. Электронные цифры зеленого цвета показывали 15: 15. Симметрично. Значит, к счастью. Алена улыбнулась – прошло не больше двух часов с того момента, как они приехали сюда. Время, повинуясь сказочной атмосфере, царящей в этой комнате, снисходительно замедлило свой обычно неумолимый бег. Получается, что и спала-то она всего минут двадцать. Странно. Душа и тело ощущали себя легкими и наполненными силой.

– Сколько там? – не открывая глаз, спросил Вадим.

– У нас еще три часа, – ответила Алена.

– Ты не знаешь, зачем мы уснули? – сонно потянулся он.

– Нет. Но мне невыразимо хорошо!

– А я бы еще пару часов поспал.

– Спи, – разрешила Алена и снова поползла куда-то вниз.

– Подожди! – Вадим попытался ее удержать. – Имей сострадание. Я же уже старенький!

– Не похоже, – весело сообщила Алена. – А ты спи. Я же не мешаю. Просто мне, – она снова легла с ним рядом и зашептала на ухо, – всю жизнь страшно хотелось… Ну, в общем, представляешь, ты спишь, а он у меня во рту. Маленький такой. Податливый. Ну, как сейчас.

– О боже! – Вадим с ужасом выдохнул.

– Пожа-а-алуйста, – заканючила она. Вадим больше не сопротивлялся. Целых десять минут он старательно делал вид, что спит. А потом настала его очередь нарушать своими возгласами тишину. Алена не пыталась его утихомирить – только радостно улыбалась, насколько при ее занятии это было возможно.

Было пять, когда она, наконец, нашла в себе силы оторваться от Вадима и отправиться в душ. Долго плескалась, подставляя горячим струям лицо. Тело ликовало, ощущая себя молодым, упругим и сильным. Это было отчасти утраченное чувство, и тем ценнее оно казалось. Алена думала о том, что больше всего на свете сейчас ей не хочется расставаться с Вадимом. Хочется остаться здесь до утра, потом вместе поехать на работу, потом вдвоем вырваться на обед, а вечером от всех сбежать и снова провести вместе ночь. И все-все ночи в жизни, которые им еще предстоят. Исчезнуть, поселиться в каком-нибудь тихом, неприметном уголке. Да хотя бы в том самом, крайнем к лесу домике, заваленном снегом. Варить в печке картошку в мундире, разговаривать, смеяться, трогательно ухаживать друг за другом, писать давно заброшенные стихи и любить. Так любить, чтобы не думать ни о чем, ничего больше не желать, ни о чем не жалеть. Она сумеет – Алена знала это твердо, – слишком много соединено сейчас в душе: и гордость, и радость, и уверенность, и уважение, и желание, и любовь. «А вот это, – осадила она себя и выключила душ, – не для его ушей. – Подумала и добавила вслух, стараясь привести себя в чувство: – Ни для чьих». Они сидели за крошечным столом – Алена все так же, поджав под себя ноги, только теперь ей было радостно и хорошо – и пили коньяк. Говорили. О них. Ни о чем. Поддевали друг друга. Смеялись. Алена упорно отгоняла идиотский вопрос, навязчиво крутившийся в голове, и думала о том, до чего же глупой становится женщина, когда позволяет себе ею быть. Все. Хорошего понемногу. Нужно собраться, покончить с сантиментами, развеять иллюзии и вернуться к тому, что есть.

– Женись на мне, а? – Она и сама испугалась прозвучавшей фразы – так неожиданно и некстати вырвалось-таки. Алена съежилась, желая укрыться от собственной глупости и стыда, и стала осторожно наблюдать за Вадимом. Он не поменялся в лице, глаза его не забегали, как это могло бы быть в сложившихся, банальных, до дыр всеми затертых, обстоятельствах. Уже одно это показалось Алене бальзамом на пораненную собственной же неосторожностью душу.

– Когда? – Вадим, хитро прищурившись, смотрел на Алену.

