Доллары за убийство Долли [Сборник] - Страница 79

— Так-то так, но все же это странно… Я сейчас поеду…

Так как утром он не придал никакого значения этому номеру и теперь тоже не обратил внимания на довольно странное, в сущности, совпадение, то комиссар не захотел показать вид, что разделяет мнение своего подчиненного. Но, оставшись один, он начал жалеть, что не он сделал открытие этого клочка бумаги и не он сделал возможное сопоставление. Он и теперь считал все это фантазией: возможно ли, чтобы Кош был замешан в это дело? Возможно ли было строить целый план на простом совпадении цифр?.. Он вернулся в свой кабинет, говоря себе:

— Нет… это дико…

Но как ни дико казалось ему это предположение, он не мог выбросить его из головы. Он ежеминутно возвращался к нему. Он взял папку с бумагами и начал просматривать их. Дойдя до конца первой страницы, он заметил, что, хотя внимательно прочел ее с первой до последней строки, слова только прошли перед его глазами, не оставив ни малейшего воспоминания в его уме… На их месте перед ним вертелась цифра 16, потом незаметно рядом с ней являлось лицо Онисима Коша, сначала туманное, но становившееся с каждой минутой вся яснее и определеннее.

Мало-помалу он начинал припоминать массу мелких подробностей. Сначала странное сообщение «Солнца», сообщение, источника которого он не мог найти; затем загадочные фразы Коша, его манера держать себя, насмешливая до дерзости, его таинственные ответы, открытие следов на дорожке, его волнение в комнате убийства… Все это составляло до известной степени улики… Но если журналист был каким-нибудь образом причастен к преступлению, как допустить такую смелость?.. А между тем!.

Дойдя до этой точки своего рассуждения, он чувствовал, что дальше идти не может, что-то загораживало ему дорогу, и он сам не смел себе признаться, что его столько же злило то, что не он первый додумался до этого, как и невозможность подыскать побудительную причину поступкам Коша. Во всяком случае, через несколько минут все это выяснится; ничего не говоря Кошу о подозрении, промелькнувшем в его уме, он даст ему понять всю неловкость его поведения. Что ему многое известно об убийстве, в этом он теперь не сомневался. Трудность будет заключаться не в том, чтобы заставить его рассказать все, что он знает, но каким образом он это знает. Не заявил ли он ему: «Пресса обладает многочисленными способами расследования…»

Какие это способы?.. Вот что необходимо было узнать; и чтобы добиться этого, он ни перед чем не остановится. Он совершенно забыл теперь о намеке «Солнца» на следы. Дело приняло серьезный оборот, и один Кош мог дать ему победу. К тому же оно должно было скоро перейти в руки судебного следователя, и ему хотелось сделать его к тому времени совершенно ясным, освобожденным от тайны, окружавшей его с первой минуты.

Раздался телефонный звонок.

— Кто говорит? — спросил он.

— Жавель, инспектор, посланный вами на улицу де Дуэ.

— Что скажете?

— Кош уже три дня не возвращался домой.

Лицо комиссара выразило страшное удивление. Итак, в течение трех дней репортер не появлялся ни в редакции, ни у себя дома? Как это ни казалось неправдоподобным, нельзя было не приписать это исчезновение каким-нибудь важным причинам.

Но ввиду последних событий, их быстрого и таинственного хода, эти важные причины должны были иметь какую-нибудь связь с преступлением на бульваре Ланн. Отсюда две гипотезы: или Онисим Кош сделал вид, что исчезает, чтобы удобнее вести за свой счет следствие, параллельное следствию полиции; или же он был тем или иным образом замешан в убийстве, и тогда опять-таки вывод мог быть двоякий: первый, довольно благоприятный — его отделяли от преследований полиции несколько сот километров и граница; второй (может быть, близкий к истине) — люди, которым было необходимо его молчание и боявшиеся, чтобы какое-нибудь его неосторожное слово не погубило их, просто устранили его…

Следуя все тому же поспешному и фантастичному методу, комиссар остановился на последнем предположении.

Он спросил инспектора:

— Нет ли еще подробностей?

Инспектор не сразу ответил; он повторил вопрос:

— Алло! Вы слышите меня?

— Слышу; больше никаких подробностей не знаю.

— Хорошо, я завтра утром сам посмотрю.

И он дал отбой.

«Завтра утром, голубчик мой, — подумал инспектор, — будет уже слишком поздно, так как если к этому времени Кош не окажется в моих лапках, то, во всяком случае, будет недалек от этого».

В сущности, он не все рассказал комиссару, желая сам разработать свой план. Будучи еще слишком молодым, чтобы с его мнением считались, он решил действовать по личному вдохновению. С той минуты, как он нашел обрывки конверта, он почувствовал, что весь интерес дела должен сосредоточиться на этом клочке бумаги, и это чувство, сначала неясное, перешло в уверенность, когда он услышал номер дома Коша. Он жалел, что проявил волнение перед комиссаром, но утешился той мыслью, что начальник его слишком самолюбив, чтобы согласиться с мнением простого инспектора. И то, что он минуту тому назад считал ошибкой, казалось ему верхом ловкости; тот факт, что он установил связь между двумя «16», служил ему ручательством, что комиссар не только не придает этому значения, но скорей наоборот. Значит, он мог спокойно работать, не боясь никакого контроля.

Как видно, Жавель ошибался. Но благодаря поспешным выводам комиссара результат был почти тот же. В то время как его начальник истолковывал события, он только их констатировал. Но и утреннее открытие и справка, полученная в доме Коша, — все было ничто в сравнении с той, которую он бережно скрывал, получив ее с удивительной легкостью.

Проходя по улице де Дуэ, он машинально посмотрел на номер одного из домов и прочел: 22. Положительно судьбе было угодно, чтобы эта цифра опять предстала перед его глазами, а он считал судьбу слишком могущественной силой, чтобы не подчиниться ее указаниям. Он быстро сообразил, что если ошибается, то никто об этом не узнает, что попытка эта ничему не повредит, и вошел.

Комната швейцара находилась в углублении, он приотворил дверь:

— Здесь живет господин Кош?

— Не знаю такого.

Он сделал огорченное лицо и нерешительно продолжал:

— Он журналист. Не можете ли вы мне сказать?..

Швейцар, гревший руки у печки, покачал отрицательно головой. Но жена его вышла из другой комнаты и спросила, в чем дело. Жавель сразу увидел, что она если не услужливее, то по крайней мере любопытнее, и повторил:

— Мне нужно журналиста Онисима Коша. Мне сказали, что он здесь живет. Это, вероятно, ошибка, но не могли бы вы…

Муж пожал плечами, но жена подошла ближе:

— Как, ты забыл?

И, обращаясь к инспектору, она прибавила:

— У нас нет такого квартиранта, но тут жил журналист, съехавший полгода тому назад, после этого почтальон несколько раз по ошибке приносил сюда письма на имя того господина, которого вы назвали…

И обернулась к мужу:

— Вспомни. Месяц тому назад пришло еще одно письмо… Справьтесь-ка в номере 16 или 18.

Жавель извинился за беспокойство, поблагодарил и, выйдя на улицу, дал волю своему восторгу, произнеся почти громко:

— Победа, победа! Он не уйдет от меня!

Какой-то господин, которого он чуть не сбил с ног, посмотрел на него и проворчал:

— Он, кажется, сошел с ума!

Но Жавель был так доволен, что не расслышал его даже. Он поспешно вошел в номер 16 и спросил: Господин Кош?

— Его нет дома.

— Можете мне сказать, когда он вернется?

— Нет. Он, верно, поехал путешествовать.

— Черт возьми, — пробормотал Жавель, — как это неприятно… Так, значит, вы знаете, когда он приедет обратно?..

— Нет… Оставьте записку. Он получит ее вместе с письмами, которые ожидают его уже три дня.

«Три дня! — соображал Жавель. — Уж не напал ли я случайно на верный след?»

И он прибавил, как бы говоря с самим собой:

— Оставить ему записку?.. Гм…

Потом, подумав, что можно, может быть, собрать кое-какие сведения и что, наверное, консьержка доверчивее отнесется к господину, сидящему и пишущему письмо в ее комнате, чем к посетителю, стоящему у входных дверей, он сказал: