Дом хрустальный на горе - Страница 11

Память, что выхватывает из ушедшего отдельные фрагменты, как раз и подчёркивает, что Мурат в любом возрасте был удивительно многообразной личностью, в которой природная, «надиктованная» откуда-то сверху любознательность была профилирующим качеством, даже когда дело было совсем не мужского свойства. Особенно для кавказца, всегда предпочитавшего блеск родового кинжала острому кончику бытовой швейной иглы. Родным всегда было очень забавно смотреть, как, склонив взлохмаченную голову, он сосредоточенно крутил ручку швейной машинки, помогая бабушке Мелеч в её рукоделии.

Нана (по-адыгейски – «бабушка») была искусной мастерицей, и в её руках всё, как говорится, горело. Мурат внимательно наблюдал за тем, как из куска неподатливой ткани возникало вдруг изделие – мужская рубашка, например. Особенно он хотел узнать, каким образом нана выверенными тонкими движениями раскраивает ткань, не сделав ни единого лишнего движения, ни одной ошибки. Все куски и кусочки материи находят своё место и превращаются в модное платье или добротное пальто.

Второкурсник Мурат. 1980 г.

– А это как раз тот случай, когда нужно семь раз отмерить, а один отрезать! – говорила бабушка, не без удивления обнаружив у родного внука неподдельный интерес к самому процессу шитья. – Запомни, Муратик! – говорила она ему. – Всё, что ты научишься делать руками, у тебя никто и никогда не отнимет. Это будет твоим на всю жизнь… Умеешь ли ты шить, выделывать кожи, подковывать коня, выращивать скот, строить дома, лить металл, плести корзины для урожая – всё это будет твоим достоинством, по которому тебя люди станут оценивать. Почитай Тембота Керашева, как хорошо он пишет о наших с тобой предках, которые умели делать всё… А ведь тогда таких машинок не было, – бабушка клала одну руку на голову внука, а второй поправляла иглу. – А вот строчка должна быть натянута, как струна! – говорила Мелеч. – Тонкая и ровная. А она у тебя, гляди, рыщет, как заблудившаяся овца… Привыкай делать всё на отлично… Я в какой-то книге прочитала, – продолжала бабушка, – что знаменитый конструктор самолётов Туполев сказал однажды, что если ты что-то делаешь быстро, но плохо, все сразу забудут, что ты работаешь быстро, но долго будут помнить, что ты делаешь это плохо. Но если ты старался, и хоть трудился долго, но выполнил работу с блеском, все забудут, что это было долго, но запомнят, что делаешь ты всё очень хорошо… И тогда тебе цены не будет!

Мурат с раннего детства отличался тем, что быстро и глубоко впитывал полезные советы, в том числе и бабушкины. Когда в школе проходили какие-то, как тогда говорили, «трудовые десанты» (а он всегда был в центре событий), послезимние ли субботники или встреча весны, а чаще – уборка классов, он всегда заранее продумывал каждую деталь, старался не упустить ни единой мелочи.

Мурат в 10 классе. 1979 г.

Если это было развешивание скворечников, то все заранее знали, на каких деревьях эти скворечники надо повесить – подальше от домашних дымных труб, поближе к вскопанным огородам, на такой высоте, чтобы кошки не залезли, и чтобы от птенцов до кормовой базы скворцам было недалеко летать. Если это была уборка классов, то заранее было припасено всё: вёдра, тряпки, швабры.

В ту пору в его школьном библиотечном формуляре можно было увидеть имена замечательных писателей, знавших и воспевавших природу, – Виталия Бианки, Константина Паустовского, Михаила Пришвина. Особенно Мурата увлекал Пришвин с его удивительной книгой «Кладовая солнца». Может быть, поэтому Мурат всегда трепетно относился ко всему, что касалось природы, особенно родного края. Это и запахи клейких тополиных листочков, набирающих силу после зимней спячки, и пулемётная дробь дятла в старой роще, будоражащая слух, и волнующий сердце журавлиный клин в бездонном осеннем небе, и воробьиные схватки возле старой конюшни… Всё это вызывало ощущение созвучия с мыслями и чувствами поэтов и мудрецов, оставившими глубокий след в его душе. В том числе и по этой причине Мурат часто, особенно во время болезни, приезжал в Псейтук, бродил дальними полями, вслушивался в тишину просыпающихся полей, наслаждался по утрам петушиными криками, извещавшими о том, что вот и пришёл он, новый день с очередными заботами, с новыми ощущениями, новыми радостями и – увы! – новыми горестями.

