Долгая дорога к дому - Страница 10

Айскин вздрогнул. Он жил в ней и хорошо помнил это сказочно богатое селение, стоявшее ниже Лахолы на Супра-Кетлох — столицу земель Атымья, родное селение Гантай-Кева — тогда это была маленькая, грязная, полупустая деревня. А теперь — несколько тысяч жителей, чистота, белые невысокие дома с соломенными крышами, много-много детей и садов. Было невозможно представить всё это отданным на расправу черным сурами.

— Ханмэй даст там "решающее сражение", — продолжил Суру. — Но, независимо от его исхода, сурами достаточно много, чтобы просто обойти Гумью. Завтра днём они будут уже здесь. А в Лахоле нет даже символических укреплений! Ну, здесь есть несколько защищённых мест — дворец Председателя, казармы у реки, электростанция… но оборонять их я бы не стал, не стал бы оборонять даже Емс-Самзу.

Айскин посмотрел на север. Чуть выше по течению реки из зелени выступало восьмиэтажное бетонное здание с башнями, старое и мрачное. Во времена владычества Метрополии, когда тут ещё стояла армия Ленгурьи, в нём размещались колониальные власти. Сейчас там было посольство. В нём работало и одновременно жило около двухсот Жителей Пустыни. Все знали, что построенное более ста лет назад огромное здание изобиловало множеством запутанных проходов и тайников. Но ведь от сурами не спрячешься, правда?

— Я предпочел бы уйти дальше на север, — продолжил Атхей. — Или за западные горы, в леса. Но мы, Жители Пустыни, ещё никогда не пускали врагов на свои земли.

Они помолчали, глядя на север. Там виднелась единственная брешь в неприступной горной стене — перевал Ай-Курьех, Солнечные Ворота на языке Жителей Пустыни. Сквозь них шёл путь из холодной пустыни Уса-Ю к плодородным равнинам Айтулари. Не очень высокий, без снегов, но неприступный из-за крутых высоких скал хребет Лабахэйто некогда остановил колонистов из Ленгурьи. Жители Пустыни укрепили несколько проходимых перевалов, установив на них шестидюймовые пушки. Самый удобный из всех — перевал Ай-Курьех, — они перекрыли каменной стеной с башнями, в которых тоже стояли пушки. За ней, в селении-гарнизоне Ай-Курьех, жило шестьсот охраняющих перевал солдат.

Ещё дальше к северу, за перевалом, лежала Уса-Ю, — относительно узкая необитаемая полоса песка, камня и скал между горами и солёным внутренним морем Нанг-Ламин, разделяющим пустыни Уса-Ю и Темраук. На его берегах и обитали Жители Пустыни, промышляя рыболовством и земледелием. Население обеих берегов моря составляло две области, и у каждой из них была своя столица. На южном берегу Нанг-Ламин стоял город-порт Си-Круана, — грязное, одно-двухэтажное селение, утопающее в песке и мусоре. В нем было около десяти тысяч жителей, — преимущественно беглецов из Айтулари, — и гарнизон из трёхсот солдат. На северном берегу моря стояла столица Жителей Пустыни — Байгара.

— Ну, так что вы решите? — спросил Атхей. — Мне выбирать нечего. Когда эвакуация Емс-Самзы закончится, я уеду на родину. Это же не моя страна. А как считаете вы?

— Ты трус! — крикнул Айскин. — Ты думаешь лишь о том, чтобы выжить! А как же остальные, Защитник?

— А разве ты не хочешь жить? Может, я и трус, но не дурак. Айтулари конец. Знаешь, сурами — это больше, чем просто дикие твари. Они сильнее, чем мы и люди. И я не собираюсь жертвовать своей жизнью ради уже обреченных. Я хочу победить. Пусть я пока не знаю, как, но для этого я сначала должен выжить. Я сам знаю, что это мерзко и что мой план глуп. Это план улитки. Но что вы сами можете предложить?

— Я не знаю, — Айскин закусил губу. — Но прятаться, как червяк, я тоже не буду!

— Как знать, как знать… Ты не видел сурами. Я видел. Но я не хочу ссориться с тобой.

Айскин отвернулся. В этот миг он и сам не мог понять своих чувств.

— А ты? — Атхей повернулся к Эльту.

— Я с тобой. И к чёрту Председателя с его "благословенной землей"!

— И ты тоже! — Айскин почти кричал. — Вы что, сговорились?

