Доктор Лерн, полубог - Страница 1

На Западе существует целая литература, составляющая множество томов, написанных на всех европейских языках и посвященных описанию необычных событий и необыкновенных, геройских подвигов.

Авторов этих книг не удовлетворяет уклад и темп нормальной, будничной жизни. Их не привлекает возможность художественного воспроизведения тех человеческих настроений и переживаний, которые составляют обычный материал классической литературы.

Они мечтают о людях, наделенных необыкновенной силой, как физической, так и духовной, или гипнотической. Они дают полную волю своей фантазии и воссоздают события, которые находятся порою в сильнейшем противоречии со всеми законами природы.

Однако же, благодаря неограниченной возможности самых разнообразных сплетений и комбинаций, мы не замечаем этих противоречий. В самом деле, переживания обыкновенного, среднего человека, перенесенного в чрезвычайно странную, необычайную обстановку, сближают нас самих с этой обстановкой.

Она перестает быть нереальной, невозможной и становится чувственно приемлемой.

Точно так же, мы готовы считать вероятным и возможным совершенно сверхчеловечески организованного героя, появившегося и действующего в обычных условиях современной жизни.

Это стремление к воспроизведению и описанию необычайного породило на Западе целую плеяду писателей, авторов так называемых «romans mysterieux».

Некоторые из них безусловно отмечены печатью совершенно особого гения. Гения остроумной выдумки, непреодолимого ужаса, своеобразных сочетаний и фантастического увлечения, гармонически совмещающего в себе все перечисленные черты.

Назовем имена Эдгара По, Конан Дойля, Мориса Рена-ра, Уэллса.

Разумеется, наряду с настоящими писателями, сумевшими создать из продуктов ничем не сдерживаемой фантазии и невозможных комбинаций произведения, которые завоевали себе шумный успех и, по заслугам, должны занять почетное место в мировой литературе, — расплодилась целая стая подражателей, литературных подделывателей, поставляющих на книжный рынок товар, имеющий спрос у той толпы, которая всегда с жадностью набрасывается на все то, что носит личину моды и удовлетворяет какому-то уже нелитературному уровню низшего порядка, лишь слишком поздно разбираясь в художественном достоинстве прочитанного.

Вспомним, для примера, бешеный успех пошлейшего Пинкертона, пришедшего на смену остроумному, изящному и талантливому Шерлоку.

Библиотека «Синего Журнала» поставила себе целью дать своим читателям в хороших переводах лучшие и неизвестные русской публике образцы литературы из области таинственных и неизведанных миров и необыкновенных событий, ряд романов, фабула которых, помимо своей увлекательности, обладает всеми достоинствами художественных произведений.

Надеемся, что наши читатели с одобрением отнесутся к нашему выбору.

Прошу Вас, Милостивый Государь, принять эту книгу.

Радость посвятить ее Вам является далеко не последней в ряду тех, которые я испытал, сочиняя ее.

Я задумал ее в духе идей, которые и Вам дороги. И я от всей души желал бы, чтобы моя книга была близка Вашим по духу, не по своему значению и по своим достоинствам, на что было бы смешно претендовать с моей стороны, но хотя бы по тем славным заслугам, которыми справедливо выделяются все Ваши произведения и которые дают возможность самым чистым, как и самым непримиримым умам наслаждаться знакомством с Вашим гением, нисколько не лишая их очаровательного значения и самых изысканных и тонких знатоков нашего времени.

Но когда Судьба, добрая или злая, случайно натолкнула меня в аллегорической форме на этот сюжет, я не счел себя вправе отказаться от него из-за того только, что точное изложение его требовало известной смелости выражений, которые можно было бы обойти, только сократив изложение, что я считал бы преступлением против моей литературной смелости.

Теперь Вы знаете, — Вы сами догадались бы об этом, — как мне хотелось бы, чтобы отнеслись к моему произведению, если кто-нибудь окажет ему непредвиденную честь подумать над ним. Я далек от желания пробудить в читателе примитивные инстинкты и радость при чтении описаний легкомысленных картин: я предназначаю свою книгу философу, влюбленному в Истину под покровом чудесной выдумки и в Высший Порядок мироздания под ложной оболочкой хаоса.

Вот почему, Милостивый Государь, я прошу Вас принять эту книгу.

М. Р.

Зто случилось в один из зимних вечеров год тому назад. Дело происходило у меня, на проспекте Виктора Гюго в моем маленьком особняке, который мне сдавали с полной обстановкой, как раз после последнего обеда, на который я пригласил моих друзей.

Так как на перемену квартиры меня толкал только мой бродяжнический характер, то так же весело отпраздновали расставание с этим особняком, как когда-то праздновали новоселье у его очага, а когда вместе с ликерами пришло шаловливое настроение, то каждый из нас старался придумать выходку почуднее; больше всего изощрялись, по обыкновению, весельчак Жильбер, специалист по парадоксам, Марлотт — этот Трибуле нашего кружка, и Кар-дальяк, изумительный мистификатор.

Я уж не помню, как это вышло, но через час кто-то потушил электричество в курительной комнате, заявив, что необходимо немедленно заняться спиритизмом, и усадил нас в темноте за круглый столик. Заметьте, что этот кто-то был не Кардальяк, но, может быть, это был его сообщник, если, конечно, допустить, что Кардальяк виноват в том, что произошло дальше.

Итак, мы уселись все ввосьмером, восемь не верующих в тайны мужчин, вокруг несчастного маленького столика, единственная ножка которого внизу опиралась на три планки, а круглая доска сгибалась под тяжестью наших шестнадцати рук, соприкасавшихся друг с другом по всем правилам оккультизма.

Эти правила нам сообщил Марлотт. Когда-то он из любопытства изучал всякую чертовщину, в том числе и вертящиеся столики, но не углублялся в бездну знаний; а так как он обычно исполнял в нашей компании роль шута, то, увидев, с каким авторитетным видом он взялся за ведение сеанса, все охотно подчинились его распоряжениям в ожидании какой-нибудь веселой шутки.

Кардальяк оказался моим соседом с правой стороны. Я услышал, как он подавился от подавленного смеха и закашлялся.

Но стол стал вертеться.

Потом Жильбер начал задавать вопросы и стол, к вящему изумлению Марлотта, ответил сухими потрескиваниями, подобно тому, как трещит всякое сохнущее дерево; по мнению спиритов, эти стуки соответствуют какой-то экзотической азбуке.

Марлотт неуверенным голосом переводил нам ответы стола.

Тогда все стали задавать вопросы, на которые стол отвечал очень разумно. Присутствующие перестали шутить и сделались серьезными: никто не знал, что подумать. Вопросы участились, участились и ответные стуки стола, как мне показалось, ближе к моей правой стороне.

— Кто будет жить в этом доме через год? — спросил тот, кто затеял сеанс.

— Ну, знаете, если вы начнете спрашивать о будущем, — воскликнул Марлотт, — вы услышите в ответ вранье, или стол замолчит.

— Оставьте, пусть спрашивает, — вступился Кардальяк.

Снова задали тот же вопрос:

— Кто будет жить в этом доме через год?

Раздался стук стола.

— Никто, — перевел Марлотт.

— А через два года?

— Николай Вермон.

Этого имени никто не знал.

— Что он будет делать через год в этот же час?.. Отвечай, что он сейчас делает?.. Отвечайте!..

— Он начинает… писать на мне… свои приключения.

— Можете ли вы прочесть, что он пишет?

— Да… и то, что он напишет дальше, тоже.

— Прочтите нам… хоть начало, только начало.