Долг Короля (СИ) - Страница 4

Рин задумчиво почесала голову и потянулась.

— С ним у меня были особые отношения. Он был очень горд, что у него родилась девочка, безгранично любил и старался облегчить мне жизнь там, где не делала поблажек мама. Естественно, защищал от всех и вся. Добряк и… Мягкий, что ли? Да. Пожалуй, даже слишком. Но мог проявить строгость. Много знал и всегда делился знаниями с другими. Преподавал в нашей местной школе соринтийский язык.

— Я не раз думал над тем, как странно то, что у аиргов свой язык, — задумчиво заметил Анхельм. — Казалось бы, вы столько живете в Соринтии, а язык у вас совсем другой.

— Что же тут странного? Соринтия далеко не всегда была такой большой страной. Когда-то Истван находился посреди лесов, и это был довольно крупный город, а не деревня. Мы были изолированы от остального мира. Поэтому у нас был свой язык — аириго, который формировался веками. После того как люди пришли осваивать эти земли, начались столкновения. В итоге количество наших общин сократилось до смешного, кто-то ушел на юг, чтобы найти нетронутое людьми место, кто-то ушел еще дальше на север. Кто-то вообще решил уйти из Соринтии. Но если говорить о языке… Да, аирги говорят на языке, который принят в том месте, где они живут. На левадийском, например. Аирги живут по пять сотен лет. У нас… хм… Я даже не знаю, как теперь говорить о соплеменниках. Я аирг по крови, но не по образу жизни. Хм…

Рин подумала-подумала, а когда подобрала правильные слова, продолжила:

— В общем, у аиргов консервативное мышление, мы с трудом принимаем новшества, зато бережем самые замшелые и непонятные традиции.

— Какие?

— Хм… Ну, в частности: нельзя есть оленину в четверг и пятницу. И никого не волнует, что оленина вообще в основе рациона питания. Женщина никогда не должна открывать руки и шею. И никого не волнует, что летом у нас в горах бывает, как в плавильной печи. Женщина никогда, ни при каких условиях не может стать Старейшиной. Мужчина не должен проявлять ласку к своим детям, должен быть сдержанным и строгим отцом.

— Почему?!

— Не спрашивай. Никогда не понимала и не пойму. Впрочем, моего отца это правило не останавливало. Вот еще: мужчина всегда должен быть красноречив. Был у нас такой Хиге, который двух слов связать не мог. Так ему вообще запретили разговаривать в обществе. Либо говори красиво, как все, либо молчи и не смущай окружающих, сказали ему Старейшины. И много чего в таком духе.

— Сильно… — покачал головой Анхельм.

— Да. Это, конечно, безобидные вещи, но есть и серьезнее. Так вот, после неприятностей, которые аирги терпели от людей, общины стали обособлены. Люди и аирги не могут существовать в мире из-за разных взглядов на жизнь. То, что для людей незначительно, значительно для аиргов, и наоборот. Тут ничего не поделаешь, чтобы было взаимопонимание, нужно либо аиргам сократить среднюю продолжительность жизни лет до семидесяти, либо людям увеличить до пятисот. Мало того, язык нашей обособленной народности выступает в качестве гаранта того, что мы не ассимилируемся с людьми. Аирги сопротивлялись завоевателям и насильственному насаждению культуры людей и не позволяли традиционному аириго уйти в небытие или заменяться соринтийским. Но завоевания — завоеваниями, а жить-то надо, контакты необходимы. Только проще заставить волка есть лимоны, чем аиргов открыть границы.

— Ты не представляешь, как я хочу донести это до Кейске.

— Кейске? А сейчас он Старейшина?

— Да. Я уже год предлагаю ему построить прядильную фабрику, чтобы хотя бы шерстью с ними торговать выгодно, а не как придется. Мало того, я готов был выделить ему поле для выпаса скота и средства на развитие — толку-то?

— Скажи-ка, а он женат сейчас?

— Нет. Какое это имеет значение?

— Секрет открыть? В следующий раз просто скажи ему, что Маэми поклялась выйти за него замуж только тогда, когда он на деле докажет, что действительно может сделать что-то значительное для общины. И он тебе сразу все подпишет и построит.

— А ты откуда знаешь? — удивился Анхельм. Рин хихикнула.