— Успокойся, Айс. Я думаю не о себе. Мне нужно сохранить Янгуту. Я люблю её, понимаешь? Знаешь, сегодня я впервые обрадовался, что у меня нет семьи. Нам, сиротам, надо заботиться лишь о друзьях и… любимых. И ради неё я сделаю всё, что сочту нужным, понял?

Юноша отвернулся и пошел прочь. Весь мир в этот день обернулся против него. Даже друзья — единственное, что у него было — предали его. После этого даже смерть казалась уже не такой страшной.

Но, когда он вернулся на площадь и увидел длинные вереницы молодых добровольцев, его охватил внезапный и постыдный страх. К тому же, его острые глаза не пропустили и того, что никому из записавшихся не выдавали оружия. Потом он услышал переданные шёпотом подробности вторжения — от крестьянина, окруженного кучкой испуганных горожан. Они совпадали с рассказом Суру. Слишком совпадали, чтобы быть просто паническими слухами.

Тогда Айскин Элари вернулся в свою комнату, заперся в ней, и, растянувшись на постели, затрясся в рыданиях. Успокоившись, он застыл. Ему не хотелось ничего. Единственное, о чём он мечтал — чтобы весь мир за пределами его комнаты перестал существовать.

Элари проснулся с тяжёлой головой. Судя по солнцу, было уже далеко за полдень — он и сам не заметил, как рыдания перешли в глубокий сон. Теперь и страх стал таким же — мутным и тяжёлым. Он включил радио, но там царило мертвое молчание — казалось, всё уже кончено и он остался последним человеком. А если и нет, молчание радио всё равно пугало — властям нечего было сказать.

Наспех приведя себя в порядок, Элари вышел на улицу. Сидеть в четырёх стенах, ожидая врага, было просто невыносимо. Он не знал, что навсегда покинул свое уютное жилище.

А когда узнал, не очень огорчился.

Ему сразу бросились в глаза происшедшие перемены. Город опустел. Все следы организованного властью ополчения бесследно исчезли. Все, кто имел дом, заперлись. Попадавшиеся навстречу редкие люди были сосредоточены и суровы. Почти все они тащили тяжёлые мешки. Пару раз Элари видел, как опустошались магазины — не грабились, а именно опустошались. Люди молча, толкаясь, расхватывали и выносили вещи, даже не думая за них платить. Им никто не мешал. Казалось, в городе больше не осталось власти. Повсюду раздавался стук молотков — жители спешно чинили заборы, забивали досками окна и двери. Элари это показалось диким — он знал, что сурами не удержишь никакими запорами.

Наконец, он добрался до центральной площади. Она почти опустела, на ней осталось всего несколько сот человек, наблюдающих за мрачной процессией — одетые в парадную форму гвардейцы выносили пышно украшенный гроб. Они словно не замечали окружающих, всецело поглощённые своим делом.

Айскин узнал, что это — похороны главнокомандующего Ханмэя. Он застрелился два часа назад. Эта новость повергла его в ужас. Раз уж сам главнокомандующий, самый близкий друг Председателя, прирожденный воин и офицер, лучше всех знавший положение дел и находившийся в наибольшей безопасности, решил покончить с собой, значит всё уже кончено. Всё.

Он больше не решался расспрашивать, но собравшиеся говорили друг с другом и на него обрушился шквал панических слухов. Судя по ним, председатель Гантай-Кев заперся в своих апартаментах — он был мертвецки пьян. Так что власти в городе действительно не было. Его оборона разворачивалась как бы сама собой.

В Лахоле удалось собрать лишь половину от ожидаемых пятнадцати тысяч добровольцев — да и те, в основном, лишь баррикадировали выезды из города, мешая и без того немногочисленным беженцам укрыться в нём. Лишь полторы тысячи ополченцев получили оружие: четверть винтовок в городском арсенале оказалась негодной. Те, кому их не досталось, вооружились стальными прутьями и тому подобным хламом, вплоть до мотыг.

Что же до сражения под Гумьей, то сведения поступали самые противоречивые. Одни уверяли, что сурами разгромлены, другие — что селение осаждено и что огромные орды идут прямо на город. Эти последние ссылались на слова экипажей нескольких броневиков, сумевших вырваться из кольца. Элари заметил один такой броневик — он стоял возле дворца Председателя. Возле него собралось несколько десятков человек, в основном ополченцев, вооруженных чем попало. Некоторые из них уже успели побывать в бою и Айскин узнал одного из них — крепкого юношу в белой рубашке и чёрных брюках. Его звали Яршор. Бритый наголо, с грубыми чертами лица, он резко выделялся среди лохматой столичной молодёжи. Элари подошел к нему.