Дом на Турецкой улице - Страница 3

Китаец опустил на пол свою сумку и покачал головой.

— Ты никого не убьешь, — процедил он, — или... Надеюсь, Хук, ты хорошо меня понял.

Однако Хук, скорее всего, не понял. Его кадык дергался, а я, с заткнутым подушкой ртом, еще раз (в уме) поблагодарил китайца. И тогда рыжая чертовка внесла в дело свою лепту.

— Хук всегда только болтает, — сказала она.

Мерзкая физиономия Хука покраснела при этом намеке на его обещание покончить с китайцем, он сглотнул еще раз, его глаза блеснули. Девушка держала его в кулаке.

Он шагнул к китайцу и, возвышаясь над ним на целую голову, смерил его угрожающим взглядом.

— Тай! — рявкнул он. — С тобой кончено. Плевать я хотел на твое важничанье, будто ты король какой или еще кто. И...

Он вдруг замолчал. Тай смотрел на него глазами, такими же твердыми, черными и бесчеловечными, как два кусочка угля. Хук стиснул губы и отступил.

Я перестал потеть. Желтый снова выиграл. Однако я забыл о рыжеволосой чертовке. Она засмеялась, и ее иронический смех подействовал на урода, как удар кнутом.

Он издал утробный рык, и его огромный кулак обрушился на круглое, бледное лицо китайца. Удар отшвырнул Тая в угол комнаты, но, падая, он успел выхватить пистолет.

— Позже мы уладим это дело между собой, — заговорил он так же культурно и с тем же британским произношением. — А теперь ты бросишь револьвер и будешь стоять спокойно, пока я не встану.

Револьвер — он был вытянут из кармана лишь наполовину, когда азиат взял Хука на мушку, — с глухим стуком упал на ковер. Хук стоял неподвижно, тяжело дыша. Все его веснушки четко выступили на грязной белизне испуганного лица.

Я взглянул на девушку. Она смотрела на Хука с презрением. И тогда я сделал открытие: что-то изменилось в комнате возле нее! Я зажмурился, пытаясь восстановить вид комнаты до начала схватки. А когда открыл глаза, у меня уже был готов ответ.

Раньше на столе возле девушки лежали журналы и какая-то книжка. Теперь их не стало. В полуметре от нее стояла коричневая сумка, которую принес Тай. Предположим, что в сумке находились акции, украденные в Лос-Анджелесе, о которых они говорили. Наверное, так оно и было. А что теперь? Теперь в сумке, скорее всего, находились книга и журналы со стола. Девушка спровоцировала схватку между мужчинами; чтобы отвлечь их внимание, и совершила замену.

Ну а где же теперь находится добыча? Этого я не знал. Но уж, конечно, она не держит ее при себе.

Рядом со столом стоял диван, покрытый широким, красным, свисающим до пола покрывалом. Я перевел взгляд с дивана на девушку. Она наблюдала за мной, и в глазах ее, когда наши взгляды встретились, я заметил усмешку. Стало быть, диван!

Тем временем китаец поднял револьвер Хука и сказал:

— Если бы я не чувствовал такого отвращения к убийству и не считал, что ты можешь пригодиться Эльвире и мне, я наверняка освободил бы нас от бремени, каковым является твоя глупость. Но я дам тебе еще один шанс. Советую тебе, однако, хорошенько поразмыслить, прежде чем поддаться снова одному из твоих сумасшедших импульсов. Или это ты вложила в голову Хука эти глупые идеи? — обратился он к девушке.

— В его голову ничего нельзя вложить, — засмеялась она.

— Возможно, ты права, — сказал он и подошел ко мне, чтобы проверить, насколько надежно я связан.

Убедившись, что с этим все в порядке, он поднял коричневую сумку и отдал Хуку револьвер.

— Возьми свой револьвер, Хук, и будь рассудительным. Пора идти. Старик и его жена сделают то, что я им велел. Она уже в пути к городу, называть который нет смысла при нашем друге; — там они будут ждать свою часть акций. Не стоит упоминать, что ждать им предстоит долго — они уже исключены из игры. Но между нами измены быть не должно. Если мы хотим, чтобы нам сопутствовала удача, мы должны помогать друг другу.