Когда в седьмом классе заболел и внезапно скончался его одноклассник Юра Хушт, Мурат пережил, пожалуй, первое в жизни серьёзное потрясение. Юра воспитывался в семье дяди, поскольку родители его развелись и жили отдельно. Мурат, которого судьба одарила замечательной и крепкой семьёй, долго не мог понять, почему его друг не может вот так, как он, прийти домой с ощущением неизбывной сердечности. Родственники к Юре относились хорошо, но кто может ребёнку заменить родителей?

Этот вопрос сын иногда задавал Луизе, особенно когда они вместе возвращались из школы и говорили обо всём, в том числе и об этом. Луиза, как могла, осторожно и деликатно пыталась объяснить сыну о неких превратностях судьбы, когда не всё получается так гармонично, как хотелось бы. Мурат, привыкший к практически идеальной семейной гармонии и считавший, что так должно быть всегда и везде, примолкал, но душа его (в отличие от сознания) так и не смирилась с теми житейскими коллизиями, которые подчас разрушают семейные союзы. Когда умер Юра, он долго не мог смириться с той несправедливостью, которая оборвала и без того, как он считал, не очень счастливую жизнь.

Но прошло немного времени, и следующий удар снова обрушился на класс – умер от онкологического заболевания Казбек Натхо, красивый, очень добрый юноша. Горе неизбывное для всех! Мурат уже тогда много сделал, чтобы память об ушедших ребятах никогда не угасала в сердцах одноклассников. Их могилы были всегда ухожены, в семье Натхо ребята были частыми гостями, всегда с подарками, любовью и вниманием.

И где тогда найти ту грань, что разделяла школу и семью? Сам Мурат никогда её и не искал, считал, что грани такой и быть не может, поскольку это один организм, единый источник, откуда человек должен черпать лучшее. Но слияние этих двух жизненно важных элементов, как подчёркивал впоследствии Мурат, возможно только в случае семейной гармонии во всех поколениях, как, в сущности, и было в судьбе и традициях большой семьи Ахеджаков и Уджуху.

Адыгейская семья – это почти всегда сильное древо с многочисленными ответвлениями, но единым стволом и крепкой корневой системой. Исторические пространства этого народа воистину бескрайни, но чтобы понять, что это за этнос, достаточно прикоснуться к старинным сказаниям, где содержится великое многообразие песен о труде, созидании, рукодельном мастерстве. Я как-то заглянул в сборник фольклорных песен адыгов и ахнул – на все случаи трудового процесса у них есть своя песенная баллада. Тут песни и пахарей, и косарей, и погонщиков волов при молотьбе, и чесальщиц шерсти, песни при прополке и очистке кукурузы, аробные, мельничные, кузнечные, пастушьи. А ещё молитвенные, вызывающие дождь, ограждающие от снежных лавин, наводнений, лесных пожаров…

Дед Мурата Юсуф Исмаилович Уджуху и прабабушка Гошехурай Соофижевна Уджуху на отдыхе. Горячий Ключ, 1950 г.

Сразу видно, что это за люди, у которых вопреки распространённому мнению об избыточной воинственности (когда, казалось, кроме привязанности к оружию, ничего другого и нет) есть и иное – более важное. А как это разглядеть, если даже великий Михаил Лермонтов воскликнул однажды победительно, глядя на кинжал, взятый с убитого черкеса, а теперь «золотой игрушкой» блестевший на стене, «бесславный и безвредный»: