Доказательство человека. Роман в новеллах - Страница 31

– Папа, объясни мне, что все это значит? – впервые в жизни так требовательно и серьезно спросил отца Илья, когда новости закончились.

Марина поежилась, перехватила руль повыше и коротко оглянулась на сидевших позади детей. Отец мог отреагировать на прямой вопрос сына резко, все-таки он не привык, чтобы Илья так с ним разговаривал, но он проглотил, сдержался.

– Это значит, Илья, что все плохо, – вдруг спокойно начал Артем. – Потому что кто-то решил сделать из суда над твоим папой показательный процесс над собирательным милиционером Советов… А значит, никого больше не волнует правда и правосудие. Всем нужна жертва, – он замолчал, но, помедлив, продолжил: – Сейчас ты смотришь в спину не очень везучему человеку, против которого восстала не только юридическая служба Советов, но и гражданские и военные по ту сторону, то есть Цифра… могучая цивилизация других людей… – И тут Артем резко обернулся и весело посмотрел на Илью – тот тупо глядел перед собой, но поднял глаза.

Отец схватил сына за руку и сжал ее крепко, больно:

– Мы еще поборемся, Илюх! Я не сдамся, и мы… – Он бросил взгляд на Марину и перевел его на Катю. – Мы вернемся. Мы обязательно вернемся домой.

Он погладил по коленке Марину, но быстро убрал руку и отвернулся.

Всю дорогу молчали, сначала напряженно, будто договорившись соблюдать тишину, потом расслабились, и первым задремал не спавший уже несколько дней отец, а потом тихонько засопел Илья. Проснулись за пять минут до прибытия.

За пару часов Марина пролетела более трех тысяч километров и устала, но стоило ей увидеть мамину усадьбу, она просияла и чуть не разрыдалась от счастья.

Небольшой домик висел в нескольких метрах от поверхности огорода, от грядок, над которыми горбилась пожилая женщина. Они заметили ее издалека, она увидела их в последний момент, когда машина уже приземлилась. Татьяна Сергеевна разогнулась и подняла черные, в земле, руки – чтобы не испачкать бегущую от машины Катю со счастливыми воплями: «Бабушка! Баба! Баба! Ура! Мы приехали!»

Марина открыла дверь, в квартире было тихо. Шагнула в прихожую, повернула голову – на кухне никого. Следуя неясному инстинкту, прошла мимо приоткрытого кабинета мужа и заглянула в детскую и сразу за дверь, где висел турник Ильи, и внизу, под ним, – увидела. Почему здесь, у стены, под турником? Как будто он от кого-то прятался. От кого? В квартире чисто, убрано, пол помыт.

Крови немного, ладонь вывернута внутренней стороной вверх, к полу ее прижал тяжелый пистолет. Голова висит на груди, вместо виска круглая дырка, как в скворечнике из детской книжки.

Заметила странность – Артем был в тех же брюках и той же рубашке, в которых неделю назад уехал, оставив семью на даче у тещи. Неужели так и ходил на допросы, к адвокатам и не переодевался?

Марине стало неловко. Оттого, что она была слишком спокойна. Все вокруг как будто застыло, замерзло. Может, у нее шок?

Когда проснулась на застеленной супружеской кровати, куда прилегла на минуту расслабить спину, перед глазами вспыхнули два слова: «Все кончено». И тут же волной в грудь хлынуло облегчение. Отчего стало неловко и даже стыдно.

Позвонила в милицию. Сбросила одежду на пол. Пошла в душ.

Марина вышла из торгового центра, движением руки разблокировала и завела флайку, как вдруг ей перегородили дорогу.

– Марина! Да ладно! – закричала женщина.

– Ой! Дашка! Ты? Ничего себе! – и Марина обняла старую боевую подругу покойного мужа. Даша сильно располнела, и, приобняв ее, Марина учуяла легкий запах вина, хотя был вторник и время обеда. – Как ты? Что? Где? – посыпалось от Марины.

– Да там же, то же, на службе… Подполковник, старший консультант, инструктирую, новеньких учу, иногда сама сажусь за пульт… А ты?

– Может, посидим? Минут пятнадцать? – предложила Марина и сама себе удивилась, ведь дома ждали дети, но – слишком много в последнее время было детей и мужа и совсем мало общения.

Правда, когда через полтора часа она вышла из кафе и распрощалась с выпившей пару бокалов вина Дашей, то почувствовала, как соскучилась по детям и как хочется домой.

