Дом хрустальный на горе - Страница 15

Второкурсник Мурат во время студенческой трудовой практики. 1981 г.

Второкурсник Мурат на студенческой трудовой практике. Лето 1981 г.

Прежде чем «вступать в ту воду», Мурат довольно дотошно взвешивал репутацию и возможности других кубанских вузов, особенно сельскохозяйственного, не только «кузницы» кадров для аграрного производства, но и учебного заведения, выпускники которого нередко выдвигались на ведущие руководящие должности – секретарей крайкома партии, руководителей городов и районов края. К тому же авторитет этого вуза был освещён славой многих выдающихся учёных, прежде всего – академиков Василия Степановича Пустовойта и Павла Пантелеймоновича Лукьяненко, дважды Героев Социалистического Труда, лауреатов Ленинской премии.

Что и говорить, многие ребята, особенно из сельских школ, стремились попасть именно в Кубанский сельскохозяйственный, один из крупнейших в стране, и не только в аграрной отрасли.

Мурат уважал мнение близких, а родителей – в первую очередь, и поэтому семейная дискуссия – куда поступать и кем, в конечном итоге, стать, проходила достаточно активно. Но, как бы сегодня сказали, неоднозначно. Правда, к этому времени бывший «пищевой» уже давно назывался Краснодарским политехническим и имел большой набор уникальных специальностей. К тому же за успехи был награждён орденом Трудового Красного Знамени, обладал солидной учебной и производственной базой. Когда разговор, в конце концов, сошёлся на политехническом, то возникла проблема: какую специальность выбрать.

– А почему бы не виноделие? – предложил кто-то из семьи. – Древнейшая профессия, для Кавказа – тем более…

Тут же вспомнили, что Российский комитет по виноградарству и виноделию (проще говоря, министерство) вообще-то находится в Краснодаре.

– Более того, – добавил Казбек Исмаилович, – в этом институте работал знаменитый учёный – профессор Мержаниан, который произвёл переворот в производстве шампанского, за что получил Ленинскую премию, в то время высшую национальную награду…

– А что, – согласилась Луиза, – Абрау-Дюрсо – совсем неплохое место для работы, а уж тем более – для жизни.

– Всё правильно! – отвечал Мурат. – Но это обязательно привяжет меня к какому-то одному месту. Мне же хочется увидеть всё – побывать в Арктике, на Байконуре, в Москве, работать в самых недоступных местах, в тайге, например. Посмотреть на мир, и не просто увидеть, а попытаться сделать его лучше, удобнее, комфортнее, а это подвластно только строителю. Больше всего я не хочу привычности, однообразия, если хотите – скуки… А потом, мне нравится, когда не только ты, но все вокруг видят, как преображается округа, где ты трудишься…

В хорошем смысле слова, Мурат был амбициозным человеком. Но, обладая ещё более сильными качествами врождённого коллективиста, он свои желания всегда подчинял «артельным» действиям, прежде всего, во имя улучшения качества жизни всех, всех без исключения. Ему не было хорошо, если кому-то рядом было плохо. Впоследствии он подчёркивал, что чтобы стать счастливым в полном понимании этого слова, надо стремиться, чтобы и рядом с тобой любой человек становился хотя бы благополучным…

Луиза вспоминала, что ещё будучи школьником, Мурат очень внимательно относился к бабушкиным подругам, особенно к соседке, пожилой и одинокой тётушке по имени Шилехан. Она часто приходила к ним зимними вечерами из своего одинокого дома. Муратик уважительно встречал её, усаживал за стол на самое удобное место, и его выразительный взгляд словно говорил Луизе:

– Мама, подай лучшее, что у нас есть…

– Я видела, – рассказывает Луиза, – ему истинное удовольствие доставлял тот факт, что наш дом – место тёплого, сердечного гостеприимства. Бедная Шилехан оттаивала от такого внимания, особенно исходящего от мальчика-подростка, у которых обычно в этом возрасте собственный мир застилает всё. Но так было…

Надо особенно подчеркнуть, что Аллах не посмотрел на традиционную кавказскую горячность и наградил членов их рода характером, отличающимся редкой сердечностью, что передавалось из поколения в поколение.

