Долг - Страница 2
— До матерой ей еще не одно ведро молока хлебать. Не мог я ее кинуть, жалко. Мать-то заломить пришлось — кинулась.
— А ты глядь — приплод у ей и домой его тягать, да? Сердобольный, что скажешь.
— Пущай живет. И ей хорошо, и мне не скучно.
— Лучше б тогда бабу завел каку-никаку.
— Нужен я кому больно, — отмахнулся мужчина.
Рысь уши навострила, чутко приглядываясь к хозяину: мнения-то он о себе вовсе никакого. С чего вдруг? Все вроде при нем: руки, ноги, голова.
— А ты спрашивал? Оно, конечно, рыску из лесу притащить проще, чем своей судьбой заняться. Вот, мужики! Ну, диву даюсь, что ж вас все в разны стороны воловодит?
— Теть Фим, вы чего хотели-то? — перебил ее Федор, не желая слушать нравоучения.
— А-а! Елки-моталки, совсем ты меня зверюгой своей подкосил, из памяти все вынул. Я ж к тебе за патронами. Давеча сунулась — два пыжа всего. А Михеич в Кедрачевку собрался, брат у него занедужил. Идти надобно, а тайга, сам знаешь, место особое.
— Понял, понял. Дам патроны, есть у меня, — поднялся.
Рысь за ним: точно ополоумел с этой теткой! Пурга, дурень, намечается — какая Кедрачевка к лешему, какие патроны?!
Как рыкнула, так Серафиму вовсе к лавке приморозило, а Федор подпрыгнул от неожиданности.
— Вот глянь! — только и смогла в сторону кошки пальцем ткнуть женщина.
— Да так чего-то, — отмахнулся мужчина и к шкафчику у входа потянулся. Непоседа, не долго думая, за штанину его схватила, зарычала громче, угрожающе: оставь свой арсенал, недотепа! Куда снаряжаешь деда, знаешь? Ладно у бабы ума нет, но ты-то куда?!
— Ой, Боженьки мои!! — завыла тетка, перепугавшись. Федор удивленно на Непоседу уставился, позабыв про коробку с патронами:
— Ты чего это?
Ща, скажу! — утробно рыкнула и тягать мужчину от шкафчика. Тот ногой брыкнул, пытаясь животину стряхнуть. Куда там — мала зверюга, а хватка матери своей подстать.
Осел на лавку, удивленно таращась на кошку:
— Ты чё хочешь-то?
Сидишь и сиди. Нечего куда не просят лезть! — постановила та взглядом, выпустив штанину. И рот открыла, спасаясь от вкуса ткани: гадость какая! Ты их когда последний раз стирал?!
Тетка икнула душевно, придерживая огромную грудь ладонью. Мужчина щетину на щеке поскреб, соображая что к чему. Встал, снова к шкафу потянулся.
Нет, ну дурак что ли?! — возмутилась рысь, звонко мяукнув, и понимая, что повторить подвиг дегустации брюк не сможет, прыгнула на Федора, отправляя его к стене.
— А-аааа!!! — взвыла тетка и тюкать.
Мужчина же у стены стоять остался, щербленные временем бревна разглядывая от недоумения.
Непоседа чихнула от острого запаха Серафиминого страха, что по комнатушке как вихрь промчался, и осела у дверей: а вот приди еще, «умница», я те патронов-то отсыплю!
Ч-ха-а!!
Пфу, ты.
— Ну, ты даешь, — протянул Федор оседая на лавку. — Серафима что ли не понравилась? Ну, прямо невестка со свекровью схлестнулась. Только я при чем?
Ни при чем уже! Есть-то дашь или разговорами насытимся? — подошла, на задние лапы встала, передними ему в колени упираясь: так ты можешь болтать, я ж не против слушать, только поесть дай. Одно другому не мешает, честно, честно, — замурчала, щурясь: молоко, говорил, есть? И где оно? Где?
— Да-а, — протянул мужчина, сторожась, на рысь поглядывая. Руку несмело протянул, погладил.
Чего мне нежности твои? — возмутилась та было, но только уши прижала и забыла, чего хотела: ласковая рука-то, приятно, когда гладит.
— Мала ты еще, дитя прямо… Молоко-то будешь? — улыбнулся.
Молодец, догадался, — глаз приоткрыла.
— Ну, пошли, забияка.
Встал, из крынки в миску налил, перед рысью поставил.
Чего это? — закружила та. Запах знатный, а отчего? Как взять-то?
Нос сунула, а жидкость в ноздри попала, все очарование портя.
