Дом Двух Разумов - Страница 4

Стил произнес короткую приветственную речь, обращенную к моим двенадцати подопечным. Потом начали разносить еду.

Я послала Галайн к Вори с запиской: «После обеда жду тебя на крыльце».

Аппетит у меня плохой. Я быстро ем и отодвигаю тарелку, но остаюсь со своими подопечными, пока не наступает время отпустить их. Все дети отправляются в зал развлечений. Идет мелкий теплый дождик; мы с Вори укрываемся под карнизом. Она гораздо старше меня, коренастая женщина с вьющимися рыжими волосами. Год за годом я передаю ей своих новичков. Она сильная, умелая, невозмутимая, бесстрастная. Рунильд ставит ее в тупик.

— Он прямо как обезьяна, — говорит она. — Бегает голышом, разговаривает сам с собой, поет безумные песни, откалывает всякие номера. Уроков не делает. Даже тренировками пренебрегает. Я не раз предупреждала, что его могут отбраковать, но ему, похоже, все равно.

— Чего, по-твоему, он добивается?

— Чтобы все заметили его.

— Да, конечно, но почему?

— Потому что он от природы озорной мальчик, — с хмурым видом отвечает Вори. — Мне уже не раз попадались такие. Они думают, что правила писаны не для них. Еще две недели такого поведения, и я буду рекомендовать отбраковку.

— Он слишком способный, чтобы вот так впустую расходовать его талант, Вори.

— Он сам расходует его впустую. Как можно стать оракулом, если не тренироваться? И он отвлекает других. Моя группа уже страдает, а теперь он взялся за твоих. Отбраковка, Ми-майз, вот к чему все идет. Отбраковка.

Разговор с Вори ничего не дает. Я иду в зал развлечений, где уже сидит моя группа.

В постель самые юные ложатся раньше. Я развожу своих ребят по комнатам, после этого я свободна до полуночи. Возвращаюсь в зал развлечений, где старшие дети и свободные от обязанностей преподаватели отдыхают, играют в игры, танцуют, а иногда уходят, разбившись на парочки. Китрин, сестра Рунильда, все еще здесь. Я отвожу ее в сторону. Это стройная, изящная девочка четырнадцати лет, ученица пятого года. Я испытываю к ней теплые чувства, потому что она была в моей первой группе, но она всегда ведет себя со мной недоверчиво, уклончиво, замкнуто. И сейчас больше, чем когда бы то ни было.

Я расспрашиваю ее о поведении брата, а она отвечает пожатием плеч и нечеткими, незаконченными предложениями — короче, искусно ускользает от ответа. Рунильд неуправляем? Ну, конечно, многие мальчики неуправляемы, говорит она, в особенности такие одаренные. Тренировки кажутся ему скучными. Он намного опережает группу… ну, вы же знаете, Мимайз. И так далее в том же духе. Результат фактически нулевой — если не считать отчетливого ощущения, что она чего-то недоговаривает. Мои попытки выспросить ее терпят неудачу; Китрин еще дитя, но уже на полпути к тому, чтобы стать оракулом, и это дает ей преимущество надо мной в любой ментальной дуэли. Мне удается прорваться сквозь ее защиту, только сообщив, что в самом ближайшем будущем Рунильду угрожает опасность отбраковки.

— Нет! — От страха она широко распахивает глаза, кровь отливает от щек. — Этого нельзя делать! Он должен остаться! Он станет могущественнее любого из них!

— Он причиняет слишком много беспокойства.

— Ему просто нужно через это пройти. Он успокоится, обещаю.

— А вот Вори так не считает. И намерена потребовать отбраковки.

— Нет, нет! Что будет с ним, если его отбракуют? Он просто создан быть оракулом. Вся его жизнь пойдет прахом. Мы должны спасти его, Мимайз!

— Это удастся только в том случае, если он будет контролировать себя.

— Утром я поговорю с ним, — обещает Китрин.

А я ломаю голову над вопросом: что же такого она знает о Рунильде, о чем не хочет рассказать мне?

В конце вечера я привожу Джен к себе в комнату, как делаю три-четыре раза в неделю. Она высокая, гибкая и выглядит старше своих четырнадцати лет. По словам советников, ее послушничество протекает успешно и она будет выдающимся оракулом. Мы лежим — губы к губам, грудь к груди, мы ласкаем, гладим и легко касаемся друг друга, мы с улыбкой в глазах проходим через все ритуалы любви. Позже, в расслабленном состоянии, которое следует за страстью, она обнаруживает на моем бедре синяк, возникший в результате утреннего «сражения», и спрашивает, откуда он.

— Это Рунильд.

Я рассказываю Джен о его эксцентричном поведении, о беспокойстве Стила, о разговоре с Вори.

— Его нельзя отбраковывать, — серьезно говорит Джен. — Знаю, с ним много хлопот. Но он прокладывает путь, который очень важен для всех нас.

— Путь? Что за путь?

— Ты не знаешь?

— Я ничего не знаю, Джен.

Она задерживает дыхание и откатывается в сторону, внимательно вглядываясь в мое лицо.

— Рунильд может заглядывать в сознание, — говорит она наконец. — Когда его голова приближается к голове другого человека, происходит передача. Без использования слов. Это… это что-то вроде телепередачи. Его Правая может считывать информацию с Правых других оракулов, вроде того как ты открываешь книгу и читаешь ее. Если он сумеет достаточно близко подойти, скажем, к Стилу или к любому из них, то сможет читать в их Правых.

— Что?

— Мало того, Мимайз. Его собственная Правая тем же способом общается с Левой. Он может быстро передавать любые сообщения от одной половины к другой так, как не умеет ни один оракул. Он имеет полный доступ к тому, что воспринимает его Правая. Все, что видит и понимает Правая, включая то, что поступает от других Правых, может быть передано его Левой и выражено словами гораздо яснее, чем на это способен сам Стил!

— В это невозможно поверить, — лепечу я.

— Это правда! Это правда, Мимайз! Он еще только осваивает свои возможности и потому так возбужден, так неуправляем. Неудивительно, если представить, сколько всего обрушивается на него. Он пока не научился справляться со всем этим, вот почему ведет себя так странно. Но когда он начнет контролировать свою силу…

— Откуда тебе все это известно, Джен?

— Ну, Китрин мне рассказала.

— Китрин? Я разговаривала с Китрин, и она мне даже не намекнула…

— Ох! Наверно, мне не следовало рассказывать. Даже тебе, надо полагать. Ох, теперь у меня возникнут неприятности с Китрин, и…

— Никаких неприятностей. Ей необязательно знать, каков источник моих сведений. Но… Джен, как такое возможно? Как человек может обладать такой силой?

— Рунильд может.

— Так он говорит? Или Китрин, в его интересах?

— Нет, — твердо заявила Джен. — Он может. Они показывали мне, он и Китрин. Я чувствовала, как он прикасается к моему сознанию. Чувствовала, как он читает меня. Он любого может прочесть. И тебя тоже, Мимайз.

Я должна поговорить с Рунилвдом. Но осторожно, осторожно и, главное, в подходящий момент. Утром мне предстоит сначала встретиться с новой группой, провести детей через серию упражнений второго дня. Эти последние предназначены продемонстрировать, что их Правая половина, пусть немая, в данный момент изолированная и по всем меркам низшая, обладает такими способностями, которые в некотором смысле выше доступных Левой.

— Никогда не считайте Правую ущербной, — предостерегаю я их. — Воспринимайте ее скорее как чрезвычайно умное, необычное животное. Животное сообразительное, быстро реагирующее, одаренное богатым воображением, с одним-единственным недостатком — чрезвычайно бедным словарным запасом, не более чем несколько простых слов, и то в лучшем случае. Никто не испытывает жалости к тигру или орлу только потому, что они не могут говорить. И существуют способы дрессировки тигров и орлов, позволяющие общаться с ними, не используя слов.

Я вызываю на экран фотографию дома и прошу детей скопировать его, сначала используя левую руку, а потом правую. Хотя все они правши, то, что им удается изобразить правой рукой, лишь чуть-чуть лучше простого, топорного двумерного изображения. А вот рисунки, сделанные левой рукой, выполненные нетвердыми линиями из-за некоторой относительной отсталости мышечного развития и регуляции моторики, свидетельствуют о полном понимании методов перспективы. Правая рука владеет физическими навыками, но именно левая, черпая образы из Правой половины мозга, обладает художественными способностями.