Следуя лучшим традициям драматургии, они должны были обратиться ко мне с какой-нибудь саркастической речью, но они этого не сделали. Они прошли мимо, даже не удостоив меня прощальным взглядом, и исчезли в темноте холла...

Внезапно китаец снова появился в комнате: он двигался бесшумно с открытым ножом в одной руке и револьвером в другой. И этому человеку я был благодарен за сохранение моей жизни. Он склонился надо мной. Нож приблизился к моему правому боку, и шнур перестал стягивать мне руку.

— Хук вернется, — прошептал Тай и исчез.

На ковре, примерно в метре от меня, лежал револьвер.

Хлопнула парадная дверь, я остался в доме один.

Разумеется, я тут же вступил в сражение с красным плюшевым шнуром. Тай перерезал шнур только в одном месте, не вполне освободив мою правую руку, и свободным я не был. Предупреждение «Хук вернется» было достаточным стимулом к схватке с моими оковами.

Теперь я понял, почему китаец так настаивал на том, чтобы сохранить мне жизнь. Это я должен был быть оружием, предназначенным для ликвидации Хука. Китаец догадывался, что, как только они окажутся на улице, Хук придумает какой-нибудь предлог, чтобы вернуться в дом и прикончить меня. Если он сам не придет к этой мысли, китаец сумеет внушить ее.

Он оставил револьвер на виду и поработал над шнуром так, чтобы я освободился от него только тогда, когда он будет вне опасности.

Но мои размышления можно было отложить на потом. Ответ на вопрос «почему?» не был в эту минуту самым важным — я должен был добраться до револьвера раньше, чем вернется Хук.

В тот момент, когда открылась входная дверь, я уже освободил правую руку и вытащил изо рта подушку.

Тело по-прежнему было оплетено шнуром, хотя не слишком туго. Стараясь хоть немного смягчить падение свободной рукой, я обрушился вместе со стулом вперед. Ковер был толстым. Я ударился лицом, тяжелый стул — На спине, но моя правая рука была свободна и схватила пистолет.

В тусклом свете холла я увидел силуэт мужчины и блеск металла в его руке. Я выстрелил. Мужчина схватился обеими руками за живот и, сложившись вдвое осел на ковер.

С ним было покончено; но до конца игры было еще далеко. Я боролся с опутывающим меня шнуром, а перед моим мысленным взором стояла картина того, что меня ждет.

Девушка подменила акции и спрятала их под диван — в том, что это так, у меня не было сомнений. Она намеревалась вернуться за ними до того, как я освобожусь. Хук, однако, вернулся первым, и она должна будет изменить план. Скорее всего, она теперь скажет китайцу, что акции подменил Хук. Что тогда? Ответ был один: Тай вернется за акциями. Тай знает, что у меня есть оружие, но ведь они говорили, что акции стоят сто тысяч долларов. Достаточно, чтобы заставить их вернуться.

Я избавился от последних уз и подошел к дивану. Под ним лежали акции: четыре толстые пачки, перехваченные резиновыми кольцами. Я сунул их под мышку и подошел к мужчине, который умирал на пороге комнаты. Револьвер лежал у него в ногах. Я вытянул его в холл. Там я задержался, чтобы подумать.

Девушка и китаец, скорее всего, разделятся. Один из них войдет через парадный, другой — через черный ход. Для них это самый надежный способ покончить со мной. Я же должен ждать их возле одной из дверей. Глупо было бы выходить на улицу. Именно на это они и рассчитывали — я выйду и попаду в засаду.

Я должен был найти какое-то место, где я мог бы притаиться и наблюдать за парадной дверью, ожидая. В конце концов им надоест ждать, когда я выйду, и они явятся.

Холл двери был освещен светом уличных фонарей, падающим через окно. Лестница, ведущая на второй этаж, отбрасывала на часть холла треугольную тень, достаточно темную для любых целей. Я опустился на корточки и стал ждать.

Я располагал двумя револьверами: один дал мне китаец, другой я забрал у Хука. Я сделал один выстрел, значит, в моем распоряжении оставалось еще одиннадцать, разве что какой-нибудь из револьверов был использован ранее. Я взял револьвер, который дал мне Тай, я на ощупь проверил барабан — там была только одна гильза! Тай не желал рисковать. Он дал мне только один патрон — тот, которым я уложил Хука.