Доктор Данилов в тюремной больнице - Страница 3

Сотрудники гуськом потянулись в зеленую металлическую дверь, рядом с которой висела синяя вывеска: «Федеральное бюджетное учреждение исправительная колония № 13/21 УФСИН России по Тверской области».

– Вова, ты погуляй пока полчасика, – сказал Данилову Конончук. – Если кто поинтересуется, что ты тут делаешь, скажи, что ждешь собеседования у начальника медицинской части майора Баклановой. Запомнил?

– Да. А ты уверен, что она меня сразу примет?

– Насчет примет не знаю, – хохотнул Конончук, – это как понравишься, но познакомиться с тобой захочет сразу же. Лариса Алексеевна не любит тянуть волынку, и терапевт ей позарез нужен. Короче, гуляй, а я за тобой выйду. Мобильный включен?

– Да.

Свободное время Данилов посвятил изучению местности: прошелся туда-сюда вдоль забора, оценил разнообразие автопарка на стоянке (от «шестерки» до «паджеро»), нашел неподалеку торговую площадку, образованную четырьмя палатками. Ассортимент был обычным сельповским: сигареты, печенье, чипсы, чай, сахар, вода в бутылках разного объема, элементы питания и т. п., но имелись и свои особенности, обусловленные близостью к зоне. Так, в витрине одной из палаток висели черные семейные трусы, украшенные бумажкой с надписью «Есть все размеры». Картонка в витрине другой палатки сообщала, что «имеются белые простыни и наволочки». Данилов не был знаком с лагерными порядками (разве что по книгам и сериалам), но еще с работы на «Скорой» знал, что на зону разрешено только белое постельное белье, без узоров и цветочков, от фельдшера, сетовавшей на то, что в век всеобщего изобилия она не может найти белые простыни, которые требовались ее брату, отбывавшему срок.

Из-за раннего времени палатки пустовали, только возле одной разгружалась заслуженная, поржавевшая во многих местах белая «четверка».

– Чего надо, брат? – сверкнул золотыми зубами пузатый чернявый мужчина, таскавший коробки из машины в палатку.

– Ничего, я просто гуляю, – ответил Данилов.

– Сегодня санитарный день, брат, – толстяк, как показалось Данилову, был рад отвлечься от своего унылого занятия, – свиданок нет, ни коротких, ни долгих, передачи не берут!

– Спасибо, буду знать, – ответил Данилов.

– Выходит кто-то? – предположил собеседник, расплываясь лицом в улыбке. – А что так рано приехал? Раньше часа все равно не выпустят…

– Я по своему делу.

– А-а, ясно! – Толстяк еще раз сверкнул зубами, заговорщицки подмигнул Данилову и возобновил разгрузку.

Спрашивать, что ему стало понятно, Данилов не стал. Он обошел вокруг палаток и вернулся к воротам, от которых как раз отъезжал пазик, увозивший отработавшую смену.

От ворот, с пригорка, был виден поселок Алешкин Бор, находившийся на расстоянии полутора километров – цепь разномастных одноэтажных домов, за которыми стояли дома повыше, в два и три этажа. К поселку вела грунтовка, отходившая от асфальтированной дороги, соединявшей колонию с трассой Москва – Санкт-Петербург. «Интересное название Алешкин Бор, – подумал Данилов. – И где вообще сам бор, сосновый лес? Вырубили, наверное…»

Никакого леса поблизости не было, одни поля да какие-то приземистые, вытянутые в длину строения – то ли склады, то ли фермы. Лишь вдали, чуть ли не у самого горизонта, тянулись шеренгой деревья.

Принюхавшись к воздуху, Данилов решил, что непонятные строения, скорее всего, являются складами или какими-либо другими промышленными объектами. Свиноферма или птицеферма благоухали бы на всю округу. Вроде бы плохо, что животноводство с птицеводством повсеместно в упадке, но, с другой стороны, чистый воздух тоже хорошо. Во всем есть как хорошие, так и плохие стороны, не бывает лекарства без побочных действий.

От философских дум, которым так хорошо предаваться поутру на свежем воздухе, Данилова отвлек Конончук.

– Пойдем, – махнул он рукой с крыльца. – Начальник ждет.

– Экий ты франт, Костя! – похвалил Данилов, оценив по достоинству белоснежный, накрахмаленный до хруста халат Конончука и новенькую хирургическую форму под ним.

– А як же! – польщенно ответил Конончук.

