Дом обреченных - Страница 13

— Теперь уже все в порядке, — сказала я, веря в это лишь наполовину. — Тео все мне рассказал. Жаль, что не знала этого раньше. Мне тяжело думать, что моя мать несла этот груз в одиночку.

— А что заставляет вас думать, что Тео рассказал все? — импульсивно спросил Колин.

Мои глаза изумленно распахнулись.

— Что вы имеете в виду?

— Колин! — резко воскликнула Анна.

Он снова пожал плечами.

— Насколько я понимаю, бабушка сильно рассердилась, что вы не выполнили вашу с ней договоренность.

А я ведь совсем забыла об этом!

— Наверняка кто-нибудь из вас объяснил ей…

Анна суетилась с бесконечными ярдами оборок своей юбки. Мысль, что она постоянно думает, как бы не сказать то, что у нее на уме, начинала раздражать меня.

— Бабушка считает, что надо держаться договоренностей, невзирая на неожиданные обстоятельства. Вы же знаете, какая она.

— Нет, не знаю. Расскажите мне, пожалуйста.

Анна широко раскрыла глаза от удивления.

— Ты не помнишь бабушку Абигайль?

Как будто я сказала ей, что позабыла Иисуса Христа.

— Но я думала, ты помнишь нас всех!

— Кузина Лейла помнит гораздо меньше, чем ей хотелось бы.

Я свирепо глянула на Колина. Меня раздражала мысль, что мы снова начали играть в игры, что секретов стало еще больше и что признания Тео ничего не решили.

В этот момент на помощь пришла Марта. Она подошла к своему брату и погрозила ему пальцем.

— Ты беззастенчиво груб и очень огорчаешь нашу гостью. И я собираюсь предложить вам, сэр: либо вы с этого момента будете вежливым, либо покинете помещение.

Он обезоруживающе улыбнулся и снова пожал плечами.

— Что я могу сказать? Простите, кузина Лейла. И вы можете доказать, что приняли мои смиренные извинения, сделав одну вещь.

— Какую?

— Позволив мне показать вам завтра Херст.

Я уже собиралась сказать ему твердое «нет», когда увидела, как обменялись взглядами Анна и Марта. Страх, мелькнувший в их глазах при мысли о том, что я буду наедине с Колином, заставил меня принять его предложение. Хоть он груб и беззастенчив, но Колин в настоящий момент оставался, вероятно, моим единственным источником информации. Если и в самом деле была возможность больше узнать о моем отце и брате, я не собиралась терять времени.

В комнату вошел кузен Теодор, нарядно одетый в темно-зеленую визитку с подходящим по цвету галстуком. Если Париж был центром женской моды, то Пембертон Херст явно был центром мужской. Он обратился сначала к своей матери, потом к кузине Марте и, наконец, ко мне, на мгновение замешкавшись, прежде чем извиниться за свое отсутствие.

— Я был у бабушки. Вы ведь знаете, как трудно бывает ее успокоить. Это все погода, этой зимой она слишком неблагоприятна. Бабушка примет вас завтра, Лейла, за чаем. Я все объяснил насчет сегодняшнего дня.

— Спасибо.

— Послушайте, здесь холодно, не так ли?

— Мне тепло, — ответила я, поскольку находилась ближе всех к огню.

Тео коснулся моей руки, чтобы попробовать ее температуру, изображая при этом врача, я засмеялась, и мой взгляд уловил блеск на среднем пальце его правой руки. Это было тяжелое золотое с крупным рубином в центре кольцо. Импульсивно я схватила его за руку, не в силах отпустить.

— Это кольцо, — глупо заметила я.

— Что в нем такого?

— Ну… я… — Узнавание никак не выходило на поверхность сознания, так что я оставила его, и руку тоже. — Ничего, кажется. Просто мне почудилось, что я уже видела его раньше. Оно вдруг показалось таким знакомым, а потом, также внезапно, совсем незнакомым.

— Довольно распространенный фасон. — Он поднес руку к лицу и сощурился. — Боюсь, камень не безупречен. Таких в Лондоне, должно быть, множество.

— Может быть.

— Это было дедушкино кольцо, — подал голос Колин, — сэр Джон передал его Тео, когда умирал.

— Тогда, возможно, я его вспомнила! Я должна была видеть его на руке моего дедушки, когда была ребенком. Маленькая крупица воспоминаний, но как много она значит. Я не могу вспомнить лица и людей, а вот мелкие детали помню.