— Мы с Маэми были подружками, часто тайнами делились. Маэми клятву свою нарушить не сможет, а Кейске из тех, кто скорее зашьет себе рот, чем открыто признается в чувствах. Поверь, эти весы ты будешь качать очень долго, он очень нерешительный и слишком боится рисковать хоть чем-то.

— Похоже, это общая проблема всех аиргов.

— Ты на что намекаешь? — Рин все еще улыбалась, но теперь немного напряженно.

— На тебя, конечно, — ответил он, задумчиво теребя ее длинные локоны.

— В каком смысле?

— В смысле, сколько мне еще перед тобой выписывать вензеля?

Рин отодвинулась.

— Тебя никто не заставляет, знаешь ли.

— Мои чувства меня заставляют. А еще то, что ты — первая женщина в моей жизни. Может быть, ты не знаешь, но у нас, дворян, сначала женятся, а потом делят постель.

— Ты сейчас за свою невинность радеешь или за мою? — уточнила Рин. — Потому что если за мою, то это чуточку слишком поздно.

— За свою.

— Ах, очаровательно. Я совратила невинного мальчика! — всплеснула руками она и окинула взглядом комнату в поисках своей одежды. — Что ж, мои извинения, что я все делаю не так, как надо. Может быть, ты не в курсе был до этого момента, но я — солдат, принадлежу к славному обществу простых смертных. И, ты знаешь, если бы ты не хотел, чтобы это случилось, то просто оставил бы меня в другой комнате и все!

— Я не мог тебя оставить!

— Тогда что ты сейчас начинаешь?!

— Я хочу разрешить последствия!

Рин рыкнула. Последствия? Да какого…

— Да? Правда? Каким же образом? Жениться на мне?

— Да.

— Замечательный способ очистить свою совесть! Только ты не учел, каково будет мне!

— Что с тобой не так?

— А ты включи свои умные мозги и проведи сравнительный анализ своего статуса и моего, сразу поймешь, что не так!

— Рин! Все, чего я от тебя жду — это слово «да». Ты не из дворян, поэтому не понимаешь, что стоит мне щелкнуть пальцами — никто слова сказать не посмеет о твоем происхождении!

Рин смерила его взглядом, встала и стала одеваться. Схватив Соколиную песню, она направилась к выходу. Анхельм попытался схватить ее за руку, но она не далась.

— Куда ты собралась? Мы не договорили!

— У меня пропало желание говорить. Я пойду, подышу воздухом и подумаю о своем происхождении. В сотый раз.

До Анхельма дошло.

— О боги… Рин, я совсем не то хотел сказать… Я хотел сказать, что для меня не имеет значения, кто ты.

— Еще лучше получилось! Я выйду, пока мы не наговорили друг другу еще больше гадостей.

Анхельм вскочил и загородил ей проход.

— Отойди, — процедила она.

Анхельм схватил ее за руку.

— Рин, я прошу прощения за свои слова. Я вовсе не хотел тебя обидеть.

— Отпусти, — опасным голосом сказала она. — И никогда не хватай меня за руки. Никогда. В следующий раз сломаю тебе что-нибудь.

— Я же попросил прощения!

— Считай, что я тебя простила. Отпусти руку и немедленно отойди.

— Останься. Пожалуйста, — он отпустил ее руку и попытался обнять. Рин отпихнула его, дрожа от негодования.

— Анхельм, не беси меня и дай пройти. Лучше я сейчас выпущу пар, тогда никто не пострадает. Я вернусь, как только успокоюсь.

— К Фрису пойдешь? — как-то обреченно спросил Анхельм. Рин не выдержала. Напоминание о Фрисе врезалось в нее, как шпора в бок лошади, с таким же эффектом.

— Топиться! Иди в баню со своей ревностью! — рявкнула она, оттолкнула Анхельма и выскочила за порог. Оказавшись на палубе, она глубоко вдохнула ночной ветер и помотала головой.

— Ну что я за идиотка? Как глупо вышло… Все же хорошо было! Кто только дернул меня за язык?

Но вернуться сейчас означало наступить на горло собственной песне, а этого Рин сделать не могла.

— Вообще-то, он тоже хорош! И не я первая начала! — решила она. Дать выход эмоциям было необходимо, иначе повышался риск сломать этому упертому, настырному, ревнивому ослу что-нибудь не особо важное. Сжав рукоять Соколиной песни, она направилась к носу корабля в поисках места, где могла бы выпустить пар.