– Ну… – Она уже готова была пойти на поводу у случая и обратить все это в шутку: все лучше, чем скатиться до унизительного отказа. – Когда дети вырастут, – с деланой веселостью ответила она.

– Хорошо. Договорились. – «Вот бы он на этом и остановился», – только успела подумать Алена. – Но я же не потяну тебя. Меня и на два года такими вот темпами не хватит.

Алена прикрыла глаза, чтобы не выдать обиду. Понятно, что она сама во всем виновата – не надо было лезть. Понятно, что вопрос риторический. И все же. От него и требовалось-то всего, что смолчать в финале. Просто ничего больше не говорить, оставить ей в подарок частичку неразрушенных иллюзий, лишь каплю призрачной и несбыточной мечты. А отказ всегда останется отказом, что бы там кто ни выдумывал в оправдание своих отвратительных «нет». Настроение испортилось. Алена сидела, насупившись, размышляя на набившую уже оскомину тему: всю жизнь она не могла понять одного – зачем добиваться, стремиться, затрачивать силы, страдать и в итоге связывать жизнь с человеком, если не желаешь владеть им в полной мере. Безраздельно. Целиком. Нечестно все это. Не по-людски.

– Да ладно, – через силу ответила она, – ты у нас крепкий орешек. Еще повоюешь.

В Москву они возвращались молча. Вадим не беспокоился – приписывал безмолвие Алены умиротворению и усталости. Снова играло радио. По странному стечению обстоятельств пели опять про «человека с кошкой». Песенка закончилась как раз в тот момент, когда Вадим притормозил около Алениного дома.

– Спасибо, доктор, – вырвалось у нее само собой. Музыка, что называется, навеяла. Потом она испугалась, что Вадим может обидеться на плоскость формулировки, и попыталась смягчить: – Лечение прошло весьма и весьма успешно. Депрессия отступила. Надеюсь, теперь надолго.

– Пожалуйста! – весело ответил Вадим. – Обращайтесь еще!

– Да уж непременно, – без особого энтузиазма сказала Алена. Привычная вселенская тоска возвращалась, чтобы занять законное место в замученной и уставшей от этой чертовой жизни душе.

Вадим притянул Алену к себе, крепко обнял.

– И тебе спасибо! – прошептал он, вдыхая запах ее волос. – Родной ты мой человек!

Алена до боли в веках зажмурила глаза, а потом быстро вышла из машины и направилась к двери своего подъезда. Она очень старалась с первого раза правильно набрать код домофона. Не хотела, чтобы Вадим, который ждал, пока она войдет, понял, как дрожат ее, ставшие вдруг непослушными, пальцы.

* * *

Дома было тихо. Сын сидел в кровати – болел, – няня ему что-то читала. Алена рассчиталась с няней, проводила ее до двери. Договорились о том, что завтра приходить не нужно – только в понедельник. Алена, мучимая теперь угрызениями совести, решила остаться дома с больным ребенком. Сами в слова свои не веря, женщины пожелали друг другу «хороших выходных». Алена закрыла дверь.

Артем выглядел не очень: глаза больные, температура, видимо, снова поднялась. Алена присела рядом с ним на кровати.

– Хочешь, покачаю на ручках? – спросила она.

– Не надо, – отказался Артем. В семь лет он чувствовал себя окончательно и бесповоротно взрослым. – Так посиди.

– Хорошо, – согласилась Алена. – Давай тогда температуру померяем. А я тебе пока книжку почитаю. Вы с Татьяной Семеновной где остановились?

Артем взял из маминых рук градусник, засунул себе под мышку. Вышло криво. Алена попыталась поправить, но он не дал. Читали про барона Мюнхгаузена. Главу о взбесившейся шубе, которая разорвала в клочья наряды барона, и потому хозяину пришлось застрелить ее из пистолета. Тема не смеялся, слушая эту историю. Наоборот, сидел и хмурил брови. Потом спросил:

– А нельзя было просто укол от бешенства в живот ей сделать? Почему сразу стрелять?