— Ты помнишь еще что-нибудь? — спросил кто-то. Это был вновь оказавшийся позади нас дядя Генри, к мрачности которого я уже начинала привыкать.

— Должна признать, что ничего не помню.

— Совсем ничего? — Тетушка Анна со скептическим видом опустилась в кресло напротив меня. — Ты не помнишь ничего?

— Что касается меня, моя жизнь начинается только с моего шестого дня рождения. Всю свою жизнь я знала только Лондон.

— Но ведь ты знала здесь счастливые времена, — напряженным тоном сказала тетя Анна.

— И грустные тоже, — добавил Колин, — удивительно, она не может вспомнить. Отчего бы это, как вы думаете?

— Множество людей не могут вспомнить то, что происходило давно, — неубедительно заметил дядя Генри. Он возвышался в комнате, стоя, расставив ноги перед камином, со сжатыми за спиной руками.

Я не видела смысла скрывать свои мысли от них дальше.

— Это и было одной из причин моего возвращения сюда — эти пустые пять лет. Возможно, до года или двух никто ничего не помнит, но с трех лет у меня наверняка должны были остаться какие-то воспоминания. Я подумала, что Херст поможет мне вспомнить.

— Помог? — с тревогой спросила Анна.

— Не очень. Ничто в доме не показалось мне знакомым, и никто из вас.

— Ты вспомнила меня, — сказала Марта.

— Да, Марта, как только ты вошла в библиотеку, я мысленно увидела тебя такой, какой ты была двадцать лет назад.

— Двенадцати лет и слишком высокая для моего возраста.

— Да, но ты была так же красива, как и сейчас.

— А еще что-нибудь? — спросила тетя Анна.

Я избегала смотреть на дядю Генри.

— Нет, вообще ничего. Один раз была вспышка, словно открылась завеса, но она мгновенно закрылась. Все было слишком быстро, чтобы я смогла что-то ухватить.

— Могу поспорить, когда вы завтра увидите бабушку, — сказал Тео, — то что-нибудь вспомните. Вы, бывало, очень боялись ее.

— Кто ж ее не боялся, — заметил Колин.

Анна нагнулась поближе ко мне.

— Ты когда-нибудь расспрашивала Дженни о прошлом?

— Да. Сначала очень часто, но поскольку она не отвечала или давала мне уклончивые ответы, то я скоро перестала спрашивать. Я сейчас рада, что не вынуждала ее отвечать, поскольку тогда ей пришлось бы больше лгать. Она очень хотела защитить меня от этого.

— От чего, как вы думаете, она хотела вас защитить? — спросил Колин. Его поведение становилось несколько вызывающим, он меня утомил. Кроме того, я начала уставать от всех этих вопросов.

Гертруда выбрала подходящий момент, чтобы войти с подносом, который Анна помогла ей поставить передо мной. В молчаливом согласии трое мужчин покинули комнату, в то время как Марта достала из своей ковровой сумки образец вышивки крестиком и вскоре полностью погрузилась в него. Тетушка Анна оставалась рядом со мной, погрузившись в раздумья, как я полагаю, над тем, что я рассказала.

Это был спокойный вечер, один из тех, когда я решила отбросить мелкие сомнения, возникающие на задворках моего сознания. После двадцати четырех часов, проведенных в обществе моих родственников, я начинала привыкать к ним, а они — ко мне. Мое признание в этой непростой семье было не за горами, ведь с каждым эпизодом мы узнавали друг друга все больше и больше. Стены между нами становились ниже, возникали более тесные связи. В своем искреннем желании восстановить дружбу, которой мы наслаждались в детские годы, я сознательно игнорировала те мелкие противоречия, которые возникали.

Поужинав и послушав игру Марты на фортепиано, мы все пошли наверх в свои спальни. Колин вновь напомнил мне о моем обещании осмотреть Херст вместе с ним, и я уже жалела, что это обещание дала. Но какой у меня был выбор — дядя Генри, продолжавший изливать на меня разрушительное ощущение безнадежности, или Тео, который мог быть невыносимым с этими своими прекрасными манерами?

Захватив с собой в кровать путеводитель по Креморн-Гарденз, я позволила себе утешаться только сладкими мыслями об Эдварде. Я припомнила, как мы встретились год назад, его очарование, и как горда я была, показываясь с ним на Серпентайне. В Эдварде было все, что женщина ищет в мужчине, и я бесконечно счастлива тем, что получила его.