За железной дверью началось интересное. Данилов и Конончук попали в небольшой тамбур-шлюз. Верхняя половина правой стены была прозрачной (какое-нибудь особо прочное стекло или пластик) и зарешеченной. Внизу, там, где прозрачное смыкалось с непрозрачным, вырезано небольшое прямоугольное окошко. Выход в коридор был перегорожен решетчатой металлической дверью. Над дверью висели рубиново-красные таблички: «Одновременный проход не более трех человек!» и «Внимание! Проход с оружием, средствами мобильной связи, фотоаппаратами, аудио– и видеозаписывающей аппаратурой запрещен!» Строгость им придавало не кустарное исполнение, а обилие восклицательных знаков.

– К майору Баклановой! – сказал Конончук мордатому розовощекому капитану, сидевшему за столом по ту сторону.

– Паспорт! – потребовал тот.

Данилов просунул в окошечко свой паспорт. Капитан раскрыл его, сличил фотографию с внешностью, снял трубку с аппарата, стоявшего на его столе.

– Лариса Алексеевна, к вам Данилов Владимир Александрович… Да, да, хорошо, – капитан вернул трубку на место и спросил у Данилова: – Запрещенка есть?

– Сдай мобильник, – перевел Конончук, – только выключи сначала.

Паспорт Данилову капитан не вернул, оставил у себя. Данилов получил пластиковую бирку с номером, похожую на те, что выдают в гардеробах. Номер попался восьмой.

– А если потерять номерок, то не выпустят? – пошутил Данилов, пряча бирку в карман.

– Выпустят, – обнадежил Конончук, – тебя же еще в список вносят, и паспорт здесь остается. Раз с паспортом, значит, не зэк.

Капитан, услышав вопрос Данилова, усмехнулся краем рта, но от комментариев воздержался.

За дверью появился прапорщик в серо-голубой пятнистой форме и загремел-заскрежетал засовом и замками. «И сталью лязгнут крепкие засовы», – всплыл в памяти Данилова обрывок блатной песни. Впустив Данилова и Конончука в коридор, прапорщик запер дверь и обратился к Данилову:

– Запрещенное к проносу имеете?

– Нет, – ответил Данилов.

– Руки поднимите!

Данилов поднял вверх руки, думая о том, что слово «пожалуйста» редко бывает лишним или неуместным. Прапорщик без особого рвения похлопал его ладонями по бокам и махнул рукой, давая понять, что можно идти дальше.

– Нам на второй этаж, – сказал Конончук и повел Данилова по коридору к лестнице. – Это вольный штаб, который находится за пределами зоны. На зоне есть еще один штаб, куда допускаются заключенные. В вольный штаб им хода нет, только на свидания приводят на третий этаж, там что-то вроде местной гостиницы – комнаты для длительных свиданий. С охраной, конечно, чтобы не слиняли. И кабинки для краткосрочных свиданий там же.

– А комнаты для длительных свиданий с телевизором и холодильником? – сыронизировал Данилов, но неожиданно попал в точку.

– И даже с ДВД-плеером, – ответил Конончук. – Любой каприз за ваши деньги.

Кроме КПП, ничего особенного здесь не было. Крашенные зеленой краской стены, двери с табличками или с номерами, линолеум на полу. Только у сплошной металлической двери с надписью «Выход» сидел не охранник в традиционно-черной форме, а еще один прапорщик в пятнистой форме.

– Какой смысл носить в колонии маскировочную форму? – удивился Данилов.

– Она самая удобная, вот многие и носят, – ответил Конончук. – Не всем же можно в хирургической пижаме ходить.

На втором этаже Конончук остановился возле двери с красной табличкой: «Заместитель начальника колонии по лечебно-профилактической работе».

– Бакланову зовут Лариса Алексеевна, – тихо сказал он Данилову и постучал в дверь три раза.

– Войдите! – разрешил зычный женский голос.

Майор Бакланова оказалась пышнотелой брюнеткой лет сорока. Ее обильные (если не сказать изобильные) телеса еле-еле вмещались в тесноватую одежду. В кабинете было душновато, поэтому его хозяйка сидела за столом без кителя, в форменной блузке. Китель не валялся на стуле, а висел на плечиках возле двери в компании двух белых халатов. В кабинете царил идеальный порядок: стулья выстроились вдоль стены ровной шеренгой, книги и бумаги лежали на столе аккуратными стопками, на экране монитора в косых солнечных лучах не было видно ни пылинки, а горшок с кактусом стоял ровно по центру подоконника. Косметикой майор Бакланова пользовалась по минимуму, прямые волосы стригла коротко, оставляя спереди недлинную, заканчивающуюся задолго до бровей челку. Выпяченная нижняя губа придавала ее лицу высокомерное недовольство окружающим миром.