Издеваешься?! — уставилась на мужчину кошка, отфыркиваясь, облизнулась.
А вкусно!
И давай вокруг миски кружить, пытаясь еще попробовать да не искупаться.
Федор засмеялся:
— Глупышка!
Сам такой! — рыкнула и сообразила, как лучше молока отведать: лапами мису зажала, чтобы та не ездила да жидкость не проливала, и осторожно, не касаясь поверхности молока шерстью морды, язычком давай цеплять.
А ничего, ничего. Неудобно, жуть, конечно. Но ничего, ничего, — урчала, вылакивая молоко. Быстро оно закончилось. Непоседа разочарованно вздохнула и давай пустую посудину по полу гонять, намекая Федору: добавки дай, не жадничай.
Догадался, еще налил.
Уважаю, — зыркнула на него кошка.
Все до капли вылизала и заснула прямо головой в миске. А чего? Если еще нальет, Непоседа о том сразу узнает и добавку не пропустит.
— Не скучно мне с тобой будет, — усмехнулся мужчина. Попытался посудину отобрать и тут же по руке получил.
Не балуй! М-моеу!
— Ладно, шут с тобой, спи в миске, коль по нраву.
Вот и правильно, вот и молодец. Небось сама с усами, разберусь.
Глава 2
Запуржило.
Федор валенки чинил, а Непоседа на столе сидела, в окно глядела. Шибко зло вьюга играла, ветрище в стекло бился, сосны скрипели, где-то ставень бился и далеко, глубоко в подполе мышь шебуршала.
Ахти на нее — зевнула.
И фигуру во дворе приметила. Никак опять гостей в дом несет?
Двери схлопали и в комнату ввалился щуплый мужичок в тулупе на гиганта. Затоптался, отряхиваясь.
А то в сенях не судьба была? — недобро уставилась на него кошка, но даже позы не поменяла, только голову повернула.
— Здорово, Федор! — чинно протянул руку мужичок.
— Здорово, Семен Михайлович, — встрепенулся тот, валенок в сторону убирая. — Проходи.
— Ага, — носом шмыгнул и из-под полы здоровенную бутыль с мутной жидкостью извлек. — С гостинцем я. Спасибочки сказать.
— За что это? — удивился, но не шибко: какая разница за что пить, если есть что?
— Так ты ж патроны не дал — я не пошел. А тут пурга. Вот ушел бы и сгинул.
Верно, — чуть подобрел взгляд Непоседы.
— Так я что? — чуть растерялся Федор.
— Спаситель мой, вота как обернулось. За то и выпить с тобой хочу благодарственную.
— Ну, это… Может, так посидим? Чего повод выдумывать?
— Тоже верно! — порадовался Михеич, тулуп скинул, шапку с головы стянул и к столу. И замер — рысь, наконец, узрел:
— От — ты, кочерыжка ядрена! А мне Сима про рысь баила, да я отмахнулся — чего выдумала. А оно правда, значит?
— Правда, — подтвердил Федор, водружая на стол с краю, чтобы питомицу свою не беспокоить, кружки да тарелки с огурцами солеными и хлебом.
И все? А молоко? — уставилась на него кошка.
— Сима-то сказывала, дикая она шибко, — с острасткой кося на зверя, поерзал мужчина. Федор плечами пожал: кому как. И бутыль откупорил, разлил муть по кружкам.
У Непоседы враз шерсть дыбком встала, кисточки на ушах растопырились: пить, значит, удумали?! Гадость эту пахучую?! А молока мне нет?! Ла-адно!
Мужчины только кружки взяли, как кошка лапой бутыль на пол скинула. Та рухнула и обдала Непоседу противным запахом да резким звоном.
— Вот мать честна! — крякнул Михеич, с тоской глядя на разлитое спиртное. — Нет, ну кому скажи!
Федор залпом содержимое кружки в рот закинул и на Непоседу уставился:
— Сдается мне, Михеич, что не котенка я в дом привел, — протянул.
— Да уж, что творит, что творит, — сокрушаясь по потерянному, поддакнул мужчина, выпил, что досталось, и в огурец вгрызся.
Непоседа прищурилась на него и лениво со стола спрыгнула. Лапами передернула, гордо прошагав мимо стекол и лужи со специфическим запахом. На постели растянулась, на мужчин поглядывая.
— О, взгляд! Ни дать, ни взять — женка ревнивая!
— Кошка, что с нее взять?
— А не скажи. У любого зверя, как у человека, свой характер есть.
Федор задумчиво на питомицу уставился:
— А ведь не я патроны тетке не дал — она мне их ей достать не дала, — кивнул на кошку.