– Быть добрым, когда вокруг царит мирное благополучие, не очень сложно, – говорит Луиза. – Намного сложнее проявить это качество, когда чёрные тучи всеобщей беды застилают небо. Тогда жизнь предлагает альтернативу – либо дистанцируешься от всего, что тебя окружает, прячешься в свою скорлупу и плывёшь по бурному морю невзгод в надежде выжить один, либо протягиваешь руку другому, кому ещё хуже. Если говорить откровенно, в нашей семье первый вариант никогда даже не обсуждался, – продолжает Луиза.

Это действительно так! Страшная первая половина двадцатого века на Кубани завершилась самым голодным годом – сорок седьмым. Луизе было тогда всего лишь восемь лет, и жила она у бабушки в ауле Габукай, но хорошо помнит, как неухоженные люди толпами бродили по полям в надежде отыскать хоть что-нибудь съестное. Но тщетно – ни до того, ни после того не случалось на благословенной земле такой испепеляющей засухи, что обрушилась на Кубань летом 1947 года. Только-только закончилась война, и, словно во испытание, новая беда – голод!

На фоне других их семья жила более-менее сносно. Отец-военнослужащий время от времени присылал продуктовые посылки, составленные из офицерского пайка, где (о радость!) встречались подчас редкие сладости, пряники, например. Да и тётя Цаца как сельская учительница получала немного продуктов от отдела народного образования. Уже можно было как-то сводить концы с концами. Но рядом многие люди жили на грани голодных обмороков, и маленькой Луизе это не давало покоя. Особенно тяжело было многодетной семье тёти Нысэдах. У неё было девять детей, муж не вернулся с войны. Видя такое, Луиза потихоньку от бабушки запускала ручонку в посылочку и с пряниками за пазухой бежала в соседний дом.

– Там меня угощали жидким бесцветным супом, единственным съестным, что было в той семье, – вспоминает Луиза Юсуфовна. – Раскалённым на огне, без запаха и с горьковатым вкусом…

Естественно, от бабушкиного внимания трудно было утаить, что «волшебный» ящик пустеет довольно активно. Гошехурай заглядывала в него и, усмехнувшись, говорила, что сладости почему-то кончаются быстрее, чем она ожидала.

Мурат на военных студенческих сборах в Молъкино. 1984 г.

– Нан, так я же их ем! – пряча глаза, оправдывалась внучка.

– Я не в укор тебе! – говорила проницательная и мудрая Гошехурай. – Ты всё правильно делаешь, моя девочка… Вон там у порога стоит мешок – я насыпала в него кукурузы, отнеси туда же, куда ты таскаешь пряники…

Когда люди тех поколений памятью погружаются в своё военное или послевоенное детство, они часто вспоминают именно факты взаимопомощи, систему всеобщей доброты, стремление отблагодарить за любое проявление человеческого участия. Это скрепляло страну в самые тяжёлые годы. Так и Луиза, вспоминая самое трудное, по сию пору обостряет внимание на радостях искреннего человеческого участия в самые сложные периоды своей жизни.

«Случилось так, – говорит она, – что однажды глубокой ночью возле калитки соседей остановились три большущие машины. Водители сказали, что заблудились и не знают, куда ехать и что делать. Ночь тёмная, время позднее, и соседка, та самая многодетная тётя Нысэдах, пригласила людей в дом, быстренько сварила для них из кукурузной сечки супчик, которым должна была кормить весь следующий день детей, постелила за печкой на полу старые фуфайки.

Следуя адыгейским обычаям гостеприимства, она сделала всё верно – угостила людей и уложила их спать. Утром, как обычно, аульские дети, в том числе и я, сбежались, с живым любопытством разглядывая водителей и машины. Оказалось, те везли одежду, собранную населением для детских домов. И вдруг один из шофёров, пожилой мужчина с мрачным заросшим лицом, подошёл ко мне, поднял на руки и говорит: