Дом 302а на Большой Садовой (СИ) - Страница 3
Андрей замолчал. Разве могли слова передать ту пронзительную тоску и зияющую пустоту, с которой он жил последние годы?
Маргарита долго смотрела на Понырева, а потом вдруг поднялась и пересела рядом к нему, одной рукой приобняла его за плечи, утешая, а другой чокнулась своим бокалом с его.
Слова были не нужны.
* * *
Утром Андрей и Маргарита проснулись в одной постели.
Списав всё на коньяк и разочарование, они разошлись по своим комнатам, пообещав друг другу, что больше подобное не повторится.
Но оно повторилось.
И не раз.
В следующий апрель из однокомнатной квартиры дома 302a пропал один из многочисленных земляков и работников Хусан-джана. Впрочем, его пропажу, честно говоря, никто не заметил, даже сам Хусан.
Вскоре исчезла одна из начинающих певичек. Кто-то говорил, будто она уехала с концертом то ли в Ухту, то ли в Нарьян-мар, но жильцы-старожилы, конечно, лучше знали - всё дело в проклятии. Кроме того, в подъездах опять видели тёмные силуэты, томящиеся на лестничных площадках в ожидании кого-то, а из подвала доносились звуки бешеного кошачьего мява. В доме совершенно однозначно творилась чертовщина!
Ожидание второго майского полнолуния было совсем не похоже на первое; совсем не такие мысли и чувства одолевали Андрея в прошлом году. И когда наступила ночь полнолуния, а Мессир опять не выбрал квартиру N50 для своего бала, Понырев испытал не горечь разочарования, а что-то, похожее на облегчение.
Той ночью он нашёл расстроенную, мрачную Маргариту в компании бутылки коньяка на кухне.
- Может, следующей весной, - предложил он прошлогоднее утешение, присаживаясь за стол и наливая себе бокал.
* * *
К третьему майскому полнолунию из дома 302а пропал сын сибирского нефтяника. Возможно, ему просто очень надоел университет. Затем исчез регулярно навещающий безработную Коврижкину господин Вытребский. Возможно, ему надоела мадам Коврижкина. Вскоре после этого из подземного гаража исчез "Майбах" мадам Коврижкиной, а после - и она сама.
Во дворах снова орали коты, на лестничных площадках сновали тёмные тени, безуспешно ища кого-то, а жильцы снова судачили о начавшейся чертовщине и гадали, кто станет следующей жертвой.
Чем ближе было полнолуние, тем мрачнее становилась Маргарита. И Андрей не знал, как ему быть. Сам он уже некоторое время назад понял, что с тех пор, как он вселился в дом 302а на Большой Садовой, глодавшая его долгие годы тоска ослабла и как-то незаметно отступила, а пустота наконец-то заполнилась. И теперь он не так уж и сильно жаждал встретиться с Мессиром. Только как сказать об этом женщине, которая с каждым новым маем становилась всё печальнее?
В канун полнолуния Андрей заранее заготовил бутылку коньяка.
Маргарита пришла поздно, ошеломлённая и растерянная.
Андрей без слов протянул ей полный бокал.
Маргарита отставила его в сторону.
- Я была у врача, - сказала она. - Я жду ребёнка...
* * *
Они не стали дожидаться следующего мая. Вот явится к ним в один прекрасный весенний день кто-нибудь из свиты Мессира - и что они станут делать? Желание Маргариты уже исполнилось, а желание Андрея перестало быть единственным условием, при котором его жизнь могла снова обрести смысл. Получается, не так уж им сильно и нужна стала теперь эта встреча. Ведь рядом с сатаной - как рядом с молнией; вспыхивает, конечно, ярко, но страху не оберёшься. Когда терять нечего - можно и побояться, а когда есть...
Однако точная копия дома 302-бис на Большой Садовой по-прежнему оставалась местом, где творилась разная чертовщина и где когда-то давал бал Мессир. И однажды он мог захотеть сюда вернуться - не зря ведь Андрей так старательно восстановил здание и заселил его самым репрезентативным ассорти современного общества.
И чтобы свести вероятность такой встречи к минимуму, Понырев выстроил им с Маргаритой новый дом за городом, а квартиру N50 выставил на продажу.
Андрей Семёнович и его бывшая квартирантка Маргарита съехали, и жильцы их больше не видели. Говорили, что у них родился мальчик, и его назвали Иваном - в честь прадеда Понырева, известного профессора института истории и философии и, по совместительству, малоизвестного поэта.
Шестикомнатную квартиру вскоре купил Николай Никанорович Загребаев, ректор частного коммерческого университета, предлагающего прогрессивное образование нового образца - дистанционное, ускоренное; диплом психолога за всего за год, диплом юриста - за два, диплом врача - за три, и всё это - не отрываясь от компьютера. Слухи о творящейся чертовщине его не волновали. Главным образом потому, что он ещё не успел их услышать до вселения.
К весне из дома 302a исчез ещё один земляк Хусана, и снова его пропажа осталась незамеченной, а на его место поселился новый работник, приехавший в Москву в поисках лучшей доли и взятый под заботливое крыло Хусан-джана.
В начале апреля за одним из айтишников явился наряд полиции и забрал лохматого парня с собой. Больше того не видели.
В другой апрельский вечер пропал и рядовой налоговый инспектор Артур Бычко. Позже говорили, что его якобы видели на Кубе, что он купил в Гаване старинный дом и открыл в нём Каса Партикуляре для туристов. Говорили ещё, что он оброс чёрной бородой, похудел и загорел, и вообще стал совсем не похож на себя, так что может и не Бычко это был вовсе, а сам Бычко всё-таки сгинул, став жертвой творящейся в доме чертовщины.
А как-то ранним маем, примерно за неделю до полнолуния, к дому Андрея Понырева и Маргариты подъехало такси. Внутри сидел субъект в тесном клетчатом пиджачке, жокейской шапочке и с усиками, как куриные перья. Он поглядел на задёрнутые прозрачными шторами окна, за которыми виднелись два силуэта, склонившиеся над детской кроваткой, весело прищурился и сказал водителю:
- А теперь на Большую Садовую, триста два-бис... который триста два-а.
Через некоторое время клетчатый субъект уже стучал в дверь квартиры N50. Он сунул под нос удивлённому ректору красные корочки, при виде которых Загребаев мгновенно побледнел, сладко улыбнулся и задушевно проскрипел:
- Ну здравствуйте, Николай Никанорович!
Затем клетчатый протиснулся внутрь квартиры, легко отодвинув онемевшего ректора, уверенно прошёл на кухню, достал из шкафа графинчик с водкой и две стопки, из холодильника - "Осетринку президентскую", высший сорт. Срок годности на упаковке был аккуратно замазан чьей-то заботливой рукой. Принюхался, чуть скривился, уселся за стол. - Алмаз вы наш небесный, драгоценнейший господин ректор, что ж вы стоите, как не родной? Садитесь! Выпьем, закусим. Без церемоний, а? Нам много есть о чём поговорить...