В машине Марина не раз прокрутила в голове все то, о чем в кафе с жаром рассказывала ей Дарья Артуровна. Что против Артема был организован заговор, что его «ошибка при исполнении» была подстроена, а самоубийство инсценировано… Что все это устроила Ассоциация, то есть Цифра, чтобы спровоцировать конфликт, результатом которого стало принятие очередного закона о правах и привилегиях цифровых персон (что было отчасти правдой)… Что спецслужбы намеренно сажали несмышленых подростков-беспризорников в мехтела вроде Макса, следователи заводили фейковые дела и подделывали улики, а купленные судьи довершали начатое…

От всего того, что вывалила на нее Даша и что, конечно же, было чистейшим бредом несчастной спивающейся женщины, у Марины разболелась голова. Не говоря уже о том, что про Артема с дырявой головой в луже крови в детской комнате вспоминать совсем не хотелось. Да и лет прошло сколько? Одиннадцать лет. И уже шесть лет у Марины новый муж и трое детишек.

Переступив порог дома и увидев Тимурчика, Илью и Катю, она тут же забыла о Даше, как будто не было ни встречи, ни старинной подруги, ни прошлой жизни.

В гостиной горели два старинных торшера: стойки из натурального дерева, абажуры из ткани с лампочками накаливания, хотя и без проводов. Свет заполнял комнату мягко, ступая по стенам желтыми пятнами, как кошачьими лапами.

Инженер Николаев, погруженный в раздумья в глубоком кожаном кресле, был похож на восковую фигуру. Профессор Федоров, утонувший в кресле напротив, поднял глаза и проследил, куда направлен взгляд коллеги. В окно, закрашенное снаружи темнотой.

Федоров чиркнул зажигалкой, и Николаев вздрогнул. Посмотрел в руки коллеги, где теплился крошечный язычок пламени.

– Ой! Что это? Живой огонь? – всполошился Николаев.

Профессор накрыл огонек пальцем. Затем поднял руку, и Николаев увидел в полураскрытой ладони темно-золотистый блестящий цилиндр, резким перепадом сужающийся кверху. Профессор поставил зажигалку на угол столика, и отражение ее тут же появилось в широком приземистом бокале, дно которого покрывала тонкая пленка коньяка.

Инженер нахмурился, как будто что-то пытался вспомнить.

– Этой вещице почти тысяча лет, – перебил его мысли профессор, – можешь себе представить?

– Что это? – Николаев придвинулся и наклонился, чтобы рассмотреть лучше.

– Это гильза, – сказал Федоров и снова схватил зажигалку, чиркнул, зажег. – Из гильзы ДШК – крупнокалиберного станкового пулемета Дегтярёва – Шпагина, принятого на вооружение РККА в начале 1939 года… А? Каково?

Острый, как кинжал, огонек тянулся вверх, изредка подрагивая от дыхания профессора. Они замолчали. Живой огонь здесь, в этом месте, завораживал, гипнотизировал. Николаев спросил:

– РККА?

– Красная армия, говоря проще…

Профессор прихлопнул огонек крышкой-пулей, припаянной сбоку на аккуратной ножке, и убрал зажигалку в карман. Посмотрел на потолок, где в ярко-желтых отсветах торшеров исчезали темные нити керосиновой гари.

Инженер вновь смотрел в окно и еле заметно кивал. Наверное, вспоминал вузовский курс истории.

Когда через несколько минут Федоров выбрался из мягкой глубины кресла и толкнул себя вверх, на ноги, Николаев услышал тихий стон и обернулся.

Федоров стоял и смотрел на свои ноги. Николаев посмотрел на его ноги и на него самого. Федоров посмотрел на него и на стол. Николаев перевел взгляд на стол и только успел заметить стоящую на нем полупустую двухлитровую бутылку коньяка, как вдруг профессор качнулся, сделал полуоборот и, даже не попытавшись сгруппироваться, рухнул со своей высоты лицом прямо на бокал…

Николаев запоздало бросился, схватил профессора за плечи, резким рывком поднял и усадил его обратно в кресло. Федоров открыл глаза. Николаев не думал, что удивится, но удивился, насколько профессор был безобразно пьян. Немудрено после литра коньяка за неполный вечер. Не считая утреннего пива и вина в обед. Федоров с трудом собрал глаза в кучу, сфокусировал взгляд и посмотрел на свои колени: