Долгое завтра - Страница 44

Я вижу себя и Исо, мы со всех ног бежим через пастбище, вижу себя, сломленного, в пыли и соломе, вижу, как поднимается и опускается со свистом кнут в руке отца. Но когда я пытаюсь представить себя там теперешнего – взрослого, женатого мужчину, убеждаюсь, что это невозможно. Пытаюсь представить Джоан в белом чепце – и тоже не могу. И все же я должен вернуться, должен отыскать то, что потерял. Я должен обрести покой».

Однажды вечером, в лучах заходящего солнца Лен увидел фургон и упряжку лошадей, которые мирно тащили его. Он так быстро исчез из вида, что казался миражом. Джоан разводила огонь. Лен заставил ее потушить робкие язычки пламени, и они шли без остановки всю ночь напролет.

Привал устроили рядом с охотниками – так было безопаснее. Лен сочинил длинную историю о нью-ишмалайтцах. Охотники качали головами.

– Они – настоящие дьяволы, – сказал один из них. – Я – тоже верующий, – он с опаской взглянул на небо, – но чтобы убивать людей в угоду Господу…

«А ведь ты убил бы нас, если бы знал правду. Убил бы в угоду Господу», – думал Лен. Позднее он отчитал Джоан за то, что она слишком много говорила. После этого бедняжка боялась произносить даже собственное имя.

– Неужели все вокруг готовы, словно волки, растерзать нас? – прошептала она, когда они легли спать.

– Конечно, если услышат, что мы из Барторстауна. Ты должна молчать, как рыба, не давая ни малейшего повода думать так.

Охотники подвезли их немного до того места, где должны были встретиться с другими охотниками, чтобы вместе продолжить путь. Джоан с облегчением увидела, что знакомых из Барторстауна среди них нет. Она все время молчала, с удивлением разглядывала крошечные деревушки и одинокие ранчо, мимо которых они проезжали и проходили.

– Но ведь Пайперс Ран не такой, правда, Лен?

– Нет, конечно, нет.

Гораздо больше солнца, зелени, доброты. А во всем остальном – точно такой же, но там его дом.

Однажды в полнолуние они увидели приближающийся фургон и поспешили скрыться от него, пробираясь от поселения к поселению окольными тропинками.

– И что только люди делают в этих скучных местах? – спросила Джоан.

– Живут, – сердито буркнул Лен.

Шло время. Все труднее становилось преодолевать бесконечные мили. Вид Пайперс Рана в воображении Лена уже не был столь четким, как вначале, день ото дня он мрачнел и тускнел, пока совсем не исчез. А человек в фургоне постоянно преследовал их. Лен ни разу не видел его вблизи, поэтому не мог разглядеть ни лица, ни фургона.

Сентябрьским погожим днем в маленьком зеленом городишке на границе с Техасом Лен решил дождаться загадочного фургона.

– Ты сошел с ума, – в отчаянии пыталась переубедить его Джоан. – Это не он, он не может быть здесь!

– Нет, он. И ты так же уверена в этом, как и я.

– С чего ты взял? Даже если…

– Перестань, Джоан, я знаю, когда ты обманываешь меня.

– Что ж, ладно. Да, конечно, это он. Он отвечает за тебя перед Шермэном. И что ты теперь собираешься делать?

Щеки ее пылали, тонкие загорелые руки сжались в кулаки.

– Ты хочешь вернуться с ним назад, Лен Колтер? Будь мужчиной, в конце концов. Вставай, бежим отсюда.

– Нет.

– Но он может быть не один.

– Пусть.

– И ты позволишь им схватить тебя? – голос ее дрожал. – Но ведь на меня им плевать, не так ли? Поэтому я, пожалуй, пойду.

– Нет, Джоан, ты останешься со мной, – Лен никогда не разговаривал с женой таким тоном. Джоан недоуменно уставилась на него.

– А что будешь делать ты?

– Еще не знаю, буду решать. – Лицо его было непроницаемым и беспристрастным. – В одном я абсолютно уверен: я никуда больше не буду убегать.

Джоан неподвижно и тихо стояла рядом с ним.

Лен ждал. Прошло два дня. Фургона не было, но вскоре он появится обязательно. Лен это предчувствовал. Может, время ожидания Господь послал ему, чтобы не спеша все обдумать и принять правильное решение.

