Доктор Великанов размышляет и действует - Страница 2

– А этот маленький, по палатам все ходит, – это кто у вас?

– Остроносый, с седыми висками?… Это самый главный у нас. На кабинете у него так и написано: «Главный врач», и главнее его уже никого нет. Профессор – по ученой части, а доктор Великанов – этот за все отвечает… Фамилия у него, вишь, не по росту – маленький, а Великанов.

– Он добрый? – по-детски заинтересовалась больная.

– Он-то? – Ульяна Ивановна так удивилась, что выпустила из рук гребенку. – Он добрый? Может, кому и добер, только перец самый настоящий!

Столь резкое суждение удивило больную.

– Почему же перец?

– Уж такой, значит, ядовитый и цепкоглазый. Туда-сюда повернулся – и уже все высмотрел, все знает. А чтобы забыл что – ни в жизнь! В прошлом году случай был: вышел он из больницы и, смотрим, сейчас же обратно летит. Раздевается, халат на ходу напяливает и прямо в четвертую палату, к окну, да рукой за портьеру… А там, голубонька, банка. Как пять дней назад у больной анализ брали, так и позабыли… Что тут, доченька, было!

– Кричал очень?

– Что ты! Он кричать никогда не станет, особенно при больных, а поодиночке в кабинет виновных зовет и там душу мотает… За эту банку санитарке выговор был, палатной сестре – другой, и самой ординаторше Анне Дмитриевне неприятный разговор слушать пришлось. Я по случайности при этом была. «Что же, говорит, вы, Анна Дмитриевна, за палатой плохо смотрите?» Та отвечает: «За портьерой мне не видно было». – «Если вы за палату отвечаете, то следите за ней не только изнутри, но и снаружи. Я ведь тоже не духом святым про банку узнал, а потому, что привычку имею – выйду из больницы и обязательно все окна осмотрю. Вот и заметил, что па окне вашей палаты банка стоит…» Вот он какой, четырехглазый перец!

Ульяна Ивановна вспомнила вдруг о несостоявшемся отпуске и вздохнула. Больная этот вздох истолковала по-своему.

– Как же вы с ним работаете, если он такой злой? – спросила она.

– Да кто говорит – злой? Он, голубонька, может, вовсе даже не злой, только придира первостепенная. Я с ним, перцем, двадцать четыре года работаю и нигде такого полного порядка, как в нашей больнице, не видывала… Лежи, доченька, спокойно… А что он перец, так это святая правда…

Ульяна Ивановна еще раз вздохнула и, пригнувшись к уху больной, посвятила ее в сокровенные тайны больничной иерархии.

– А перец он оттого, что ему иначе нельзя! Вот я, сестра-хозяйка, его перцем зову, а послушай, что между собой санитарки и уборщицы говорят… Они ведь меня «смолой липучей» окрестили!.. И оттого окрестили, что я тоже не из сахара сделана – от них строгого порядка требую… И я знаю, что меня они «смолой» зовут, а не сержусь, потому что я в самом деле строгая…

Больная заинтересовалась:

– А он тоже знает, что вы его перцем зовете?

– Как же, голубонька, он все знает, что в больнице делается! – убежденно проговорила Ульяна Ивановна.

Тем временем виновник этого поучительного разговора – доктор Великанов, продолжая вершить административные и хозяйственные дела, энергичнейшим образом атаковал по. телефону вышестоящего товарища из горздрава.

– Говорит доктор Великанов!

По-видимому, в ответ последовала многословная, но малоделовая реплика, потому что доктор счел нужным повернуть собеседника лицом к неотложным практическим вопросам.

– День очень добрый, и чувствую я себя великолепно, а вот как с разнарядкой на постельное белье?… Завтра? Почему вы, Сергей Прокофьевич, именно этот день выбрали – «завтра», а не другой какой-нибудь – не «сегодня», скажем?

Некоторое время доктор Великанов молча слушает вышестоящего товарища, потом начинает барабанить пальцами правой руки, постепенно переходя от «пиано» к «фортиссимо». Что это означает – читателю уже известно.

– Все это прекрасно! – корректно оппонирует он невидимому собеседнику. – Учет – чудесная вещь, планирование – превосходная, а наличие резерва приводит меня в восторг… Только вот «завтра» мешает. Очевидно, придется мне, Сергей Прокофьевич, перенять ваш опыт: пойти сейчас в родильное отделение и начать уговаривать рожениц, чтобы они на завтра отложили или зарезервировали. Что? Шучу?… Хороши шутки!.. Нет, Сергей Прокофьевич, правда же, нужно учесть специфику учреждения… И на доктора Иванова ссылаться вам не следует. Он, конечно, милейший человек, и по-своему прав, но если он говорит, что у него сто двадцать коек, – это означает сто двадцать коек – и только. А я ведь акушер, Сергей Прокофьевич, и мои двести двадцать коек равны четырем стам сорока человекам… Да какие еще люди, Сергей Прокофьевич, – женщины и дети! Женщины и дети, которые требуют особого внимания! Речь, Сергей Прокофьевич, идет не о койках, а о нашем с вами рыцарстве.

Но, должно быть, вышестоящий товарищ нашел, что рыцарство мало совместимо или совсем несовместимо с жестким планированием, потому что доктор Великанов стукнул своим небольшим кулаком по столу и переменил фронт атаки.

– Ну скажите, Сергей Прокофьевич, кто вас осудит, если вы отпустите советским матерям и детям сотню комплектов? Партия? Советская власть?… Сергей Прокофьевич, гарантирую вам полнейшую безнаказанность… И что значит для государства сто комплектов, когда речь идет о здоровье и счастье потомства?… Наконец, благодарность этого потомства… Сто комплектов – за благодарность потомства!..

Очевидно, вышестоящий товарищ, без колебания отвергший звание рыцаря, дрогнул перед соблазном столь дешево снискать благодарность потомства: доктор Великанов бросил барабанить и провел рукой по подлокотнику.

– Значит, принципиально договорились? Когда?… Почему же завтра? Зачем делать разрыв между «да» принципиальным и «да» деловым?… Что?… Можно прислать человека?

Через две минуты он уже наказывал Ульяне Ивановне:

– Только, голубушка, летите быстро, а то раздумает – опять уговаривать придется.

«Уж ты-то да не уговоришь!» – весело размышляла Ульяна Ивановна, не по годам проворно спускаясь с лестницы.

Первая глава нашей повести была бы неполной, если бы мы не заглянули в кабинет Сергея Прокофьевича, вышестоящего товарища, после его беседы с доктором Великановым.

Вытирая пот с лица, он жаловался другому, столь же высокостоящему товарищу.

– Аспид, а не человек! Что с ним делать? Объясняю, понимаете ли, русским языком, что фонды ограничены, что лечебных учреждений у нас не одно, а десятки, что для правильного планирования необходимы маневренные резервы, что… Я ему слово, а он мне десять… И о рыцарстве, и о любви к детям, и о безнаказанности, и о…

Тут вышестоящий товарищ вспомнил о приобретенной по сходной цене благодарности потомства и кинулся к телефону с целью как можно скорее, пока не поздно, вернуть благодарность и сохранить резервный фонд.

– Алло, алло!.. Занято? Слушайте, там я дал распоряжение выписать наряд Великанову… Вы слушаете?… Разъединили!.. Алло, алло!.. Да, да, на сто комплектов… Задержите!.. Что?! Уже получено?… О, черт!

Вышестоящий товарищ выронил трубку и развел руками.