В своей жизни Лен уже дважды принимал решение. Первое в Пайперс Ране. Детские, наивные мечты о загадочном городе. Затем Барторстаун, где тесно переплелись радость от достигнутого и горечь разочарований. Бесследно развеялись детские мечты, а дни скитаний помогли трезво оценить происшедшее. Третье решение должно быть самым верным, потому что его примет мужчина.

«Итак, я не вернусь в Пайперс Ран. Куда угодно, только не на родину. Пайперс Ран – детское воспоминание, а с воспоминаниями покончено. Эта дверь навсегда закрыта. Пайперс Ран – воспоминание о покое, покой навсегда утерян». Четвертый день ожидания. Фургона все нет. Лен окончательно возвращается с небес на землю. Нет необходимости убегать. Нужно остановиться, чтобы правильно выбрать свой путь.

Рано или поздно каждый должен сделать это.

В город съехалось много людей. Наступило время торговли, время беспощадной жары, когда сочная трава желтеет и клонится к земле, а кора деревьев трескается от палящего солнца. Фургоны торговцев выстроились на маленьких пыльных улочках.

Лен без устали шагал по городу. Он останавливался возле каждого фургона, читал вывески, прислушивался к разговорам.

«Все они нашли свою веру. Нью-ишмалайтцы – свою, нью-меноннайтцы – свою. Своя вера и у жителей Барторстауна. Теперь моя очередь», – размышлял Лен.

Джоан исподтишка следила за ним, боясь говорить. На пятый день ярмарка закончилась. Небольшое пространство в конце улочки осветили факелами, ярко сияли звезды, и земля щедро отдавала людям накопившееся тепло.

Лен опустился на старую, потрескавшуюся скамью, держа за руку Джоан. Он не заметил, как с другой стороны улочки подъехал фургон. А когда через некоторое время Лен, повинуясь неясному чувству, обернулся, позади него сидел Хостеттер.

Раздался резкий и сильный Голос проповедника: «Тысячу лет, братья мои. Вот что обещали нам. И теперь мы живем в это благословенное время. Я расскажу вам…»

Хостеттер посмотрел в глаза Лену. Молчание. Наконец Джоан что-то прошептала, кажется, имя Хостет-тера. Она хотела подняться навстречу Хостеттеру. Лен властно взял ее за руку, почти силой усадил рядом с собой:

– Сиди здесь.

– Пожалуйста, Лен, отпусти меня.

– Сиди здесь, Джоан. Она успокоилась.

«Небеса не принадлежат грешникам, не принадлежат тем, кто глумится над верой. Нет, братья мои и сестры! Господь спас вас от Разрушения…»

То была другая ночь, другая проповедь, когда Лен встал на этот путь. Той ночью умер человек по имени Соумс. Борода его была рыжей. Они до смерти забросали его камнями, потому что Барторстаун был его родиной.

«…тысячу лет, – воскликнул проповедник, потрясая своей запыленной книгой, – ради этого вы должны работать. Помните о священном долге перед Господом!»

«Пусть слова эти фанфарами звучат во мне. Я могу сказать. Я могу убить человека, так же, как тот мальчишка в свое время – Соумса; и остаться на свободе.

Я могу не промолчать и показать дорогу в Барторстаун, как в свое время Бардит вел в Рефьюдж своих фермеров, и тогда многих ждет верная смерть, как когда-то Далинского. И Молох будет повержен».

То была другая ночь. Ночь в Рефьюдже.

«Вправе ли я оросить все это кровью?»

«Алиллуйя! Да очистятся ваши души! Исповедуйте грехи ваши, дабы не низвергнул Господь вновь потоки огненные!»

– Ну, Лен? – голос Хостеттера.

«Как и той ночью, они вопили и визжали. А что, если я сейчас встану и исповедаюсь? Если принесу в жертву этого человека? Но от знаний избавиться невозможно.

А что, если свергнуть Молоха с огненным нутром и медной головой?

Знание несмотря ни на что будет существовать. В какой-то запыленной книге, в чьем-то усталом мозгу, спрятанное в подземелье, под другой горой. Открытое однажды, оно никогда не исчезнет».

Хостеттер поднялся:

– Ты забыл мои слова, Лен. Ты забыл, что я не могу отпустить тебя.

– Иди вперед, – вполголоса попросил Лен. Он тоже поднялся, держа за руку Джоан.